Час новгородской славы - Посняков Андрей - Страница 12

– Доброго вечера, сеньор Амир.

– И вам всего хорошенького, дорогие мои. Вот ваши денежки. Пересчитайте… Я бы пригласил вас в дом, да родственники пришли. Вот хожу теперь, их развлекаю. Что новенького в вашей деревне?

Амир бен-Ходжа спросил просто так, из вежливости, как и всегда.

Но вот ответ заставил призадуматься. В деревне объявился старый пропавший сеньор. Вернее, его исчезнувший сын, Жоакин. Жоакин?! А эти идиоты кем интересовались? Тоже Жоакином. Ага! Как все хорошо складывается. Сейчас их в момент спровадить можно, пускай себе едут, ищут этого Жоакина, или кто там им нужен, и не отвлекают занятых людей от дел.

Выпроводив людей старосты Педру, Амир бен-Ходжа сделал значительное лицо и вернулся к гостям.

– Ну, наконец-то тяжкие мои труды по выполнению вашей просьбы увенчались успехом! – торжественно сообщил он. – О вашем пропавшем Жоакине хорошо осведомлен некий Педру Рибейро – староста близлежащей деревушки, куда вы, если захотите, можете сейчас же отправиться. О, один Аллах ведает, каких трудов мне стоило раздобыть эти сведения. О!

Касым-ага кивнул и полез в кошель за деньгами. Одна, две… Десять. Получи, уважаемый.

Всего десять серебряных монет! За такой тяжкий труд!.. Ладно, шайтан с ними, пусть проваливают.

– Добренького вам пути, гости дорогие. Желаю, чтоб вы всегда были моими гостями… Забери вас шайтан!

Последнюю фразу Амир произнес, захлопнув за гостями калитку. До чего же противный этот старик Касым! И как похож на вяленую воблу, хоть употребляй с кислым вином, прости. Да и этот, Юсеф Геленди, – какой-то он никакой. Смуглый, тощий, носатый – и больше ничего запоминающегося. А в Магрибе смуглых и носатых – ложками есть можно. Ладно, шайтан с ними. Пусть прокатятся до деревни, бока порастрясут. Авось и узнают что. Лишь бы больше с подобными просьбами не наведывались.

Касым и Юсеф Геленди, взалкавшие чужих сокровищ, смогли, однако, здраво рассудить и отправиться в деревню утром. Наняли лошадей, ехали неспешно, беседовали. В частности, и о том, что делать с русоголовым пленником, скучающим в трюме. Хотели ведь его продать в Сеуте. В Бизерте и Оране некогда было – не хотелось в шторм попадать, пользовались и погодой, и попутным ветром. Хотели, да не стали. Сеута – крепость гяуров. И вдруг какие-то мавры будут там торговать белыми людьми! Но – одно дело Сеута, где никого почти не знаешь, а другое – Лиссабон-Лишбоа, где есть хорошие друзья в мавританском квартале. Да вот хоть тот же Амир. Пусть и толкнет кому-нибудь из своих белого невольника. Слишком тот беспокойный – однажды даже пришлось насильно напоить раствором опиума, уж слишком буянил.

– Продать, продать его немедленно, – говорил Юсеф Геленди. – Пусть Амир поможет.

– Нет, эфенди, – осторожничал Касым. – Не стоит его здесь продавать. Мало ли что! И так тут нас еле терпят. Лучше потом, на обратном пути. И что, мы его хорошо кормим? Да от такой еды я бы давно уже умер, так что ничего он нам не стоит. Ругается? Так предупредить надо, чтобы не ругался. А не поймет, можно и плетьми постегать для острастки. Нет, лишний раз тут светиться не надо.

– Ладно, Касым, делай как знаешь. Мне-то все равно, где от гнева Джафара скрываться, как, впрочем, и тебе. И кто ж на меня ему донес? Не знаешь?

– Знал бы – убил! – приложил руку к сердцу Касым, сделавший в Тунисе немало для того, чтобы опорочить Юсефа в глазах Джафара.

– Эх, Джафар, Джафар… – посетовал Юсеф Геленди. – Не было у него человека преданнее меня! И вот… поверил наветам!

– Все они такие. Нам с тобой, Юсеф, нужно всегда вместе держаться.

Вот и деревня. Заросли маквисов, холмы, замок с покосившейся башней. А вот и дом старосты.

– Уважаемый, нам посоветовал обратиться к тебе наш почтеннейший земляк, Амир бен-Ходжа. Он говорил нам о тебе много самых хороших слов.

– Амир? – староста зевнул. – Ну, знаю такого. Тот еще жучила. Так вы-то чего от меня хотите?

– Жительство сеньора Жоакина. Мы его друзья.

– Ага. Охотно верю. Самые лучшие. Слушайте, черные, шли бы вы отсюда. А будете надоедать – ребят с палками кликну.

– Не надо ребят. Мы бы могли заплатить, и щедро.

– Вот с этого бы и начинали! Ну, пошли в дом…

Пошли.

– Полста эшкудо, – объявил цену староста.

Начался торг. Были последовательно упомянуты черти, шайтаны, демоны, инкубы с суккубами и ифриты с ифритками. Упрямый староста так и не снизил цену. В конце концов мавры плюнули и отслюнявили деньги.

Пересчитав серебро, староста объяснил, где искать Жоакина.

– Еще пару монет, уважаемые, – понизил он голос, – и я вам поведаю, кто тут интересовался вашим Жоакином до вас. И даже подскажу, какой корабль наймут эти люди.

Олег Иваныч и Гриша спали на узких рундуках в кормовой каюте «Санта Анны». За стенкой, в каюте капитана, похрапывал сеньор Жоакин Марейра душ Сантуш. Ветер раздувал паруса. Бушприт каравеллы вспенивал темные зеленые волны.

Олегу Иванычу опять снился Новгород. Будто идут они по Прусской улице под руку с Софьей. Позади – целый выводок детей, их детей. Идут в церковь Михаила Архангела, вот уже почти подошли. А небо такое чистое, высокое, голубое. И колокола: бомм-бомм, бомм-бомм. На колокольне – пономарь Меркуш наяривает. А внизу – батюшки, на паперти стоит на коленях сам Иван, Великий князь Московский. Стоит в одежде богатой да в руках шапку держит. И строго так смотрит, бороду узкую теребя. Подайте, мол, Христа ради, а не подадите, я ваш Новгород в кровищи утоплю! Утоплю! Утоплю! Утоплю! И вороны на деревьях – карр! карр! карр! Развернулась вдруг Софья, сняла с себя ожерелье жемчужное да швырнула в Ивана. Тот и пропал, как и не было! Улетел прямо в небо. А в полете в султана турецкого, Мехмеда, превратился. Плюнул Олег Иваныч, обернулся к Софье. Глядь – а они уж у него дома, в усадебке на Ильинской. И Софья почему-то в джинсах узеньких, рубаха белая на животе узлом, волосы по плечам водопадом. «Иди сюда!» – молвила. Бросился к ней Олег Иваныч, обернулся в окошко – и там, на дворе, Олексаху увидел. Стоит Олексаха в кандалах, смотрит скорбно…

Каравеллу сильно подбросило на волне, и сон прервался. К великой досаде Олега Иваныча. Попытался заснуть снова – так больше ничего хорошего не снилось. То старый пират Селим-бей в ондатровой шапке, то торжественное заседание, посвященное Дню милиции.

На соседнем рундуке спал Гришаня. Снилась ему Ульянка. Качались они на качелях. До неба качели те поднимались, а потом вдруг совсем от столбов оторвались и полетели. Испугалась Ульянка, прижалась к Гришане крепко. Тот – давай ее целовать, аж глаза закрыл от удовольствия. А когда открыл – вместо глаз лучистых Ульянкиных увидел толстую рожицу Марты, служанки хозяина постоялого двора сеньора Гонсалвиша. Потом вдруг Олексаха привиделся. Смутно так, словно отражение в воде. А затем начались кошмары – рожи разные страшные, кострища. Заворочался Гришаня, с рундука свалился – шишку набил на лбу.

Так и плыли.

А за ними, почти что рядом, маячила пропахшая рыбой фелюка. В грязном трюме валялся без сна Олексаха. Валялся да думал горькие думы. Вот ведь послали его люди с выкупом, доверили деньги, а он? Друзей не нашел да не выкупил. Сам в плен попался. Еще и всех денег лишился. А и поделом! Нечего всяким прохиндеям верить! Расслабился Олексаха – уж слишком у него все гладко складывалось на первых порах. И в Венгрии, и в Стамбуле, и в Магрибе. Вот и сидел теперь в темном вонючем трюме – пока стояли в Лиссабонском порту, на палубу его только ночью и выводили.

Не спалось Олексахе – днем выспался. Только теперь мысли его горькие несколько другое направление приняли. Город-то был – христианский. Олексаха, правда, не знал, какой, да ведь не глухой – слышал звон колокольный. Может, они в Греции? Иль в Венеции, Кроатии, Генуе? В общем, город-то христианский, не Магриб этот чертов. А значит, и бежать можно! Попытка не пытка. Неужели не найдется гвоздика какого? Весь трюм, пока плыли, пересмотрел. Нету. Но вот вчера вечером кинули сюда какие-то бочки, ящики. Да и цепь, что руки стягивала, ржаветь начала потихоньку. Ее бы еще подточить чем-нибудь… Хоть вот об этот сундук, железом окованный. Об угол и стал точить. Эх, неудобно. Так и времени не занимать – днем спать, а ночью работать можно.