Сын ярла - Посняков Андрей - Страница 19

Велунд прошел вперед по тропинке:

– Не привязал коня, вообще, даже не подумал о нем.

Хельги стыдливо зарделся.

– К тому же слишком много прыгал без особых на то причин. Подумаешь, бродяги.

Сын Сигурда ярла вспыхнул до корней волос. А он-то так гордился сегодняшней битвой, но вот, оказывается… теперь хоть и не приходи в усадьбу. Не воин – посмешище.

Хельги сел на пень и закрыл горящее лицо руками. Очень хотелось заплакать.

– Ну, что ты там расселся? – услыхал он голос Велунда, далекий, словно бы из другого мира. – Вставай-ка, нечего время терять. Нужно успеть заехать к хозяйке Курид за брагой, есть что отметить.

Хельги поднял глаза.

– В общем-то, сегодня я очень доволен тобой, мой мальчик! – с улыбкой произнес кузнец.

Глава 6

ВОЛК

Ноябрь 855 г. Бильрест-фьорд

Прошло чуть меньше месяца с тех пор, как узколицый друид Конхобар стал членом рода Сигурда ярла. Сам обряд посвящения – вступление левой ногой в специально содранную кожу с левой ноги кобылы – занял не так много времени, больше ушло на согласование: каждый ли член рода был согласен усыновить безродного ирландца? Конечно же, большинство отнеслось к нему с подозрением, и вряд ли бы узколицый так быстро стал родичем, если б не помощь и покровительство Гудрун. Он ей нравился – узколицый знал почему – и тем пользовался – никогда не проходил молча мимо хозяйки, все время заговаривал о чем-то, правда, надо сказать, без излишней настойчивости, ненавязчиво. Гудрун подобные ухаживания нравились – еще б не понравились сорокалетней женщине живые воспоминания о бурной любви, да если еще принять во внимание болезнь мужа… Постепенно Конхобар стал в усадьбе незаменимым, чего, надо сказать, и добивался, сперва – помня указания друида Форгайла Коэла, а затем и сам стал находить в своем положении массу выгод. Всегда вежлив, выдержан – не чета прочим грубиянам, – ирландец как должное принял на себя обязанности управителя усадьбы, а Гудрун была и рада такому помощнику – все сделает так, как сказано, четко и вовремя, да к тому же, как становилось уж совсем худо Сигурду – лежал в лежку, – самолично заваривала ему сон-траву Гудрун и, дождавшись, когда муж уснет, шла в амбар, где дожидался ее ирландец. Не злоупотребляла подобными встречами Гудрун – умна была, хитра, коварна – знала: немного уже осталось Сигурду земных дней, а уж там как повезет: кто будет владеть усадьбой – она, всем известная хозяйка Гудрун, или этот неумелый щенок, Хельги. Да, по законам вроде бы – Хельги, но жизнь есть жизнь, она посильнее законов будет, Гудрун это хорошо знала.

Два десятка дойных коров – часть принадлежащего Сигурду стада – жевали сено в дальнем сарае под присмотром Трэля Навозника, черноволосого, темноглазого, смуглого – увидишь такого, сразу скажешь: раб, нидинг, слуга, – именно так описывались рабы в древних сагах. Сарай стоял почти впритык к лесу, где шумели, качая ветками, темные голубоватые ели и росшие на холмах корявые сосны вздымали к небу вершины, покрытые жесткими иглами. В противоположной стороне, за еле видневшейся усадьбой братьев Альвсенов, широкой оранжевой полосой плавилось в море закатное солнце. Несколько рыбацких лодок – маленьких, издали похожих на жуков, деловито перебирающих лапами, – пользуясь хорошей погодой, покачивались на волнах Радужного ручья. Ловили сельдь, и всем работы хватало. Чьи были лодки – Сигурда или Альвсенов, – с усадьбы было не разглядеть, да Трэля Навозника, честно говоря, это мало интересовало. Он лежал на копне сена, подстелив старый, выцветший плащ. Отломив соломину, сунул в уголок рта, развалился, положив под голову руки, наслаждаясь редкими минутами покоя, закрыл глаза, представив далекое детство: теплое перламутровое море, оливковые рощи и огромный город с белыми стенами и золотыми, сверкающими на солнце воротами. Гавань, полную кораблей, самых разных, от узких рыбачьих фелюк до огромных военных дромонов, вооруженных неугасимым огнем, горящим даже в воде. Рынок, многоголосый, разноязыкий, полный пряных запахов; огромный – кажется, до самого неба, купол храма Святой Софии. Колокольный звон медленно плыл над городом, поднимаясь в синее, как цветы незабудки, небо. Где-то в оливковой роще выл волк… Волк?

