Раковый корпус - Солженицын Александр Исаевич - Страница 36

Наконец дела проредились. Зоя велела санитарке сидеть тут у стола, не пускать посещающих в палаты и позвать её, если что. Она прихватила вышиванье, и Олег пошёл за ней в комнату врачей.

Это была светлая угловая комната с тремя окнами. Не то чтоб она была обставлена со свободным вкусом – и рука бухгалтера и рука главного врача ясно чувствовались: два стоявших тут дивана были не какие-нибудь откидные, а совершенно официальные – с высокими отвесными спинками, ломавшими шею, и зеркалами в спинках, куда можно было посмотреться разве только жирафу. И столы стояли по удручающему учрежденческому уставу: председательский массивный письменный стол, покрытый толстым органическим стеклом, и поперёк ему, обязательной буквой Т, – длинный стол для заседающих. Но этот последний был застелен, как бы на самаркандский вкус, небесно-голубой плюшевой скатертью – и небесный цвет этой скатерти сразу овеселял комнату. И ещё удобные креслица, не попавшие к столу, стояли прихотливой группкой, и это тоже делало комнату приятной.

Ничто не напоминало тут больницу, кроме стенной газеты «Онколог», выпущенной к седьмому ноября.

Зоя и Олег сели в удобные мягкие кресла в самой светлой части комнаты, где на подставках стояли вазоны с агавами, а за цельным большим стеклом главного окна ветвился и тянулся ещё выше дуб.

Олег не просто сел – он всем телом испытывал удобство этого кресла, как хорошо выгибается в нём спина и как плавно шея и голова ещё могут быть откинуты дальше.

– Что за роскошь! – сказал он. – Я не попирал такой роскоши… наверно, лет пятнадцать.

(Если уж ему так нравится кресло, почему он себе такого не купил?)

– Итак – что вы загадали? – спросила Зоя с тем поворотом головы и тем выражением глаз, которые для этого подходили.

Сейчас, когда они уединились в этой комнате и сели в эти кресла с единственной целью разговаривать, – от одного слова, от тона, от взгляда зависело, пойдёт ли разговор порхающий или тот, который взрезывает суть. Зоя вполне была готова к первому, но пришла она сюда, предчувствуя второй.

И Олег не обманул. Со спинки кресла, не отрывая головы, он сказал торжественно – в окно, выше её:

– Я загадал… Поедет ли одна девушка с золотой чёлкой… к нам на целину.

И лишь теперь посмотрел на неё.

Зоя выдержала взгляд:

– Но что там ждёт эту девушку?

Олег вздохнул:

– Да я вам уже рассказывал. Весёлого мало. Водопровода нет. Утюг на древесном угле. Лампа керосиновая. Пока мокро – грязь, как подсохнет – пыль. Хорошего никогда ничего не наденешь.

Он не упускал перечислить дурного – будто для того, чтоб не дать ей возможности пообещать! Если нельзя никогда хорошо одеться, то действительно – что это за жизнь? Но, как ни удобно жить в большом городе, знала Зоя, что жить – не с городом. И хотелось ей прежде не тот посёлок представить, а этого человека понять.

– Я не пойму – что вас там держит?

Олег рассмеялся:

– Министерство внутренних дел! – что!

Он всё так же лежал головой на спинке, наслаждаясь.

Зоя насторожилась.

– Я – так и заподозрила. Но, позвольте, вы же… русский?

– Да стопроцентный русак! Могу я иметь чёрные волосы?

И поправил их.

Зоя пожала плечами:

– Но тогда – почему ж вас?..

Олег вздохнул:

– Эх, до чего ж несведущая растёт молодёжь! Мы росли – понятия не имели об уголовном кодексе, и что там есть за статьи, пункты, и как их можно толковать расширительно. А вы живёте здесь, в центре этого всего края, и даже не знаете элементарного различия между ссыльнопоселенцем и административно-ссыльным.

– А какая же?..

– Я – административно-ссыльный. Я сослан не по национальному признаку, а – лично, как Олег Филимонович Костоглотов, понимаете? – Он рассмеялся. – «Личный почётный гражданин», которому не место среди честных граждан.

И блеснул на неё тёмными глазами.

Но она не испугалась. То есть испугалась, но как-то поправимо.

