На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович - Страница 46

Очень может статься, что через какое-то время и бородатый основоположник марксизма, чьим именем в советское время был назван старинный Сампсониевский проспект, и его верный лысый ученик на гранитном подобии революционного броневика на площади перед Финляндским вокзалом останутся в памяти потомков исключительно благодаря городскому фольклору. Уже сегодня старые ориентиры и символы становятся настолько размытыми, что даже главные из них, казавшиеся в недалеком прошлом незыблемыми, теряются в сознании нового поколения деидеологизированных петербуржцев. А высокое значение топонима «Площадь Ленина» становится малопонятной и отвлеченной архаикой. Фольклор уже отметил эту любопытную и неизбежную перемену. Старушка обращается к новому русскому: «Скажите, пожалуйста, как найти площадь Ленина?» Новый русский надолго задумывается, смотрит на старушку… «Надо длину Ленина умножить на его ширину, бабуля», — уверенно говорит он.

Впрочем, еще задолго до появления новых русских, в Ленинграде ходил анекдот о бабке, которая натолкнулась на хиппи. «Милый, как пройти с проспекта Карла Маркса на площадь Ленина?» — «Во-первых, бабка, не пройти, а кинуть кости, во-вторых, не с Карла Маркса на Ленина, а с бороды на лысину, а в-третьих, спроси у мента». Анекдот заканчивается традиционно, но поскольку его окончание принципиального значения для нашей темы не имеет, мы его опускаем.

Крупнейший советский мастер массовой песни Исаак Осипович Дунаевский основные свои произведения, прославившие его как композитора, создал в так называемый ленинградский период творчества. Здесь он написал музыку к кинофильмам «Веселые ребята», «Вратарь», «Цирк», «Дети капитана Гранта», «Волга-Волга», хотя все они и ставились на Мосфильме. Песни к этим любимым фильмам нашего детства, едва прозвучав с экрана, становились поистине народными. Их можно было услышать на улице, в парке, во дворе. Они неслись буквально изо всех распахнутых настежь окон квартир. В Ленинграде Дунаевского помнят и как главного дирижера Мюзик-холла, и как создателя и художественного руководителя Ансамбля песни и пляски Дворца пионеров. В 1937 году Дунаевский был избран председателем Ленинградского отделения Союза композиторов.

С 1941 года Дунаевский жил в Москве. Мы бы не акцентировали внимание читателей именно на этом факте, если бы не фольклор о композиторе, который, как это ни удивительно, связан именно с московским периодом жизни и творчества Дунаевского, или «Дуни», как его называли в узком кругу друзей, родственников и коллег. Появились завистники, которые стали обвинять композитора то в избыточном употреблении музыкальных цитат, то в откровенном плагиате, а то и вовсе в том, что он наполнил советские песни еврейскими мелодиями. Будто бы у Дунаевского один из близких родственников, «то ли дядя, то ли двоюродный дедушка был кантором» в местной синагоге, и будущий композитор с детства запомнил мелодии псалмов и народных еврейских песен, которые оставалось только умело орнаментировать. А вскоре заговорили и о том, что творческий потенциал, отпущенный Дунаевскому Богом, вообще исчерпан.

В то же время многих раздражало повышенное внимание, которое постоянно оказывали композитору партия и правительство. Награды и поощрения действительно сыпались на него как из рога изобилия. Наконец, московская молва нанесла композитору обидную и несправедливую оплеуху: «С миру по нотке — Дунаевскому орден», а с легкой руки ядовитого Никиты Богословского пошли гулять по Москве новые прозвища композитора: «Исаак Иссякович» или «Иссяк Осипович».

Слава Богу, время все расставляет по местам. Имена завистников давно уже безвозвратно канули в Лету, а жизнеутверждающая музыка Исаака Осиповича Дунаевского остается одной из главных жемчужин в сокровищнице отечественной песенной культуры.

