Тайна горы Сугомак - Гребеньков Юрий Киприянович - Страница 20

А в избе у кузнеца женщина оказалась. Не понятно, как сумела зайти? Евдокия поначалу подумала, что это соседка поторопить заскочила. Но окна в избе закрыты и двери крючок стережет. А женщина положила руку Евдокии на плечо и тихо так промолвила:

— Не торопись, милая. Детишек зря не булгачь. Спите без опаски. Не коснется вас мой огонь.

Так хорошо и спокойно стало после этих слов у Евдокии на душе, что легла и уснула. Весь пожар проспала.

Дотла смело огнем лавочниково богатство. Утром с покоса Гаврила приехал. А рядом с его избою пустырь. Черное пепелище. Остальные кыштымские куркули испугались пламенной мести. Гурьбой заявились в заводоуправление и добровольно сдали билеты, купленные на чужие покосы. Даже деньги назад не потребовали. Богатеи-то посчитали, что это сам Гаврила в отместку поджоги устроил. Вот так билетная война в Кыштыме и кончилась.

А вскоре по уральским заводам революция очистительным огнем полыхнула. Заводчиков, бар да их прихлебателей будто метлой смела. Даже высокопоставленные, коронованные особы не удержались. Овладели коммунисты пламенным словом. По справедливости жизнь перевернули. У кузнеца-то Гаврилы у первого из кыштымцев красный цветок в петлице зажегся. И с народом мастерски научился кузнец говорить. Бывало, на людных заводских митингах такие зажигательные речи заворачивал. И непременно про пламенное слово поминал.

СЛЮДЯНОЕ ОКОШКО

Был Кондрат мужиком крепким, будто кварцевый камень. Сильным и чернобородым — под стать темному пню-колдуну. Под рыжеватыми усами бесшабашная улыбка играла. В охотничьем ремесле не знал себе равных. На медведя в одиночку с рогатиной хаживал. Зимой волков брал.

Часто перебивался Кондрат старательским промыслом. Днями бродил по таежным урманам. По высохшим руслам ручьев и речек. Промывал речные пески да гальку. Кварцевый камень каелкой долбил. Змеиные гнезда примечал. По следу медянки дорожку к богатой жизни присматривал. Вольную купить намеревался.

Как-то раз в тайге заколол Кондрат матерого медведя. Принялся разделывать и в желудке на золотой самородок наткнулся. Сбыл найденное золотишко — да приказчику в ноги. Тот, понятно, к заводчику с челобитной. А заводчику что, лишь бы монета золотом звенела. Так Кондрат с семьей и вышел на волю.

Подался Кондрат в лесообъездчики. По договоренности, конечно, с заводским начальством. Иначе-то как? Вольному-то воля, но время от времени злого барского кнута остерегайся. Знал, что заводчик по самодурству и на бумагу не взглянет. А по-своему повернет. Поэтому Кондрат в тайгу и спрятался. Избушку сколотил. Заплот с коровником да конюшней оборудовал. Словом, заимку обжил.

Как-то пошла Кондратова женка к Говорливому ключу с ведрами. На тропинке на гадюку наступила. От змеиного укуса и умерла в одночасье.

А Кондрат с дочкой остался, Людмилкой. Сильно убивалась по матери. Днями и ночами плакала. Но пересилила девчоночка горе.

Кондрат, бывало, лошадь оседлает и на делянки уедет. А Людмилка по домашности копошится. Беспокойненькая такая, деловитая. Убирается в избушке. Полы скоблит да моет. Холстины стирает. Работу песнями облегчает. А то схватит ведро и за водой к Говорливому ключу бежит. Дорожка туда еще материнскими ногами протоптана. Зачерпнет студеной прохлады из ключа и помедлит. Отыграются круги на воде, успокоятся. Людмилка в голубое стекло ключа вглядывается. Себя видит. Невелик Говорливый ключ, а сколько света в себя вмещает. На дне вроде бы синеватые веретенца крутятся. Искорки вспыхивают. Песчинки диковинный танец исполняют. Людмилка в ладони белого песка наберет. С руки на руку пересыпает. Наиграется песочком. Ведра с водой подхватит — и домой.

Вечером отец из тайги приедет. Людмилка и привяжется к отцу с вопросами.

— Тятя, отчего в Говорливом ключе песок на искорки похож?

Кондрат улыбается в усы. И шутливо отвечает:

— А ты, дочка, про то стрекотунью-сороку лучше спроси. Она на хвосте все новости разносит.

