Воевода заморских земель - Посняков Андрей - Страница 8

– Ой, батюшки, страсти Господни! – перекрестился на бегу конопатчик и прибавил ходу.

Вот их-то, бегущих, – и медведя – заметил издалека, а вернее сначала услышал возвращающийся с аркебузой и припасами Ваня. Как услыхал рычание – долго не думал – скинул тяжелую аркебузу да бросился заряжать, дело непростое – успеть бы! Упер ружье прикладом в землю – эх, не достать… Вот, кажется, рядом пень подходящий. Ага. Вот пороховница, мелкий, ровно пыль, порох. Хорошо, не отсырел, не слежался. Аккуратненько высыпать. Сверху пыж. Прибить шомполом. Теперь пулю. Черт, не лезет, прости, Господи! А так? Ага… Посильнее. Есть! Теперь поднимем ружьишко – ох, и тяжело же! А об пень и упереть! Где ж затравочный порох? Вот, кажется. Да. Он и есть. На полочку его… А где фитиль? Неужели, забыл? Нет, вот он, уже вставлен. Теперь огниво. Кресало, ветошь. Рраз!

А медведь все ближе! Та самая, раненная в лапу медведица, о которой все говорили.

Два! Ну, загорайся! Загорайся же. Ага, есть огонь.

Ой, и зверюга! А как быстро скачет, что твоя лошадь.

Вжечь фитиль… Ну, помоги, Господи.

Разъяренный зверь приближался, бежал прямо на Ваню – к нему как раз и вела неприметная тропка. Несущиеся впереди, обезумевшие от страха люди – конопатчик с верфи и незнакомый краснолицый парень – наконец догадались разделиться. Конопатчик резко свернул влево, к реке, а краснолицый – как раз на ту тропку.

Ваня тщательно прицелился. А вдруг…

Вот уже ясно видна оскаленная пасть зверя…

Вдруг – осечка? Так ведь часто бывает.

Упал, споткнувшись, краснолицый парень, повезло – скатился в овраг. А зверь попер прямо на Ваню.

Вот он, ужасный рык, смрадное дыхание – уже здесь, рядом.

Если промахнешься – разорвет зверь. Впрочем, бежать уже поздно. Ну, с Богом!

Мысленно перекрестившись, Ваня потянул спусковую скобу. Тлеющий конец фитиля уперся в затравочную полку. Вспыхнул порох…

Бабах!!!

Столб пламени и дыма с грохотом вырвался из ствола аркебузы, и тяжелая пуля разнесла разъяренному зверю голову. Полетели вокруг кровавые ошметки, остро запахло пороховым дымом и гарью. Сраженная Ваней медведица пронеслась по инерции еще немного и тяжело упала на землю в двух шагах от пня. Отброшенный отдачей далеко в сторону Ваня этого не видел. Он плакал. Потрясенный, выбрался из оврага Олелька Гнус и, не обращая внимания на убитого медведя и плачущего отрока, пошатываясь, побрел прочь. На выстрел уже неслись люди…

– Ну что ты, Ваня, не плачь, – гладя по голове, утешал отрока Олег Иваныч. – Ты ж у нас молодец, ишь, какого зверища завалил! Шкуру мы обязательно тятеньке отправим, Епифану Власьевичу, пущай порадуется. Ну, не реви, не реви… Лучше скажи хоть что-нибудь.

– Дядя Олег, плечо болит сильно.

– Плечо? Ну-ка, покажи… Да… Синяк изрядный. Хорошо, ключицу не сломало. Поможешь отроку, Геронтий?

– Поможем, не сомневайся, Олег Иваныч. Ну-ко, показывай плечо, чудо… Да не бойся, руку не отрежем…

За всей суматохой внимательно наблюдал спрятавшийся за кустами рябины конопатчик Игнат. Посмотрел, как выбрался из оврага Олелька, как увели под руки плачущего мальчишку. После и сам пошел к верфи. Пожал плечами, прошептал про себя что-то – поди разбери, то ли Господа благодарил, то ли ругался.

Следующий день выдался солнечным, светлым. Голубело небо, серебрилась чуть тронутая рябью река, в обители благостно звонил колокол. Верилось в такой день – все хорошо впереди будет, дойдут, доберутся в дальние земли и вернутся обратно в Новгород с богатством и честью.

Вдоль берега выстроились в ряд корабли: двенадцать каравелл и двадцать северных лодей – кочей. Подле каждого – шкипер с командою, тут же и старосты, охочих людей к судам приписывали, всего ушкуйников около трех тысяч человек набралось – целый город! Олег Иваныч смотрел на суда, на собравшихся на берегу людей – сердце пело, и мысли нехорошие, муторные, сомнения разные куда-то прочь убегали. Неужто с таким флотом да с полуночными морями не сладим? Сладим! Обязательно сладим, ишь, корабли-то! Да и народ радостен.