Раб открыл глаза, перевернулся на живот и, выйдя из теплого, пахнущего навозом, коровника прислушался, вглядываясь в черный лес, начинающийся сразу за невысокой оградой, сложенной из круглых камней. Именно здесь, в лесу, похоже, и выл волк. Трэль поежился. Что стоит хищнику перемахнуть через ограду? Конечно, через закрытую дверь в коровник ему не пройти. А если через сеновал? Запросто проберется. А до дома отсюда далековато – пока прибежит помощь, волки спокойно пару коров сожрут и его, Трэля, в придачу. Навозник вздрогнул, услышав, как зашуршало на сеновале сено. Прислушался. На всякий случай взял в руки увесистый посох. Впрочем, что против стаи посох? Так, игрушка.

Соскочившая с сеновала черная тень стремительно бросилась прямо на Трэля. Тот отбросил посох и широко расставил руки: огромный, черной масти пес размером с теленка, поскуливая, принялся лизать щеки раба, и тот щекотал собаку за ухом, запуская руки в косматую шерсть.

– Айн, хороший мой Айн, – шепотом приговаривал Трэль. – Как я рад, что ты пришел!

Могуч, космат и страшен с виду был Айн, правда, изрядно ленив, и это качество сводило почти на нет все его остальные достоинства. Особенно летом, на верхних лугах, пес предпочитал целыми днями валяться в кустах, укрывшись от солнца, и лишь иногда лаял на отбившихся от стада коров. Впрочем, с волком он бы справился. С одним волком. А вдруг их там стая? Ведь волки никогда не рыщут в одиночку. Может, все-таки добежать до усадьбы, позвать на помощь? Нет, там одни насмешки посыплются, да еще и тумаков получишь. Скажут – Трэль Навозник так же глуп, труслив и ленив, как и его пес. Да и пока он бегает, вдруг волчина и вправду проберется в коровник? Поди потом доказывай, что ты не особо и виноват. Навозник почесал левую лопатку и передернул плечами. Кожа на его спине была покрыта шрамами, не так давно оставленными кнутом хозяйки Гудрун, – с неделю назад заснул-таки, проглядел, как орел унес овцу из выпущенной на последнюю траву отары. Вот тогда-то, после наказания, и отправили Трэля в дальний сарай, с глаз подальше, – коровы не овцы, орел не унесет, вот, правда, волки… Так волков никогда и не было поблизости от усадьбы. Не было… Да вот ведь, заразы, взялись откуда-то. А может, и вправду какой-нибудь одинокий волк, приблудный? Вон, что-то не воет больше. Ладно, что будет, то и будет. Зарыться вместе с Айном в солому да поспать – все больше толку. А если и порешит ночью волк корову – так что, к побоям привыкать, что ли?

В урочище, что меж горами и усадьбой Сигурда ярла, всегда, даже в самый светлый день, а тем более сейчас, ноябрьским вечером, было неуютно и сумрачно. Свет заходящего солнца с трудом проникал сквозь темные мохнатые лапы елей, окончательно пропадая в кустах можжевельника и жимолости. Прямо через лес вела неширокая тропка к хутору Свейна Копителя Коров, по обе стороны от нее громоздилась непролазная чащоба, с кучами бурелома и колючим малинником. Многочисленные звериные тропы терялись в черном лесу, впрочем, и они встречались лишь изредка – дичи здесь было мало.

Огромный волк с темной, почти черной, шерстью, остервенело рыча, рыл лапами землю. По виду это был редкостный экземпляр: повадками он чем-то напоминал сбежавшую от человека собаку, но передвигался бесшумно и мягко, словно рысь. По хребту его, от кончика хвоста до загривка, тянулась неширокая полоска светлой шерсти – светлой, конечно, на общем серо-черном фоне. Длинная косматая шерсть зверя, темная по бокам, к брюху светлела, приобретая тот коричневато-желтый цвет, что скорее свойственен шакалам, а не волкам. Мускулистые лапы заканчивались желтыми когтями, вообще же, встань волк на дыбы, его пасть оказалась бы вровень с лицом самого высокого человека, – не слабый был зверь, и не просто было достать такого охотникам, если б они и задались такой целью. Впрочем, в черном лесу не бывало охотников – не было дичи.