Случилось Кондрату на делянки к Уфалейским горам на трое суток отлучиться. Людмилка одна осталась. Привычна к этому, и домашних дел всегда невпроворот, некогда скучать. Слышит, за окошком сорока застрекотала, а Людмилке что-то пить захотелось. Схватила берестяной ковшик — и к кадочке, в которой вода про запас хранилась. Тянется, а зачерпнуть не может. Пусто в кадочке. Совсем же недавно к ключу бегала. Что за напасть?

Взяла Людмилка ведра — и к Говорливому ключу побежала. Сорока сорвалась с заплота и тоже полетела. Мчится Людмилка по тропинке и видит: впереди что-то поблескивает. Сколько раз здесь побывала, а ни разу ничего не замечала. Когда ближе-то подбежала, увидела материнскую заколку. Откуда ей взяться? Только хотела заколку с земли поднять, а сорока тут как тут. Схватила находку и проглотила. С размаху о дерево ударилась и старушкой обернулась. Сгорбленная. С носом большим, с глазами безбровыми.

— Кто же ты такая? — спросила Людмилка.

— Озерница. Ведунья. Хозяйка уральских водяных мест. Хочешь на мою работу посмотреть? Заодно мать увидишь. Только запомни: обратной дороги к людям не будет.

И так захотелось Людмилке мать повидать, готова на край света идти.

А зачем далеко ходить? Вот он, Говорливый ключ. Гляди в него. И не ключ это вовсе, а слюдяное окошко.

Наклонилась Людмилка над Говорливым ключом и всю подземную красоту увидала. Белыми шнурками кварцевые жилы прошли. Желтыми нитками их золото расшило. Зеленым травяным цветом медные руды отливают. Самоцветы с самородками гранитную породу опоясали. Бурыми пятнами железная руда лежит. В глинах металл никель есть.

— А какое, бабушка, здесь у тебя заделье?

— Видишь, в граните голубые жилки напрягаются. Подземная вода это. Она ключам, ручейкам и рекам силу дает. Голубые озера питает. А я за ходом воды слежу и, куда надо, ее направляю. Вон там две речки текут. Сугомаком с Егозой прозываются. Они заводской пруд наполняют. Для механизмов бурлящую силу дают. А вон еще речка. Она посильнее сестер. Серебряные мои ключики для нее стараются. Быстрой водой Егусту пополняют. Чтобы она до реки Уфы по каменным валунам прыгала. А случись, что к засухе дело повернется, тогда оборачиваюсь я крикливой сорокой. По горам да лесам летаю. Зову в гости ветры буйные, морские. С ними дожди накликаю. Пускай они водой заполнят мои кладовые.

А вон, девонька, и твоя мама. Она у меня в поливальщицах числится. Только, чур, помни уговор. Мне такие расторопные работницы, как ты, страсть нужны.

Посмотрела Людмилка в ту сторону, куда Озерница указала, и мать увидела. На самом дне слюдяного окошка диковинная мраморная палата. А Людмилкина мама похаживает между малахитовыми да яшмовыми вазами. Из лейки каменные цветы поливает.

— Мама! — закричала Людмилка. И вдруг старушка Озерница пропала. Над головой гром прогремел. А слюдяное окошко гранитным валуном закрылось. И Говорливого ключа не стало. Он под соседней горкой новую жизнь начал.

Вернулся Кондрат с лесоучастка. Нет на заимке дочери. До вечера ждал и не дождался. Бросился на поиски. На горы поднимался и кричал:

— Слышь, Люда! Слышь, Люда!!!

В ответ лишь смешливое горное эхо откликалось:

— С-лю-да! С-лю-да! С-лю-да!

Так и не нашел дочку Кондрат. А на месте Кондратьевой заимки мастеровые горный минерал обнаружили. В окна домов слюду-то приспособили. Потом здесь рудник заработал. Слюды помногу начали добывать. Поселок вырос. Слюдорудником его нарекли.

А слюде нынче ход большой. Без нее и в радиотехнике не обойдешься, и в космос не полетишь. Считай, что до самых звезд прорубили слюдяное окошко.

HE ИССЯКАЕТ СКАЗ УРАЛЬСКИЙ

Все знают знаменитую «Малахитовую шкатулку» Павла Петровича Бажова. Он первым стал разрабатывать золотую жилу уральского сказа, а она все не-истощается.

Автор новой книги сказов — Юрий Киприянович Гребеньков — живет в старинном уральском городе Кыштыме. Гребеньков работает машинистом паровых установок на горно-обогатительном комбинате. Рабочий человек приходит в литературу… Для советской действительности в этом нет ничего необычного. Наоборот, человеку, прошедшему немалую трудовую школу, обладающему талантом, есть что сказать людям.