А народ по-разному шел: к каким кораблям – хоть отбавляй желающих, а к каким и нет почти никого. Коч «Семгин Глаз» к последним относился. Неприметный серенький парус – дерюжка старая. Шкипер, Иван Фомин, из местных поморов мужик, роста среднего, оплывший, вид имел неопрятный – борода неровная, волос жирный, ладони потные, да еще и сплевывал все время, неприятный человек. Да и характер тот еще: кто от него зависел в чем – гноил, на чем свет стоит, а перед старостами да воеводами – лебезил, угодничал. Потому и не любили его местные, хоть и считался Иван опытным кормщиком. Стоял он сейчас, небрежно поставив ногу на сходни – охочих людей не очень хотел принимать – потом дели на всех прибыль какую, – но ждал, что поделать, да поплевывал в воду.

– «Семгин Глаз» – этот, что ли?

Шкипер встрепенулся, неласково взглянув на незнакомого красномордого парня с отвисшей нижней губой.

– Ну, этот. А тебе что за дело?

– Староста послал. Говорит, тебе человек нужен.

Фомин неприязненно оглядел парня:

– Мне зуек нужен, юнга. Староват ты для того дела, паря, так что лучше проваливай. – Шкипер отвернулся.

– А Игнат, конопатчик, сказывал, возьмешь, – зло бросил несостоявшийся юнга.

– Игнат? – Корабельщик обернулся к кочу, свистнул, нарушая все приметы – вообще-то ни свистеть на судне, ни плевать в воду не полагалось, но, похоже, ему на приметы начхать было.

– А, пришел, господине Олелька Гнус. – На палубе показался конопатчик Игнат. – Давно жду. Заходи давай, чего встал? – Он строго посмотрел на кормщика. Тот пожал плечами и подвинулся, освобождая сходни.

Вслед за Игнатом Олелька прошел по скользкой от разлитого кем-то жира палубе и спустился в носовой трюм, темный, но неожиданно чистый и сухой.

– Тут твое место будет. – Конопатчик кивнул на узкий длинный сундук, в ряду прочих таких же стоявший у левого борта. – Зелье ядовитое давай, спрячу, авось пригодится.

Олелька сунул руку за пазуху и вдруг побледнел.

– Выронил, кажись, зелье-то вчера, в овраге. Сейчас сбегаю, быстро.

Ничего не сказал на это Игнат, только презрительно сплюнул да про себя выругался: вот ведь удружил герр Якоб с помощничком.

Олег Иваныч с Гришей стояли на высокой корме «Святой Софии», смотрели, как матросы загружают в трюм бочки с водой и порохом. Вокруг открывался великолепный вид на Двину с поросшими лесом берегами, на монастырь. Высокая маковка церкви словно лучилась солнцем. Оставив Гришу присматривать за погрузкой, Олег Иваныч – в высоких ботфортах, в камзоле из желтой кожи, с привешенной к наборному поясу шпагой – прошел в кормовую каюту, к Софье. Та разбирала личные вещи. Уже успела застелить волчьими шкурами лавки и теперь раскладывала воинские припасы: арбалет со стрелами и воротом, пару узких мечей, аркебузу с припасами. Вот припасов-то этих как раз и не хватало.

– Пороховницы где, милый?

– Как где? Тут должны быть. Впрочем…

Олег Иваныч выбежал на палубу:

– Гриша, Ваньку где сыскать?

– А чего его искать? – удивился Гришаня. – Вон он, по вантам лазит. Только за ним и смотрю – как бы с нами не увязался. Эй, Ваньша!

Гриша заливисто свистнул.

– Звал, дяденька Олег? – подбежал к Олегу Иванычу Ваня, русоволосый, светлоглазый, в простой пестротканой рубахе с расстегнутым воротом. Раскрасневшийся, довольный – гляди-ка, быстро плечо прошло, ну, за то Геронтия благодарить надо.

– Ты куда пороховницы дел, отрок? – нарочито хмуро поинтересовался Олег Иваныч. – Иди, ищи.

– Пороховницы? – переспросил Ваня. – А наверное, там вчера оставил, у пня. Сейчас сбегаю. Я быстро.

– Беги, беги… Флаг тебе в руки. – Олег Иваныч проводил отрока взглядом и отдал приказ готовиться к отплытию.

– Что ты, Иваныч, на отрока взъелся? – обернулся к нему Гришаня. – Нешто пороховниц у тебя мало?

Олег Иваныч лишь усмехнулся: