Маленькие подлости - Посадас Кармен - Страница 17

…Возьмем, к примеру, пирожное «Плавающий остров». Для достижения наилучшего результата совершенно необходимо, чтобы яйца были свежими. Для взбивания используйте веничек или электрический миксер. Чтобы белок получился воздушным, можно добавить чуть-чуть соли, однако самое верное средство – кофейное зернышко. Следующий шаг – …»

На данном интригующем месте повествование прерывалось и начиналось письмо, адресованное старинному другу Нестора:

Дону Антонио Рейгу

Пансион «Три Анчоуса»

Сант-Фелиу-де-Гихолс

Мадрид, 1 марта 19…

Ты будешь удивлен, дорогой Антонио, когда получишь мое письмо после стольких лет молчания, Но ты удивишься сильнее, если узнаешь: я умер (или почти).

Нестор покусывает кончик авторучки «Паркер-1954» (синий корпус, позолоченные металлические детали), приобретенной, кстати, в ларьке на ярмарке в Сан-Тельмо, где он бывал вместе с другом и коллегой Антонио Рейгом, когда они оба работали в Буэнос-Айресе. Нестор давно собирался написать это письмо, но дается оно ему совсем непросто. Чего стоит фраза «я умер (или почти)». Словно из фантастического романа, особенно это «почти». Однако рак легкого – не фантастика, так что лучше сделать все необходимое заранее. И поскольку каждый готовит завещание по-своему, Нестор пишет необычную поваренную книгу, ее можно рассматривать как государственную измену по отношению к одному из самых закрытых профессиональных сообществ – поварскому, и особенно – кондитерско-поварскому, ведь кулинары никогда и ни за что не раскрывают в точности своих рецептов. Потому-то он и решил озаглавить книгу «Маленькие подлости», да и звучит вроде заманчиво. Нестор собрался поведать о самых тайных приемах, трюках, незначительна казалось бы, мелочах, которые делают суфле пышным, а не сплющенным; о тщательно скрываемых секретах и уловках, которые превращают кондитерское ремесло в искусство доставлять наслаждение.

…Поскольку я не знаю, надолго ли меня хватит, в смысле здоровья, я хотел бы, Антонио, посылать тебе время от времени части текста моего кулинарного завещания. В настоящее время пишу его урывками, в блокноте. С каждым письмом планирую отправлять десять – двенадцать рецептов. Буду тебе благодарен, Антонио, если опубликуешь книгу после моей смерти. Вот сладкая месть нашим знаменитым, респектабельным коллегам, которые копят звездочки в справочнике «Мишелин» и от жадности таят самые элементарные приемы, не так ли? «Маленькие подлости»… По-моему, замечательное название. На днях упомянул его в разговоре со своими сотрудниками, и бедняги перепугались. Они решили, будто я собираюсь рассказать о темных сторонах жизни важных персон, я кое-что узнал за годы своей работы на них. У меня есть помощница, Хлоя, молодая вострушка, она меня ток в лоб и спросила. Я не стал отрицать. Сам понимаешь, тема настолько деликатная, что лучше никому не знать, чем мы с тобой занимаемся на самом деле (бессмертное занятие, осмелюсь сказать с восторгом, и уж, во всяком случае, более достойное, нежели злословие по поводу чужой убогости). А представляешь, какой разразился бы скандал, расскажи мы обо всем, что видели и слышали за эти годы? Взять, к примеру, то, что происходило в Буэнос-Айресе. Ты помнишь фамилию хозяев дома, где ты тогда работал? Сельди или Тельди? Хотелось бы знать, что с ними стало. Кстати, любопытное совпадение: только вчера вспоминал о них, и не потому, что собирался упомянуть в письме. Ты помнишь, какой замечательный пудинг у них готовили?! Я не знаю точного состава ингредиентов, а у тебя наверняка есть полный рецепт, не мог бы ты послать мне его? Так вот, сижу я вчера, пытаясь восстановить в памяти компоненты пудинга, как вдруг эта девочка, Хлоя, приходит и говорит: «Нестор, о чем ты пишешь, расскажи какой-нибудь гадкий секрет». Тогда я вспомнил, что мы с тобой случайно видели в доме… – как их? Сельди—и говорю ей: «Конечно, конечно, дорогая, „Маленькие подлости“ – это книга о людских грехах, но не думай, я пишу не о знаменитостях, нет-нет, ничего подобного. Когда повзрослеешь, ты поймешь: в жизни людей, которых мы называем „нормальными“, встречаются эпизоды более ужасные, чем те, что нам преподносят газеты. А если копнуть поглубже, то откроются вообще потрясающие вещи».

