Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 29

– Да ты чо, начальник? – несказанно удивились задержанные. – Мы не обнаглели. А что водку пили – так мы ж дома!

Дома, как известно, и стены помогают. Потому и допрос подозреваемых все наставления для следователей предписывают проводить в кабинете. Чтоб чувствовалось давление казенного помещения. И еще как оно чувствовалось! Неоднократно проверено практикой.

Потому и беседовать со стражниками, Кузьмой и Онуфрием, Олег Иваныч решил в собственных казенных палатах, что пристроены к владычным. Осталось придумать, как выдернуть сюда стражников. Эх, в Москве оно бы, конечно, проще. Кинулся в ноги Великому князю, испросил разрешения. Да схватил, кого хотел, для государевой надобности. В Новгороде такой вариант не катил – значимый повод нужен. Свидетелем, а лучше подозреваемым вызвать. Вырвать из привычной среды, но только законно. Подставу сделать, как частенько практиковалось в родных милицейских органах.

Олег Иваныч не поленился, самолично зашел в келью к Гришане. А чего тут идти-то – рядом, через двор. Гриша в сером, с серебром, кафтане тонкого английского сукна, высунув язык, азартно водил пером по листу пергамента: переписывал какую-то книгу.

– Остромирово Евангелие, – пояснил. – Для боярыни Пистимеи Ивановны. Очень ей то Евангелие понравилось, вот и стараюсь. Бумагу боярыня терпеть не может. Вишь, по пергаменту работаю. Боярыня стара, да не прижимиста, деньжатами частью вперед уплатила.

– Да уж я вижу. Кафтанец-то на тебе, чай, не за медяки!

– Да уж… Серебришка отвалил изрядно. Рад тебя видеть, Олег Иваныч! Хотя… ты ведь теперь у нас человек важный, просто так не заходишь, – Гриша притворно вздохнул. – Понадобился зачем-то, так ведь?

Олег Иваныч взял с подоконника глиняный кувшин, принюхался. Вроде пиво…

Гриша кивнул: наливай. Сам тоже протянул кружку.

– У тебя, Гриша, с Ульянкой-то как? – утерев бороду рукавом, поинтересовался Олег Иваныч.

– Хорошо, слава Богу. А чего спрашиваешь, будто не знаешь?

– Дело есть.

– Наверное, пакость какая-нибудь? Как там? «В порядке оперативно-розыскной деятельности». Угадал?

– Ну… Почти.

А ведь и вправду – пакость. То, во что намеревался Олег Иваныч втянуть Ульянку. А как иначе? Добровольцев на такое дело не сыщешь, вот и приходится выезжать на родных и близких. Софью на такое дело не пошлешь. Происхождение не позволяет, да и известна она в городе многим. Олексахина Настена больно простовата да на руку тяжела, для тонких дел не годится. Остается одна Ульянка. Умна, красива, обучаема. И к авантюрам склонная.

– Ладно, Олег Иваныч, не ходи вокруг да около. Говори, что надо?

– Ну, слушай. Мне напишешь сейчас две грамотки разными почерками. А насчет Ульянки сделаем так: завтра утром…

Утром чуть подморозило. Не так, чтобы мороз трещал, но щеки покусывало. Стражники, дядько Кузьма и Онуфрий, стояли в конце Славны, на проезжей башне. Воздух свеж, прозрачен и чист. Небо голубело так, словно вот-вот должны вернуться благословенные весенние дни.

Наконец-то появившееся после долгих пасмурных дней солнце светило так ярко, что подошедший к самому краю заборола Онуфрий прищурил глаза.

Дядько Кузьма кемарил в углу, завернувшись в бобровый плащ. Скоро подыматься ему. С утра прискакал подьячий, привез котел с дегтем. Сказано было: разогреть да петли на воротах промазать, чтоб не ржавели. Грязная работенка, да куда деваться! Самого тысяцкого приказ, Симеона Яковлевича. Запалили стражники костерок, котел подвесили. Теперь ждали, когда разогреется, Кузьма вон уж и заснуть успел.

Обоз уже успел отъехать довольно далеко от городских стен и теперь чернел на фоне дальнего, покрытого белым инеем, леса, куда тянулись по недавно выпавшему снегу черные следы полозьев.

Онуфрию представилось вдруг, словно бы он нежданно разбогател, справил шубу, коня и скачет теперь по той дальней дороге неведомо куда. А по сторонам дороги будто бы стоят девицы, одна другой красивее… Он тряхнул головой, перешел на другую сторону смотровой площадки, нагнулся к воротам. Батюшки, уж и костер почти прогорел!

