Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 27

Козлобородый Митря Упадыш, по всем прикидкам, не тянул на резидента. Хотя… Хитрости ему не занимать, связей в люмпенских кругах тоже. Второй – Явдоха, корчмарь с Загородцкой. Но кто остальные? Где та мелочь, что составляет звенья шпионской цепи? Рассеяна по городу, по концам, по улицам, по погостам. И если захватить центр, Явдоху с Митрей, затаятся людишки, поди потом их сыщи. Потому и нельзя пока главных злодеев трогать. Лучше подождать, обложить их, как медведя в берлоге.

На чем чаще всего «палятся» господа шпионы? Правильно, на связи. Те, кто работает на Москву, должны передавать информацию – что, все они в Явдохину корчму шляются? Слишком было бы глупо. Но вычислить хоть нескольких необходимо. Для того и стоял теперь Олексаха в церкви Бориса и Глеба. Наблюдал, примечал, догадывался. А глаз у него был приметлив.

Хозяин окраинной корчмы Явдоха – мужик лет сорока, весь какой-то прилизанный, скользкий – быстро клал поклоны, стоя во втором ряду. С тщательно расчесанной бороденкой, в богатой бобровой шубе, крытой аксамитом. Тонкие губы растянуты в сладкой улыбке. Узнавая близких знакомых, кланялся – а таковых тут у него имелось в избытке, потому и кланяться приходилось часто.

Олексаха тщательно осматривал молящихся. Надеясь на отличную зрительную память, выискивал знакомых. Вот, кажется, квасник – отсюда, с Загородцкой. Не то. А вон, в уголке, напротив Николая Угодника, еще один знакомец – Селифан-рыбник. Тот с Запольской, что здесь неподалеку. А вон те двое… Где-то их точно видел. Нет, не на Торге. Ха! Да то ж соседи – стражники с проезжей башни, что на Славне. Один вислоусый, пожилой. Другой молодой, кругломордый. Уж примелькались на своей башне. В принципе, неплохие ребята, старательные. Службу несут исправно – ни разу их спящими на посту не видели. Правда, от молодого попахивает иногда медовухой – так кто ж из нас без греха? На Плотницком, стало быть, живут. Однако далековато им на службу добираться – почитай, через весь город тащиться. Ну, то их дело. Ага! Вон еще знакомый. Посадничей канцелярии писарь. Кафтан красный, приметный. Узнаем завтра, где обитает. Вроде больше никого. Ладно, запомним пока писаря.

Служба закончилась, люди благочинно направились к выходу. Из распахнутых дверей резко дохнуло холодом. Олексаха бочком протиснулся сквозь толпу, встал незаметно у коновязи – будто подпругу поправляет. На самом деле примечал за писарем.

Ага, во-он красный кафтан, за стражниками мелькнул. Кстати, те явно в Явдохину корчму подались. Ну, правильно. Куда еще-то по такой погоде? А где наш писарь? Ага… У него, оказывается, и лошадь имеется! Знать, издалека приехал. Неужто поближе от дома церкву не сыскал? Интере-е-есно.

Дождавшись, пока писарь отъехал по Загородцкой шагов на тридцать, Олексаха вскочил в седло и, стараясь держаться за попутными всадниками, направился следом за ним. Проехав по Загородцкой, свернули на Большую Московскую дорогу. Слева показались яблоневые сады – голые, беззащитные, кое-где укрытые от холодов соломой. К садам не поехали. Писарь (оглянувшись!) неожиданно свернул на Запольскую улицу и пустил лошаденку рысью. Еще интереснее!

С обеих сторон улицы потянулись ограды, за оградами виднелись искорки света – в домах жгли свечи. Улица становилась все безлюдней. Олексаха слез с коня и пробирался следом за писарем, держась в тени частоколов, – на небо выкатилась луна. Он собирался уже плюнуть на это дело. Ясно же, домой человек едет, не в корчму к Явдохе. Значит, и в церковь Бориса и Глеба заехал потому, что она ближайшая к дому. А оглядывался… Да мало ли почему люди оглядываются! Темно, страшно…

Олексаха вскочил в седло… И увидел, вернее, услышал, как спешившийся писарь постучал в чьи-то ворота. Нет, пожалуй, домой так не стучатся! Олексаха вновь слез с коня. Прислушался.

Во дворе усадьбы забрехала собака. Скрипнув, ворота открылись. Послышался высокий женский голос. Писарь завел на двор коня. И все стихло.

