Воевода заморских земель - Посняков Андрей - Страница 12

– Ну, как ты, герой? – Олег Иваныч зашел в лазарет, размещающийся в носовой надстройке.

Лежащий на узком ложе отрок улыбнулся. Бледный, лицо худое, темнорусые волосы разметались, одни глаза – не поймешь какие, голубые, зеленые, серые, в общем, светлые – светятся радостью.

Олег Иваныч присел рядом, запоздало пожалел, что не принес хоть немудреный гостинец, мельком взглянул на стоящий у изголовья, впритык к стенке, стол. Батюшки! Никак, латынь!

– Учу помаленьку, – тихо сообщил Ваня. – Гриша со мной занимается да супружница твоя, Софья.

– Правильно. – Олег Иваныч погладил отрока по голове. – В будущем пригодится.

– Почему в будущем? – Ваня приподнялся на локте. – Я тут думал, пока лежал. Зря с вами навязался. Не игрушки тут. Всяк в каком-то деле полезен. А я… Что я умею? Ну, из лука стрелять, даже из аркебузы – так все равно, со взрослыми-то мужиками не тягаться. – Отрок тяжело задышал, потянулся к стоявшей рядом с латинскими книгами кружке. – Так вот, надумал я, в чем пользу приносить. – Сделав несколько длинных глотков, продолжал он: – Буду Геронтию помогать людей лечить. Силы для этого не надо, ум только – так я ведь не дурак, ну, и крови не бояться, конечно. Я не боюсь, Олег Иваныч!

Олег Иваныч сглотнул слюну, взял со стола книгу, прочел по-латыни:

– «Авиценна. Канон врачебной науки: о простых лекарствах». Надо же! «Издано в году одна тысяча четыреста семьдесят третьем от Рождества Христова в славном городе Милане».

– И много вычитал?

– А как же! – Отрок снова взбодрился. – Вот, к примеру, утиный жир – он от боли, а медь с мышьяком – от язвы, а пупок ящерицы варана…

От чего помогает пупок варана, Олег Иваныч не дослушал – с одного из кочей вернулся Геронтий.

– Слава Господу, обошлось. – Он с улыбкой поклонился, снимая мокрый плащ, все такой же стремительный, худощавый, элегантный – не скажешь, что когда– то был палачом в Москве, если выражения глаз не увидишь в особо значимые моменты, а Олег Иваныч такие моменты помнил.

– Думал – черная смерть, – пояснил он. – Ан нет, просто лихорадка. Ты, Олег Иваныч, велишь ли корабельным отвар еловый пить?

– Велю, – рассмеялся Олег Иваныч. – Да ведь не пьют, заразы, говорят – хуже перевара, а толку никакого, ни в голове не шумит, ни песен петь не тянет, горечь одна.

– Надобно заставлять, – строго сказал Геронтий. – Иначе быстро зубы потеряют да десны кровоточить будут. Ну, как… – Он повернулся к Ване: – Много ль сегодня выучил?

– О лекаре греческом Гиппократе, что четыре сока в теле человеческом выделил, – прикрыв глаза, скороговоркой выпалил Ваня. – Соки те: слизь, кровь и желчь, черная и желтая. Окромя того, о лекарях римских, Авле Корнелии Цельсе и Клавдии Галене тоже рассказать могу… Только вот повторю сначала маленько.

– Выпей-ко сначала.

Геронтий налил в кружку какого-то дурно пахнущего варева из серебряного кувшина, корабль качало на волнах, и варево расплескалось по столу, хорошо, не задело книги.

Ваня сморщился и, закрыв глаза, выпил.

– Ну, выздоравливай, – простился Олег Иваныч. – Завтра снова зайду, послушаю. Про этих… Цельса с Галеном. Друже Геронтий, выйди-ка со мной.

На палубе, возле грот-мачты, они остановились у парапета по левому борту. Один вопрос беспокоил Олега Иваныча, все тот же – стрела. Извлек ее Геронтий – действительно, каменный наконечник, явно самоедов стрела. Да вот только не верилось почему-то в это адмирал-воеводе. Сказывалось милицейское прошлое. Ну скажите, пожалуйста, с чего бы это нескольким – ну два-три, вряд ли больше – самоедам взять да обстрелять ни за что ни про что большой охотничий отряд? А потом исчезнуть, да так резко, словно сквозь землю провалились, сгинули. Так ведь и не нашли никого. Но, рассуждая здраво, ежели б самоеды хотели войны – напали бы всем племенем, а не баловались стрелами по одному. А были ли вообще самоеды? Чем больше размышлял об этом Олег Иваныч, тем больше сомневался. Эх, допросить бы всех участников, да с очными ставками, да… Жаль вот, обстановка пока не позволяет. Может быть, позже, на зимовке? Позже ли, раньше – но прояснить этот вопрос нужно было обязательно. Ладно, если и вправду самоеды, а если нет? Значит, среди ушкуйников есть и тайные враги – нормальное, в общем-то, явление по нынешним временам, впрочем, и не только по нынешним. Но что им (или – ему) в смерти ребенка? Или они попали в него случайно, имея главной целью убитого Никодима Ребро? Да, скорее всего, так.