– Эй, дядько Кузьма! Хватит спать, пора петли красить. Я-то начну, а уж потом твоя очередь.

Он спустился вниз, к воротам. Осторожно снял с костра котел с дегтем, взял паклю… Дело спорилось. Правда, весь измазался, ну да уж нарядного-то сегодня и не надевал, а кольчужка – так та давно ржавая.

– Эй, стража, открывай ворота! – раздался вдруг позади звонкий девчоночий голос.

Онуфрий едва обернулся – как был, с паклей – и, на тебе! Мазнул дегтем прямо по девичьей шубейке. Не соболья, конечно, шубейка. Но и не из собаки – кунья. Да цветастым аксамитом крыта! Недешевая шубейка. Не дай Бог, еще и девчонка – боярыня!

– Ты что же, холопье рыло, меня эдак бесчестил?

Холопье рыло? Это ж надо так стражников новгородских бесчестить!

А девка не унималась. Про суд заголосила. Дескать, за шубу испорченную расплатиться кое-кому не мешало бы.

– Да ты ж сама! Сама ж подбежала!.. Да вы ж видели, люди добрые! – Онуфрий обернулся к подошедшим паломникам. – Сама она… изгваздалась.

– Сама, сама! – позевывая, спустился к воротам дядько Кузьма. – Я-то самолично видел.

– Ах, сама?! – взъярилась девчонка. Ну, чисто ведьма! – Тогда уж точно – суд нас новгородский рассудит. А как рассудит, так тому и быть.

– Суд так суд, – покладисто согласился Кузьма. Шепнул напарнику: – Не боись, Онуфрий, вдвоем ее на суде так уделаем, еще и должна нам будет.

– Ждите к вечеру приставов, коль не боитесь!

Девчонка, запахнув испачканную шубейку, побежала вдоль Славны. Куда свернула – то ни Онуфрий, ни дядько Кузьма не видали: открывали ворота паломникам. Те шли к Тихвинской.

Вечером по пути к дому – в этот раз не на Прусскую, а к себе на усадьбу, были и там дела, – Олег Иваныч завернул в посадничью судебную канцелярию.

Епифана Власьевича уж давно на месте не было – домой почивать отъехал. Олег Иваныч поговорил с дьяками, про службу порасспросил, посмеялся. Дьякам лестно. Такой человек, да при такой должности с ними, сирыми, беседы вести не гнушается. В ходе беседы посетовал, дескать, живет в местечке опасном, на самой окраине конца Славенского, почти напротив проезжей башни. Вот несколько лет назад у него самого усадьбу пожгли, да и сейчас времечко лихое – то вопли какие-то по ночам, то поножовщина. Чего хоть там вчера было-то, у башни?

Дьяки наперебой кинулись уверять дорогого гостя, что ничего подобного – ни пожара, ни поножовщины – в тех краях не бывало уже давно. Да и вообще ничего серьезного не бывало. Вот только сегодня одна девчонка исковое заявление написала – обвиняет стражника воротной башни Онуфрия Елисеева в том, что тот испортил ей шубу, ценою в двадцать серебряных денег.

– Дело-то дурацкое, простенькое! Он хоть и испортил, да не нарочно. Девка сама под паклю подставилась.

– Простенькое, говорите? Это хорошо. У меня в приказе людишек много молодых, новых. Вот бы их поучить на таком-то деле.

– Так и берись, батюшка! – хором вскричали судейские дьяки. – Пусть твои людишки и пособирают материалы, поучатся. Потом к нам, в суд, передадут. А чего неправильно соберут – уж мы то поправим, по дружбе.

– И вправду, взять, что ли? – Олег Иваныч почмокал губами.

– Бери, бери, батюшка боярин. Завтра же к тебе иск и отпишем.

– Гм… Ну, ладно. Только вы это, выемку шубы сами сегодня сделайте. Чтоб моим меньше возиться.

Олег Иваныч вскочил на коня и поехал к себе. Погода, с утра игравшая проблесками весны, к вечеру посмурнела, поблекла. Затянули небо низкие серые тучи. Снег – мелкий, словно крупа.

Он подъехал на Торгу к церкви Параскевы Пятницы. Рассчитал верно – как раз зазвонили к вечерне. Именно в этой церкви договорился сегодня встретиться с купеческим старостой Панфилом Селивантовым, старым своим другом-приятелем. Панфил должен возвращаться с Ивановской, где крутил свой непростой бизнес – продавал мелким оптом олово, привезенное из Англии капитаном Эриком Свенсоном.