Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 39

Выпив стоялого медку на малине, затянули песни. Пел больше Епифан Власьевич, и пел недурно, с душою – у боярина оказался совсем неплохой баритон. Олег Иваныч, от природы лишенный и слуха и голоса, лишь конфузливо подтягивал, а так больше молчал.

После третьей кружки, к восторгу младшего сына Епифана Власьевича, тринадцатилетнего Ванятки, принялись вспоминать Шелонскую битву. Как дрались за свободу и честь своей Родины – Новгорода, Господина Великого. Дойдя до тяжкого поражения, замолчали. Жахнули в чарки перевара, выпили за упокой души казненных по приказу Ивана новгородцев: посадника Дмитрия Борецкого, боярина Арбузьева да прочих. Посидели молча.

Ванятка не выдержал:

– Дяденька Олег Иваныч, как будет с московитами битва, возьми и меня тоже! Уж постою за Новгород!

– Возьму, Ванюша, обязательно возьму. Время такое – вырастешь, навоюешься.

Олег Иваныч встал, откашлялся. Поклонился в пояс боярину:

– Батюшка Епифан Власьевич, как старейший и родовитейший боярин новгородский выслушай просьбу мою и нареченной моей боярыни Софьи. Помолвлены мы давненько уже. За свадьбою дело. Феофилакт-владыко – мне отец духовный, а ты, буде против нас ничего не имеешь, стань же посажёным отцом на свадьбе нашей!

Епифан Власьевич зарделся от удовольствия. Обнял гостя. Кивнул слугам: а ну, что встали? Наливайте! Этакое событие и обмыть не грех.

Утром голова раскалывалась – страх! Вот что значит – вино с медом да с переваром мешать.

Софья лично кваску в постель принесла да уговаривала на работу не ехать.

– То есть как это не ехать? А какой же пример я как степенной посадник буду подавать всем своим людям? Нет уж, съезжу. Вели-ка слугам коня седлать.

Поехал. В канцелярии, в палатах, квас на подоконнике со вчерашнего дня стоял – пригодился. Испил, вошедши.

Хотел было Гришу крикнуть, да вспомнил, что третьего дня еще уехал тот в посольство литовское, к королю Казимиру. Да во Псков на обратном пути заедет. Все насчет «низового» хлеба.

Олексаха? Олексаха с лучшими людьми по важному государственному делу работает – расследует пожар на ладожских верфях, в чем бы ему и помочь – дело сложное.

Эх, и башку ж ломит. Да еще кто-то с утра в дверь барабанит, рвется.

– Кто там еще?

– Я, господине. Фрол, старший дьяк.

– А Фрол! Ну, докладывай, Фрол.

– Соседка стражника Филимона сказала: спрашивали вчера про него.

– Какая соседка? Какого Филимона? А!!! И что? Кто спрашивал?

– Человечек один. Роста небольшого. Пустоволос, лицо овальное, вытянутое. Зубы гнилые, бороденка реденькая, козлиная.

– Так-так-так! И что соседка ему ответила?

– Ответила, как учили. Уехал, мол, Филимон на военную службу в карельские земли, к июлю только будет.

Олег Иваныч постучал пальцами по столу. Жаль, конечно, что к июлю, можно было б и пораньше сказать. О том, что Филимон, стражник с Детинца, испортивший Олегу Иванычу латы, уже давно сидел в посадничьем порубе, никто не знал. Ради сохранения тайны даже пришлось пойти против закона. И вот теперь, кажется, незаконное сие действо начало приносить плоды. Об аресте стражника знали немногие: Олег Иваныч, Селивантов Панфил да Олексаха с Гришей. Ну, еще вот этот вот усатый дьяк, Фрол, парень отнюдь не глупый. Он и в Орду человечка послал – выведать насчет Авксиньи, дочки Филимоновой. Выведал, человечек-то!

Филимона Олег Иваныч решил взять в разработку сам. Не откладывая на вечер, спустился в поруб, поставив у дверей Фрола. Заросший бородой стражник сидел на лавке, прикованный цепью к стене. В углу смердела выгребная яма, забранная редкой решеткой.

– Ну, здравствуй, Филимон Степаныч.

– Здрав будь и ты, господин посадник, – стражник неловко поклонился, звякнув поржавленной цепью. – Видно, на казнь меня, а?

– Да нет, поживешь еще пока. И может, дочку свою увидишь, Авксинью.

