Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович - Страница 52


52
Изменить размер шрифта:

Наряду с понятием «Блокада» символами выживания стали и другие известные реалии блокадного Ленинграда. Так, «Дорогами жизни» не только в России, но и во всем мире стали называть вообще все трассы и магистрали, приобретавшие в определенных ситуациях жизненно важное значение для какого-то региона. Например, во время блокады южноосетинской столицы Цхинвали в войне, разразившейся в начале 1990-х годов, «Дорогой жизни» называли ниточку Транскавказской горной дороги, связывавшей Южную Осетию с «Большой землей», как они называли Россию, откуда осажденным поступала продовольственная помощь. «Дорогой жизни» стали называть московские тротуары, на которых в самом начале перестройки возникли стихийные вещевые рынки, где торговали прямо из мешков и баулов. Для многих людей, лишившихся работы, такая торговля была единственным средством к существованию. Тот же смысл имела и другая «Дорога жизни». Так советские туристы прозвали торговую улицу с дешевыми магазинами в Берлине, наиболее посещаемую ими в то же самое перестроечное время.

Таким образом, блокада в городском фольклоре и сегодня остается лакмусовой бумажкой, выявляющей уровень стойкости и героизма, мужества и терпения человека, в каких бы условиях он ни оказался. Как утверждает ленинградский фольклор, «Каждому поколению — своя блокада».

У меня не экспедиция заготовления государственных бумаг

Строительство Экспедиции заготовления государственных бумаг, как называли в XVIII веке современную фабрику «Гознак», велось на левом берегу Фонтанки в 1816–1818 годах. Руководил строительством председатель петербургского Комитета по делам строений и гидравлических работ инженер-генерал А. А. Бетанкур. В 1860-х годах фабрика была перестроена и приобрела вид самостоятельного производственного городка с казармами для охраны, домами для рабочих, бумажным производством, литографией, типографией, административным корпусом и другими сооружениями. Кроме ассигнаций и вексельных бумаг Экспедиция выпускала почтовые марки и художественные репродукции, открытки и книги. В комитете по народным изданиям при Экспедиции работали И. Е. Репин, А. Н. Бенуа, И. А. Билибин, Б. М. Кустодиев, Л. О. Пастернак и многие другие известные художники.

Такая просветительская деятельность, казалось бы, далекого от просвещения промышленного предприятия не могла не вызывать чувства почтения и признательности у петербуржцев. В Петербурге XIX века даже сложилась этакая шутливая формула добродушного ворчания при просьбе дать денег взаймы: «У меня не Экспедиция заготовления бумаг», которую при желании можно было понимать как угодно. С одной стороны — я не денежный мешок, чтобы ссужать других, с другой — я имею большее отношение к культуре и меньшее к деньгам.

После революции 1917 года Экспедиция была переименована в фабрику «Гознак». В настоящее время на фабрике «отливают» специальную бумагу, которую затем отправляют в Москву и Пермь, где на ней печатают денежные знаки.

Остается добавить, что в послереволюционное время в народе бытовал аналог старой поговорки, более близкий и понятный победившему пролетариату. Он связан с одним из самых почитаемых и неприкосновенных символов революции крейсером — «Аврора». Теперь вместо мягкого примирительного «У меня не Экспедиция заготовления государственных бумаг» отказ в просьбе выглядел более категорично и по-революционному решительно: «А трубу от „Авроры“ тебе не надо!?».

Узники Петропавловской крепости

Если не считать расхожую в свое время фантастическую легенду о казематах, якобы устроенных глубоко под Невой, о чем известный во второй половине XIX века петербургский поэт Дмитрий Минаев даже сочинил политический экспромт: «Здесь погребены великие цари, / Здесь золотые делают монеты, / На шпиль Телушкин лазил — эка высь, смотри! / И под Неву спускаются поэты», — то весь остальной фольклор о невольных обитателях «Петропавловского централа» имеет под собой совершенно реальные факты отечественной истории. Крепость, построенная для отражения возможного нападения шведов во время Северной войны, превратилась в обыкновенную государственную тюрьму.

