Черный престол - Посняков Андрей - Страница 11

Хельги переглянулся с Ирландцем и взял в руку кинжал:

— Хочешь выйти отсюда целым?

Зевота часто закивал. На глазах его выступили крупные слезы.

— Я сразу же уйду из Киева, — сказал он. — И никогда больше не буду подчиняться Ильману. Хотя... Он, конечно, может найти меня и убить, я ведь про него много чего знаю.

— А ты, парень, не глуп, — засмеялся Хельги, перерезая веревки, стягивающие руки Ярила Зевоты. — Хочешь заработать? Хочешь. Тогда пока не бросай этого Карася. И не часто, скажем, раз в седмицу, как уговоримся, будешь приходить сюда, рассказывать нам про Ильмана и про все делишки его. А чтоб ты нас не обманул...

Ловким движением Хельги срезал клок волос с головы парня.

— Знаешь зачем?

Ярил грустно кивнул. Еще бы не знать! Видно по всему, этот молодой варяг, так некстати встретившийся на его пути, был страшным колдуном. А волосы в руках колдуна — верная смерть в случае неподчинения, и смерть страшная!

— Хорошо послужишь — получишь свои волосы обратно, — усмехнулся варяг, в который раз читая мысли Ярила. — А теперь иди. Про себя скажешь — убег от варяга, потом скрывался на Подоле, сообразишь.

Ярил вышел с постоялого двора, слегка пошатываясь. Охватившие его чувства были самыми противоречивыми: с одной стороны — радость от чудесного спасения, а с другой — страх перед неведомым варяжским колдуном. И что хуже: подчиняться Ильману Карасю или этому варягу — пока сказать было нельзя. Тряхнув головой, Ярил отогнал от себя нехорошие мысли и, убыстряя шаг, зашагал прочь. А когда дошел до Подола — уже улыбался, всё-таки уж слишком ярко светило солнце, и небо дышало ласковой синевой, да и от роду Яриле Зевоте было всего-то навсего пятнадцать лет.

А за Подолом вниз, к Почайне, медленно спускались девушки, неся перед собой «Кострому» — черноокую красавицу Любиму. Подойдя к реке, опустили Кострому на траву, поклонились, запели:

Пропев последнюю строчку, девушки подбежали к лежащей с закрытыми глазами Любиме и начали ее тормошить. Словно нехотя, та открыла глаза, поднялась, еле сдерживая смех, взглянула по сторонам строго, повернулась к реке, запела протяжно:

Обернувшись, Кострома-Любима сделала шаг к реке. Тут уж песню подхватили все остальные девушки — всё-таки изок-месяц был месяцем не только похорон Костромы, но и Ярилы-бога, которому, конечно, следовало воздать должное:

И вот замолкли все. Тихо-тихо стало вокруг.

А красиво как! Почайна, при впадении ее в Днепр, широка, полноводна. Берега вокруг белым песочком усыпаны, мягким, приятным, а то местечко у поймы, где девчонки собрались, от чужих глаз ивовыми зарослями укрыто. В кустах соловей поет-заливается, сладко-сладко, солнышко в небе печет, припекает. Жарко, а от водицы прохладой веет.

Подойдя ближе к воде, Любима-Кострома улыбнулась, подняла над головой руки. Подбежавшие со всех сторон девушки вмиг стащили с нее рубаху, схватили за руки, за ноги и, раскачав, бросили в реку. Вынырнув, Любима показала им язык и рассмеялась. И тут же вся пойма огласилась радостным девичьим смехом, песнями, визгом. Скинув с себя одежду, девчонки целой толпой ломанулись в реку.

— А ты что же стоишь, или плавать не умеешь? — Конопатая девчонка, дочка бондаря, искоса взглянула на Ладиславу.

— Отчего же не умею? — улыбнулась та. — А ну, побежали к реке! Посмотрим еще, кто лучше плавает.

— Они скоро вернутся. — посмотрев на солнце, произнес прячущийся в зарослях Истома Мозгляк. — Схватим последних, кто под руку попадется.

— И то дело, — согласился прилизанный лупоглазый мужик с родинкой на левой щеке — Ильман Карась, старый знакомец Истомы. — В этакой-то толпе несподручно.

Они — Истома, Карась и несколько верных Истоминых людей — готовились в точности выполнить приказ князя Дирмунда — посеять в городе недоверие и страх. Истома и его люди сидели в засаде давненько — успели уже вымокнуть от пота, с обеда жарило. Недавно принятый на службу Дирмундом молодой варяг Лейв Копытная Лужа с верным своим слугой, лысым Грюмом, и частью младшей дружины князя, воинами наиболее верными и умеющими держать язык за зубами, прикрывали основной отряд со стороны пристани — мало ли что, — а Ильман Карась опоздал, явился недавно, к тому же один, без людей, как сговаривались.

Вот, наконец, смолкли песни, затихли шутки и смех, и на дороге от реки к Подолу появились девушки. Усталые, выкупавшиеся, довольные, с венками в мокрых волосах. Шли, переговариваясь, постреливали глазами по сторонам: за теми ракитовыми кустами уж пора бы объявиться парням, иначе для кого же венки?

Ладислава чуть поотстала от других, подошла к кустам. Она ж всё-таки была с севера, с Ладоги, и, по ее понятиям, местные девчонки забыли ублажить подводного бога Ящера. А не следовало бы забывать, Ящер-Яша и обидеться может. Скоро Купалин день — возьмет да утащит кого-нибудь под воду или русалок напустит, а те, известно, защекочут до смерти.

Подойдя ближе к кусту, Ладислава остановилась и тихо запела:

— Яша — кто это? — удивленно переспросила Любима, стоявшая поодаль, вместе с конопатой рыжеволосой Речкой.

— Один из наших богов, — пояснила Ладислава. — Ой, а где остальные? Ушли уже?

— Ну да, — показав щербатые зубы, засмеялась Речка. — Одни мы тут стоим с Любимой, тебя дожидаемся.

Любима устало улыбнулась. Играть роль Костромы было не так-то легко, аж вся спина болела.

— Ну, вы пока идите, девы, — махнула рукой Речка. — А я тут загляну в кусточки.

— Да мы уж лучше подождем тебя, — садясь на траву, сказала Любима. — Потом уж вместе пойдем, чай, заждались нас уже. Садись рядком, Ладислава, венки поплетем, ромашек-то вокруг сколько! А колокольчиков, васильков... Ой, Лада, у тебя глаза — как васильки. А у меня какие? Говорят, черные?

— Нет. — Ладислава пристально всмотрелась в глаза подружки. — Не черные. Скорее, темно-коричневые, знаешь, как стоялый мед. Да где ж там эта Речка? Эй, Речка! Речица! — закричали девчонки, поднявшись на ноги... И тут чьи-то жесткие руки, вытянувшиеся из ракитовых кустов, зажали им рты.

— Ну, вот и славненько, — оглядев пойманных девок, ухмыльнулся Истома. Узнав Ладиславу, покачал головой: — Бывает же! Ну, да ладно... — Он обернулся к воинам: — Девок в мешки, да побыстрее, не ровен час...

За кустами призывно заржали кони.