Стражник вздрогнул. Спросил глухим голосом, откуда знают про дочку. Добавил, что именно потому и работал на Митрю – передавал тот время от времени от дочки из Орды весточки.

– В Казани дочка твоя, у старухи Зельфеи в ткачихах. Может, и отдаст ее за выкуп старуха. До серебришка, говорят, она жадная.

Луч надежды загорелся в глазах стражника. Загорелся и сразу угас.

– Деньги…

– Деньги? Хочешь заработать – спроси меня, как!

Стражник лишь хмыкнул. Мол, не шибко-то глуп.

– Митря вам нужен. И люди его. Помочь вам согласен, только…

– Что «только»?

– Ведь ежели ошибусь где, смерть дочке в Орде верная.

– А ты не ошибайся. И на нас особо не рассчитывай – в Орду за дочкой поедешь сам, с деньгами, разумеется, и с провожатым. Слушай теперь, что делать…

В нескольких верстах к востоку от Новгорода, средь болот и пустошей расположен посад Ковалево. Деревянные избы, жиденький частокол, церковь – вот и все постройки. Да еще кузница – та за посадом, у самого болота. Дальше за болотом – черная лесная чаща. В былые весны и не доберешься до леса, сгинешь, пропадешь. Болота да леса, леса да болота. Так и тянулись они широкою полосою почти до самого Тихвина. На холмиках – как наиболее сухих местах – кое-где стояли посады, большей частью на столбах даже – предохранялись люди от наводнений. Правда, в эту весну, как и три года назад, не было особого половодья. Снег как-то уж очень быстро стаял еще в начале апреля, и сразу же пришла сушь. Такая, что от кузницы Ковалевского посада до чащи стало добраться… ну, если и не раз плюнуть, то вполне возможно для знающего человека.

Такой человек и шел впереди небольшого числа одетых в легкие кольчуги воинов, показывая дорогу. В чаще находилось старое кладбище, где в стародавние времена и был захоронен новгородский витязь Твердислав Заволоцкий, предок боярыни Софьи. У самого кладбища еще Софьин дед выстроил небольшую часовню, куда хотя бы раз в два года, как путь через болото был, регулярно наведывалась Софья. Вот и сейчас собралась вместе с суженым, степенным новгородским посадником боярином Олегом Иванычем Завойским.

Воинов-слуг немного, но вполне достаточно для охранения от лихих людишек, буде те напасть попытаются, что вряд ли. На самого посадника покушаться – это ж какую наглость иметь надо! Однако вовсе не простых шишей опасался Олег Иваныч, вглядываясь в чащу. На крупного зверя охота шла. И он, Олег Иваныч, в ней не только охотник, но и приманка, живец. Так же и Софья. В длинном беличьем плаще, чтоб не очень заметна была кольчуга, боярыня след в след ступала за суженым. Старалась не упасть да не зачерпнуть юфтевыми зелеными сапожками воду.

В особо опасных местах проводник – из местных однодворцев – оборачивался, предупреждая. Где были проложены гати, а где так, хватались за кустики. Неприветливое местечко. Бурая, с зелеными проплешинами, трясина. Желтые заросли тростника. Хлюпающие под ногами скользкие кочки. И черные деревья вокруг. На деревьях каркали вороны. А вдалеке, впереди, чернели кресты.

Еще по приезду, в посаде, на вопрос Олега Иваныча относительно нездешних людишек, староста лишь отрицательно покачал головой. Нет, никого не было. Да и что им тут делать-то? Бортникам не сезон еще. Охотникам… так особой дичи тут нет, одни кабаны да волки. Да, торговец кожами заезжал третьего дня из Новгорода, так он всегда в это время заезжает.

Торговец, так. Расспрашивал ли про болото?

Да пес его… Хотя да. Так, любопытства ради. Да-да, уехал уже. Вот вчера, кажись, и уехал, лошади-то нет.

Провожал ли кто?

Да кому он нужен-то, этот торговец!

Каков из себя?

Хм… Здоровый такой, кряжистый. Они все здоровые, эти кожемяки. Нет, в прошлый год не этот приезжал, другой. А вот в позапрошлый – точно этот… кажись.

Почувствовал Олег Иваныч некий азарт сыщицкий. Кажется, клюнули, хари! Клюнули!

Рисковать будущей женой особо не решился – воинов под видом обозов купеческих вокруг нагнали изрядно. Правда, в посад они не совались – не велено было панику создавать. Обложили всю округу, растянувшись на десяток верст по периметру. Залегли – благо тепло – дозоры выставили. Мышь не проскользнет!