Первым узником Петропавловской крепости стал сын Петра I царевич Алексей, который после нечеловеческих пыток скончался 26 июня 1718 года в одном из казематов Трубецкого бастиона. Долгое время в Петербурге бытовала легенда, что умер он в Алексеевском равелине, и с тех пор равелин носит его имя. В Петропавловской крепости была заточена легендарная княжна Тараканова, могилу которой, согласно крепостным преданиям, до сих пор можно увидеть во внутреннем садике крепости. В крепости сидели декабристы и первые революционеры. Сюда были отправлены арестованные члены Временного правительства. Известна Петропавловская крепость и массовыми заточениями. Сюда в начале XIX века были отправлены взбунтовавшиеся солдаты Семеновского полка, а почти через сто лет здесь отбывали заключение многочисленные студенты Петербургского университета за революционные выступления.

Короче говоря, романтическая Петропавловская крепость в самом центре Санкт-Петербурга долгое время была обыкновенной государственной тюрьмой. Во всяком случае так воспринимали ее все слои петербургского общества, о чем и свидетельствует городской фольклор. «Какой крепости чаю прикажете подать», — спрашивали с лакейской готовностью в ресторанах. — «Только не Петропавловской», — отшучивались посетители.

В качестве тюрьмы Петропавловская крепость давно уже не используется. Сегодня это огромный, раскинувшийся почти на всей территории Заячьего острова, исторический музейный комплекс. Но память о прежнем назначении крепости живет в фольклоре. Ранней весной, едва солнце начинает согревать гранитные стены крепости, на «Панели», как называют в народе узкую полоску земли между невскими водами и крепостными стенами, появляются первые любители раннего апрельского солнца. Раскинув руки, они распластывают свои тела на каменных плитах и надолго застывают в экзотических позах. Это называется «Загорать на панели». А самих загорающих, добровольно «приковавших» себя солнечными лучами, ироничные петербуржцы называют «Узниками Петропавловской крепости».

Уже не Одесса, но еще не Петербург

Городом наиболее близким Петербургу по менталитету надо, конечно же, признать Одессу. Основанная в 1793 году как крепость на берегу Черного моря, она всего лишь на 90 лет моложе Петербурга, основанного в том же качестве на другом, противоположном берегу государства — на Балтийском море. Разница в возрасте меньше чем в 100 лет для городов не имеет принципиального значения. А если вспомнить, что Екатерине II просто удалось осуществить первоначальную мечту Петра I о выходе в Европу через Черное море, то основание Одессы можно вообще считать несколько запоздавшим актом исторической справедливости. У Петербурга и Одессы много общего. Открытые всем ветрам морские порты. Вавилонское смешение всех мыслимых и немыслимых народов и языков, позволяющее считать петербуржцев и одесситов людьми неких новых уникальных национальностей — петербургской и одесской. Поразительное чувство юмора, замешанное на истинном интернационализме жителей и того, и другого города.

Удивительно ли, что фольклор Одессы и фольклор Петербурга не обходятся друг без друга. Причем если, например, московско-петербургский диалог чаще всего противопоставляет две столицы, то Одесса и Петербург вспоминают друг друга, когда надо что-то сравнить, проанализировать, сопоставить. «Это в Петербурге она Екатерина Великая, а у нас в Одессе — Соня Ангальтцербстская», — с подкупающей фамильярностью, как о какой-нибудь Соньке-Золотой ручке, говорят одесситы об императрице Екатерине II, бывшей принцессе Софии Августе Фредерике Ангальт-Цербстской. Впрочем, та же бесцеремонность видна и в отношении признанных авторитетов. Как в том анекдоте, где одессит расставляет приоритеты: «Москва, Санкт-Петербург, Одесса. Конечно, Одесса не первый город… но и не второй».