– И… на сколько же вы сосланы? – тихо спросила она.

– Навечно! – громыхнул он.

У неё даже в ушах зазвенело.

– Пожизненно? – переспросила она полушёпотом.

– Нет, именно навечно! – настаивал Костоглотов. – В бумаге было написано навечно. Если пожизненно – так хоть гроб можно оттуда потом вывезти, а уж навечно – наверно, и гроба нельзя. Солнце потухнет – всё равно нельзя, вечность-то – длинней.

Вот теперь действительно сердце её сжалось. Всё неспроста – и шрам этот, и вид у него бывает жестокий. Он, может быть, убийца, страшный человек, он, может быть, тут её и задушит, недорого возьмёт…

Но Зоя не повернула кресла, чтобы легче бежать. Она только отложила вышиванье (ещё к нему и не притронулась). И, глядя смело на Костоглотова, который не напрягся, не разволновался, а по-прежнему удобно устроен был в кресле, спросила, волнуясь сама:

– Если вам тяжело – то вы не говорите мне. А если можете – скажите: такой ужасный приговор – за что?..

Но Костоглотов не только не был удручён сознанием преступления, а с совершенно беззаботной улыбкой ответил:

– Никакого приговора, Зоенька, не было. Вечную ссылку я получил – по наряду.

– По… наряду??

– Да, так называется. Что-то вроде фактуры. Как с базы на склад выписывают: мешков столько-то, бочонков столько-то… Использованная тара…

Зоя взялась за голову:

– Подождите… Не понимаю. Это – может быть?.. Это – вас так?.. Это – всех так?..

– Нет, нельзя сказать, чтобы всех. Чистый десятый пункт – не посылают, а десятый с одиннадцатым – уже посылают.

– А что такое одиннадцатый?

– Одиннадцатый? – Костоглотов подумал. – Зоенька, я вам что-то много рассказываю, вы с этим матерьяльцем дальше поосторожней, а то можете подзаработать тоже. У меня был основной приговор – по десятому пункту, семь лет. Уж кому давали меньше восьми лет – поверьте, это значит – совсем ничего не было, просто из воздуха дело сплетено. Но был и одиннадцатый, а одиннадцатый значит – групповое дело. Сам по себе одиннадцатый пункт срока как бы не увеличивает – но раз была нас группа, вот и разослали по вечным ссылкам. Чтобы мы на старом месте никогда опять не собрались. Теперь – понятно?

Нет, ей было ещё непонятно.

– Так это была… – она смягчила, – ну, как говорится – шайка?

И вдруг Костоглотов звонко расхохотался. И оборвал и насупился также вдруг.

– А здорово получилось. Как и моего следователя, вас не удовлетворило слово «группа». Он тоже любил называть нас – шайка. Да, нас была шайка – шайка студентов и студенток первого курса. – Он грозно посмотрел. – Я понимаю, что здесь курить нельзя, преступно, но всё-таки закурю, ладно? Мы собирались, ухаживали за девочками, танцевали, а мальчики ещё разговаривали о политике. И о… Самом. Нас, понимаете ли, кое-что не устраивало. Мы, так сказать, не были в восторге. Двое из нас воевали и как-то ожидали после войны кое-чего другого. В мае перед экзаменами – всех нас загребли, и девчёнок тоже.

Зоя ощущала смятение… Она опять взяла в руки вышиванье. С одной стороны, он говорил опасные вещи, которые не только не следовало никому повторять, но даже слушать, но даже держать открытыми ушные раковины. А с другой стороны, было огромное облегчение, что они никого не заманивали в тёмные переулки, не убивали.

Она глотнула.

– Я не понимаю… вы всё-таки – делали-то что?

– Как что? – он затягивался и выпускал дым. Какой он был большой, такая маленькая была папироска. – Я ж вам говорю: учились. Пили вино, если позволяла стипендия. Ходили на вечеринки. И вот девчёнок замели вместе с нами. И дали им по пять лет… – Он посмотрел на неё пристально. – Вы – на себе это вообразите. Вот вас берут перед экзаменами второго семестра – и в мешок.

Зоя отложила вышиванье.

Всё страшное, что она предчувствовала услышать от него, – оказалось каким-то детским.

– Ну а вам, мальчикам, – зачем это всё нужно было?

– Что? – не понял Олег.