Гордое сердце - Поттер Патриция - Страница 3

Бостон, штат Массачусетс Август, 1865 год

Сво-бо-да… Надсадный гудок паровоза как бы призывал Эйприл Мэннинг осознать происходящее. Ос-во-бож-де-ни-е! — просигналил гудок еще раз.

Господи, наконец-то избавление! Прощайте, скорбь, печаль и уныние! Эйприл вздохнула полной грудью. Неужели она снова будет радоваться жизни? Да, да… Не придется больше ходить в трауре. Только яркие платья! Будут и улыбки, и журчание аквамариновых речушек по изумрудной зелени лужаек под золотыми лучами солнышка. Ах, не это главное! Грустный сынишка станет, как все мальчишки, озорным и счастливым.

Застучали колеса… Сообразив, что состав тронулся, Эйприл взглянула на сына. Дэйвон, солнышко! Нет, теперь он — Дэйви. Только Дэйви.

В доме мужа мальчика иначе как Дэйвон не называли, хотя Эйприл считала, что это имя больше подходит взрослому, а не ребенку. Она во всем подчинялась мужниной родне, никогда не перечила. Но сейчас не желает на них смотреть! Эйприл вздохнула. Пришли проводить. Стоят у поезда. Хмурые и неулыбчивые. Осуждают, видите ли… Не прощают ей свободолюбия, стремления к счастью и радости.

Эйприл поежилась. Миссис Мэннинг, ее свекровь, золовки Эмили, Дороти и Маргарет — все четыре года в черном, вечно поджатые губы, недовольные лица. Будто она виной тому, что случилось.

Ах-ах-ах! — рявкнул гудок. Поезд набирал ход. Эйприл протянула руку к Дэйви. Потрепала его по щечке. Сынишка сидел напротив, безучастный и тихий.

В доме, где поселились безысходность и тоска, ребенок был лишен детства. Ему не разрешалось ни играть, ни смеяться. Любая ребячья шалость заканчивалась наказанием. Эйприл давно хотела уехать, но Дэвид, ее муж, воевал, и она считала, что обязана ждать его возвращения именно там, где он ее оставил.

Привез в дом к своей матери, а потом как в воду канул. Четыре года ни слуху ни духу. Долгие дни мучительного ожидания каких-либо вестей о нем. И лишь спустя два месяца после окончания войны между Севером и Югом они узнали, что произошло, — от сержанта, который почти всю войну пробыл в тюрьме в Андерсон вилле. Чудом было уже одно то, что сослуживец мужа остался жив после четырехгодичного плена у южан. Едва только затянулись раны, он сразу же разыскал семью капитана Дэвида Мэннинга и поведал о последних часах его жизни.

Наткнувшись на засаду, подстроенную конфедератами, сержант и капитан оказались единственными, кто уцелел. Правда, в бою Дэвид Мэннинг был смертельно ранен. Сержант не бросил его. Успел похоронить до того, как самого взяли в плен. Он даже сообщил о смерти капитана Мэннинга руководству конфедератов, однако известие не дошло до северян.

Самое мучительное — это неизвестность. Только сейчас Эйприл осознала, что страдания, продолжавшиеся целых четыре года, закончились.

— Перебирайся ко мне, сыночек, — сказала она Дэйви.

Он так и поступил, позволив матери обнять его. Дэйви было всего пять лет. Маленький, а такой разумный, подумала Эйприл, и ее глаза наполнились слезами. Дедушка рад. Доблестный генерал Вейкфилд, сильный и гордый, все равно подчинится милому внучонку. По-другому быть не может — отец и воюет, и любит с одинаковой силой. От этих мыслей на душе у Эйприл потеплело.

Генерал не одобрял брак дочери, хотя Дэвид Мэннинг считался одним из лучших молодых офицеров у него в гарнизоне. Он был убежден, что юная пара поступает поспешно, решив пожениться спустя месяц после знакомства, тем более что на горизонте уже сгустились тучи войны. Аира Вейкфилд понимал, что не сегодня-завтра капитан Мэннинг окажется в центре боевых действий.

Эйприл, всегда отличавшаяся упрямством, оставалась непреклонной. Гарнизон отца располагался на границе Аризоны и Нью-Мексико. Там они поженились, а затем перебрались в Чарлстон. Дэвид стал служить в форте Самтер. Молодые провели вместе всего полтора года. Это было счастливое время, особенно когда родился Дэйви. А потом южане повели себя агрессивно, и Дэвид счел благоразумным отправить жену с сыном к своим родным в Бостон. Больше она его не видела.

Эйприл старалась приноровиться к укладу жизни в доме свекрови, где царила совершенно невыносимая атмосфера. Миссис Мэннинг все еще скорбела по своему мужу, скончавшемуся десять лет назад. Золовки Эмили и Дороти — обеим было под тридцать, и красотой они не отличались — постоянно пребывали в несносном расположении духа, поскольку обеим грозила участь старых дев. Маргарет была замужем за офицером, но он погиб в начале военных действий, и вдова, убитая горем, поселилась в доме Мэннингов.

Все они не чаяли души в Дэвиде, а к Эйприл относились недоброжелательно. Ее жизнерадостность и веселый нрав приводили их в ужас. Когда она шутила, они хмурились. Эйприл начала опасаться, что может стать такой же унылой. Получив известие о гибели Дэвида, она все еще старалась им угодить.

Эйприл ухаживала в лазарете за ранеными, а миссис Мэннинг и золовки осуждали ее. Проявлять милосердие к конфедератам? Это уж слишком. Никто, по их мнению, из южан и пальцем не пошевелил бы, чтобы спасти Дэвида.

Эйприл не хватало мужа — заботливого, веселого, любящего. Совсем не такого, как его родня.

Поезд шел на запад. Бостон остался далеко позади. Оживленная, с надеждой на лучшее будущее, Эйприл поглядывала на ухоженные поля. Дэйви спал, прижавшись к ней. Переведя взгляд на сынишку, она наклонилась и чмокнула его в макушку. Теперь он узнает, что такое настоящее детство.

Радость и надежды ослабевали по мере того, как поезд удалялся от Атлантического побережья. Досаждала томительная жара августа, а копоть и пыль не давали возможности открыть окна. В вагоне она оказалась единственной женщиной, а Дэйви — единственным ребенком. Удивительно, размышляла Эйприл, война закончилась, но мужчины до сих пор в форме. Неужели она не напоминает им о пережитых трагических событиях?

А между тем послевоенная суматоха все еще продолжалась. Одни, демобилизовавшись, возвращались домой, другие были заняты поисками пристанища. Каждый куда-то спешил. Многие испытывали чувство неудовлетворенности и даже озлобленности. Четыре года ожесточенных боев не прошли бесследно. Да и работу найти было непросто. В этих условиях Запад притягивал, как никогда прежде.