– Ты, Геронтий, ежели случится быть на коче «Семгин Глаз», поспрошай осторожненько – кто таков был этот Никодим.

Геронтий кивнул.

Олег Иваныч посмотрел вдаль, где громоздились друг на друга белые многоэтажные облака, почесал за ухом. Эх, как же не хватает сейчас Олексахи – опытнейшего новгородского сыскаря. Хорошо хоть Гриша под рукой, но пока ему на «Семгин Глаз» несподручно. Пока обойдемся Геронтием.

Дул боковой ветер, ровный и сильный, гнал по бледно-синему морю белые клочки пены, по левому борту, еле различимо, виднелась полоска земли. Новгородский флот уверенно шел на восток.

На восточном берегу острова Вайгач, в трех десятках верст от пролива Югорский Шар, есть мыс – Большой Лямчин Нос. Чуть от него к югу, прямо напротив небольшой, впадающей в залив речки располагаются несколько маленьких островков, большей частью скрывающихся приливом. Неказисты островки, невелики, словно наперстки – а вот птицы там – непуганые стаи! Сонмища! Гуси, бакланы, зуйки – словно все острова покрыты бело-серым покрывалом. А уж шум! Хоть уши затыкай.

Пользуясь отливом, от вайгачского берега к ближайшему островку по пояс в воде шагали двое. В самоедских куртках-кухлянках из нерпичьих шкур, в таких же штанах, сапоги из шкур оленьих. Видно, выменяли когда-то у самоедов, а то и отняли – уж больно рожи у птичьих охотников были разбойничьи: красные, морщинистые, почти до самых глаз заросшие буйными кудлатыми бородищами. В руках оба несли сетки – из тех, что метают на птиц. Выйдя на низкий берег, подождали, пока стечет с одежды вода, затем осторожно пошли по мху-ягелю. Обошли по ветру сопку, небольшую, пологую, круто обрывающуюся к морю, там разделились – один, худой, зашел с моря, другой, плотный, коренастый и, видимо, сильный – со стороны солнца. Подползли, таясь, по ягелю… Ага! Вот они, птички. Охотники приподнялись на локтях, кивнули друг другу и… опа! Разом бросили сетки. Поднялся гам, крылья взметнувшихся к небу птиц застили солнце…

Коренастому повезло больше – в ловко накинутой сетке оказался упитанный гусь и пара бакланов, а вот сотоварищ его промахнулся. Досадливо выругался, поднялся на ноги, раскрутил над головой сеть, чуть назад отступив… И повалился с обрыва прямо на камни. Да так быстро, что и «ой» сказать не успел!

Второй, аккуратно приложив камнями сетку с уловом, неторопливо спустился к морю. Упавший лежал на камнях, и прибой лизал его плечи.

– Колено, – прошептал он. – Кажись, расшиб… Не бросай, а?

– Да уж, не брошу, – усмехнулся второй, коренастый. – Смотри-ка, вроде идет кто!

– Где? – лежащий в воде с надеждой повернул голову.

Не говоря больше ни слова, коренастый быстро нагнулся, выбрал подходящий камень и со всего размаха опустил его на голову поверженного спутника. Тот дернулся и застыл. Холодная вода окрасилась кровью.

– Ну, прощевай, друг Явдоха, – снимая с убитого куртку, прошептал коренастый. – Видно, пришла пора нам врозь быть. Да и кухлянка твоя потеплее моей, и пищи на двоих маловато.

Отпихнув мертвеца ногой, коренастый закинул окровавленную кухлянку за плечи и, обойдя обрыв, вновь поднялся на сопку. Подняв сетку, осторожно вытащил оттуда гуся, и, ловко свернув птице шею, впился в нее зубами, жадно поглощая теплую живую кровь. Насытившись, вытер рот заскорузлой ладонью, оставив на щеках кровавую полосу. Оглянулся, посмотрел вниз – труп уже уносило в море. Убийца поднял глаза.

– Мать честная! – взволнованно произнес он, напряженно всмотревшись в синюю морскую даль. – Никак, коч!