Олексаха хмыкнул. Запомним усадебку. Завтра проверим.

Промозглым ноябрьским утром Олег Иваныч, проведший ночь у Софьи, отправился на владычный двор, где руководимая им служба занимала целый этаж в недавно пристроенном к владычным палатам помещении. Быстро расписав входящие материалы – две драки, изнасилование и насильственный акт мужеложства на Ильинском вымоле, Олег Иваныч направился в палаты архиепископа Феофила. Там сегодня ждали Орденское посольство. Ливонцы должны были пожаловать к обеду – до этого следовало подготовиться.

Дело было секретным и не подлежало широкой огласке, на чем особо настаивал Ливонский магистр мессир Вольтус фон Герзе. Чего хотели ливонские рыцари, в принципе, можно догадаться: помощь в приобретении (читай: захвате) псковских земель. В обмен они пообещают все. В частности, военную помощь, в случае возможных осложнений с Москвой. А вот здесь следовало быть осторожным и учитывать множество обстоятельств. И то, что могущество Ордена давно подорвано Польшей, и что войско, которое они предоставят, наверняка будет небольшим отрядом кнехтов, а отнюдь не рыцарей, закованных в сталь. В лучшем случае прибавят несколько пушек. Определенная выгода от их помощи, конечно, имеется, но весьма невеликая. Больше проблем. Опять начнут верещать псковичи: новгородцы совсем потеряли остатки совести и вместе с немецкими псами-рыцарями подвергают разору и разграблению исконные псковские земли. Пскову почти наверняка окажет помощь Иван, Великий князь Московский. И политику будет гнуть такую: Новгород с немцами заодно, против всей земли русской. Чушь, конечно, да ведь поверят! Те же рязанцы, нижегородцы, тверичи.

Нет, не нужен Великому Новгороду подобный имидж! Да и гораздо лучше задружиться со шведами или теми же поляками – они с Орденом далеко не приятели, а как бы не враги злейшие. Ну и Псков, конечно. В перспективе – союзник против московского князя. Когда вот только поймут псковичи, что Москва ничем не лучше Ордена – так же на их свободу да земли зарится.

Обо всем об этом перетолковал Олег Иваныч с главой Софийского Дома архиепископом Феофилом, чье место в системе новгородских магистратур примерно соответствовало посту министра иностранных дел. Умен был Феофил. Умен и осторожен. Таких качеств и политика новгородская требовала. Вот только к Москве уж больно лоялен. Впрочем, уже нет. После Шелони-то прозрел Феофил. Он еще больше высох, пожелтел еще больше. Что там у него за проблемы? Почки? Печень? Одни глаза сияли прежним задором.

– Не бережешь ты себя, владыко. А ведь не себе служишь – Господу и Новгороду, Господину Великому.

Феофил устало отмахнулся. Некогда, мол, о телесном думать.

С ливонцами решили пока повременить, не заключать соглашение. Но и не отшивать открыто. Мало ли когда и рыцарская помощь сгодится.

С Софийской Олег Иваныч отправился в пристройку, к себе. Выслушал явившегося с докладом Олексаху, кивнул. Взяв принесенные им грамоты, сунул за пазуху да поехал на Ярославово дворище – в резиденцию посадника боярина Епифана Власьевича. И насчет ливонцев надо перетолковать, и о драках, и о людишках тех, что Олексаха в грамотке указал.

– Не, стражники, то не наши, – замахал руками Епифан Власьевич. – Стражники, те под тысяцким, сам ведаешь. Ну, а про другого… Эй, Ермил! – посадник щелкнул пальцами, подзывая служку. – Прикинь-ка, кто у нас из дьяков да писцов в красном кафтане ходит?

Ермил, невзрачный человечишко лет тридцати, почесал редкую бородку.

– Гришаню-отрока в красном кафтане видал недавно, но то не наш – софийский. А из наших… Из наших никто такой цвет не нашивал. Хотя нет!.. Видать не видал, а слыхать слыхивал. Третьего дня Флегонт-писец кафтаном красным хвастал. Справил, дескать, обнову.

– Ах, Флегонт? – нахмурился посадник. – Ну-ка, кликни!

– Что ты, что ты, Епифан Власьевич! – упредил Олег Иваныч. – Не нужно никого кликать. Да и Ермила своего предупреди, чтоб помалкивал. Сперва поведай, где живет твой Флегонт-то?

– А пес его знает! Где ж мне всех мелких людишек упомнить?