Ты, возможно, спросишь, Антонио, зачем я соврал девочке, будто составляю книгу из сплетен, хотя никогда у меня даже в мыслях подобного не было. Отвечу: чтобы не растрепала об истинном содержании – молодежь такая ненадежная… Только вот ведь как обернулось: начал я вешать ей лапшу на уши – и уже не мог остановиться. Сам удивляюсь, это, похоже, профессиональное: приукрашивать, расписывать. Что ни делаешь, всегда получается свадебный торт– тут молотой карамельки подсыпешь, там клубничного желе добавишь… Смотрю я этак на Хлою, которая прямо сгорает от любопытства, и говорю: «Ты молодая, но должна понимать: мир не без греха. Всякий когда-нибудь да позволил себе небольшую подлость, ну, скажем, супружескую измену или другое лредательство, или кражу, или даже половое извращение. Причем если человек нормальный, без порочных наклон ностей, он стыдится того, что совершил, и, конечно, заслуживает прощения… Однако бывает так, что, стараясь скрыть маленькую подлость, человек идет на гораздо худшее, понимаешь? Уверяю тебя, дорогая, это происходит очень часто; мне самому известно несколько случаев». Ты не представляешь, как вытянулось у нее лицо, девочка безоговорочно поверила в то, что мой потертый блокнот заполнен не десертами, а смачными описаниями чужих грехов. Я пообещал рассказать ей когда-нибудь старую скандальную историю, хотя на самом деле сплетня никого уже не интересует и вообще умрет вместе со мной. Ну и пусть подождет, лишь бы не совала нос в мои записи.

Ведь совершенно недопустимо, чтобы со мной в могилу ушел секрет приготовления настоящих шоколадных трюфелей, не правда ли, дорогой Рейг? Итак, принимаешь ли ты предложение? Если да, то в следующем письме я пришлю первую партию рецептов.

Кстати, наверное, тебе будет интересно. Эта девочка, Хлоя, не удовлетворилась пустым обещанием. Она заставила-таки меня рассказать об одной маленькой подлости. В тот момент я как раз думал о тебе, вспоминая, как мы жили в Буэнос-Айресе, вот и пришел на ум некрасивый случай с сеньорой Тельди. Клянусь тебе, Антонио, я разыграл роль Оливейра да Фигейра, знаешь, персонажа из комиксов о Тентене, он специально собирает огромную аудиторию и мелет языком что ни поподя, лишь бы народ не заинтересовался его секретной информацией. Так и я, твой друг Нестор, поведал о сеньоре Тельди (или Сельди, черт ее знает) своему персоналу: Хлое (глазищи—в пол-лица), Карлосу Тарсии (я ему во всем доверяю) и Карелу Плигу, рассыльному (он чех). Я рассказывал довольно долго (заказов кот наплакал, к сожалению) со всем присущим мне реализмом, чем и горжусь, о том… ну… происшествии в 1982 году, когда в дом Тельди заявилась младшая сестра хозяйки с мужем. Я не назвал ни одного имени; ты же знаешь, я скорее скрытен, чем болтлив. Тем не менее я подробно описал, как они приехали из Испании, обрисовал их в общих чертах: она – прекрасная и грустная, почти печальная (так мне тогда показалось), а супруг… По-моему, он принадлежал к той редкой породе мужчин, которые не имеют понятия о том, насколько они красивы.

Я отметил, что сеньора Тельди кокетничала с зятем, мы все видели. Однако ты ведь помнишь, в Аргентине адюльтер был обычным делом. Никто, даже муж, не придал этому особого значения. Никто, кроме обманутой сестры сеньоры Тельди, разумеется. «Ибо именно она, дорогие мои,—сказал я слушателям,—застукала любовников в комнате на верхнем этаже дома, куда обитатели никогда не поднимались, поскольку незачем».

Молодежь слушала меня затаив дыхание. Удивительно, Антонио, супружеская измена вызывает искренний интерес у нынешних молодых, хотя почти все они имеют опыт интимной связи, причем не только традиционной, но и гомосексуальной, может быть, даже с близкими родственниками, кто знает. История чужой любви, от которой веет тайной и нафталином, по-прежнему неотразима. Признаюсь, в тот день меня посетило великое вдохновение, и я с роскошными подробностями описал, как несколько часов спустя мы обнаружили тело сестры сеньоры Тельди, распластанное на плитах внутреннего двора, остановивших беззвучное, абсолютно беззвучное падение бедняжки из окна той самой комнаты, где муж изменил ей. Лицо было изуродовано при ударе о камень, но глаза остались целы, и в них мы увидели боль, причиненную зрелищем, которое она предпочла бы никогда не видеть. «Отношения между родными братьями и сестрами сложные, друзья мои,—подытожил я, – Если вы были единственным ребенком в семье, то не знаете, что многое в вашей жизни пошло бы по-другому, имей вы брата или сестру. Вы бы только и занимались тем, что сводили счеты друг с другом: „Это мое, а ты всегда хотел забрать!.. Нет, это никогда тебе не принадлежало!“ В многодетной семье всегда есть сильный ребенок и слабый. Рано или поздно кто-то начинает брать верх. Как бы то ни было, в данном случае ясно: старшая сестра обречена вечно нести тяжелый груз своей маленькой подлости. Потому что ее глупое, мимолетное, увлечение, какие случаются во множестве, не имело бы ни малейшего значения, если бы младшая сестра не открыла дверь комнаты на верхнем этаже. А смерть обладает способностью превращать самую незначительную ошибку, самый мелкий проступок в серьезное преступление. С тех пор и старшей сестре, и ее зятю суждено всегда помнить глаза, взирающие на них супреком, задранный подол юбки и нескромно обнаженные ноги, такие белые и невинные, которым не следовало подниматься по лестнице, ведущей на верхний этаж дома».