Санкт-Петербургская лесотехническая академия является одним из старейших отраслевых учебных заведений в Европе. Она ведет свою родословную от Практического лесного училища, основанного в 1803 году в Царском Селе. В 1811 году училище получило статус института, в 1862-м институт был реорганизован и переименован в Академию. Корпуса Лесотехнической академии раскинулись вдоль Институтского переулка, посреди парка, который на студенческом сленге известен как «Парк короедов».

Современные студенты Академии имеют обыкновение обыгрывать основной объект своего изучения, и поэтому любимую alma mater они называют не иначе, как «Деревяшкой», «Лесопилкой», «Дубовым колледжем», «Деревянной академией». Да и сами себя они зовут «Короедами». Даже образ представительниц лучшей половины студенчества у молодых людей ассоциируется только с профессиональным профилем родного вуза. Своих подруг они и в глаза, и за глаза называют: «Сексапилки из Лесопилки».

Более мощного и физиологически оправданного выброса адреналина, какой происходит при выкрике этого едва ли не бессмысленного набора слов, вряд ли можно добиться даже с помощью самых что ни на есть неприличных ругательств или общеупотребительных цензурных междометий. Сегодня, когда высокое искусство в лице своего передового авангарда — художественной литературы — прилагает столько усилий для легализации ненормативной лексики, можно только удивляться тому, с каким завидным благородным упорством петербургский городской фольклор предлагает для тех же самых целей яркие и выразительные эвфемизмы, по экспрессивности не уступающие самому изощренному сквернословию.

Что послужило поводом для появления столь яркой, похожей на изящную вязь, грамматической конструкции, выяснить вряд ли возможно. Остается предположить, что этому способствовал целый ряд ассоциаций, связанных с завораживающей паутиной стремительно переходящих друг в друга и никогда не пересекающихся чугунных путей при подъезде к Московскому вокзалу в Петербурге. Раскинувшаяся на несколько километров Ленинград-Московская товарная станция, сквозь которую, привычно постукивая на стыках, проносятся пригородные электрички, действительно околдовывает своим индустриальным размахом и организационной четкостью. Можно бесконечно вглядываться в неуловимо уносящиеся под колеса поезда чугунные рельсы и удивляться тому, каким образом остаются целыми и невредимыми мелькающие тут и там убогие будочки стрелочников, длинные корпуса товарных складов, сельские, невзрачного вида магазинчики для железнодорожных служащих и прочие невзрачные приметы станционной жизни, мимо которых с пугающим грохотом проносятся груженые товарные составы. Вслушайтесь в размеренный ритм вынесенного в заголовок фразеологизма и вы непременно почувствуете сходство с говором колесных пар, ловко перебегающих с одной железнодорожной колеи на другую на подъездных путях Ленинград-Московской товарной станции.

В 1711 году Петр I учреждает высший орган государственной власти — Правительствующий Сенат, а через десять лет, в 1721 году, вместо упраздненного патриаршества — высший орган управления Русской православной церковью — Святейший Правительствующий Синод. Первоначально здание Сената находилось на Троицкой площади. Затем Сенат разместился в здании Двенадцати коллегий на Васильевском острове, а в 1762 году ему предоставляется особняк канцлера А. П. Бестужева-Рюмина на углу Сенатской площади и Английской набережной. Синод же, который подчинялся непосредственно императору и состоял из двенадцати не освобожденных от основных должностей членов, в отличие от Сената, вообще не имел постоянного места для своих заседаний.

В 1829–1834 годах было принято решение о строительстве для обоих учреждений — Сената и Синода — специальных зданий. Местом для их возведения была избрана Петровская или Сенатская площадь. Проект зданий выполнил архитектор Карл Росси. Комплекс зданий Сената и Синода представляет собой два отдельно стоящих величественных здания по обе стороны Галерной улицы, объединенных торжественной аркой. Арка символизировала единство церкви и государства.