На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович - Страница 27

Название реки Мурзинки, на берегу которой некогда стояло имение графа Воронцова, в петербургском городском фольклоре стало нарицательным. Сама по себе небольшая и неглубокая, эта речка шириной всего от одного до трех метров, дала жизнь крылатому выражению «Мурзинская корюшка». Так в Петербурге называют всякую мелкую рыбешку, идущую, как правило, на корм кошкам.

Правда, существует одно исключение. Речь идет о знаменитой невской корюшке — небольшой рыбешке, весенний промысел которой давно уже превратился в гастрономический праздник питерских гурманов. Свежая корюшка приносит в город неповторимый запах морских просторов, а приготовленная в маринованном, жареном, тушеном или в каком-либо ином виде славится своим неповторимым экзотическим вкусом.

Корюшка воспринимается как чисто петербургский феномен, а городской фольклор навсегда связал появление на столах петербуржцев этого сезонного лакомства с началом долгожданной весны: «На Фонтанке треснул лед — в гости корюшка плывет».

Немногочисленные специализированные парфюмерные магазины с загадочным и красивым, но маловразумительным названием «ТЭЖЕ» в послевоенном Ленинграде были хорошо известны. Самый посещаемый из них находился в доме № 76 на углу Невского и Литейного проспектов. Едва ли в Ленинграде той поры нашлась хоть одна женщина, которая не знала бы этого адреса. Здесь можно было увидеть помады, пудры, пасты, кремы или туши для ресниц в таком немыслимом для советской торговли ассортименте, что молва об этих магазинах передавалась из уст в уста. Мало кто знал, что это был один из многочисленных филиалов разветвленной сети торговых точек, принадлежавших всесоюзной организации «Трест Жиркость». А название «ТЭЖЕ» — всего лишь аббревиатура этого диковинного имени. Пожилые ленинградцы должны помнить, что известный парфюмерно-косметический комбинат «Северное сияние», что находится на улице Марата, 69, в 1930-х годах носил такое же название — «ТЭЖЕ».

Очень скоро таинственная аббревиатура исчезла из разговорного обихода, а на уличных вывесках сменилась безликим названием «Парфюмерия». Но память о всесоюзном тресте по использованию жира и костей домашних животных сохранилась в городском фольклоре. Питерские щеголи до сих пор при каждом удобном случае готовы произнести заветную поговорку, действующую безотказно на обворожительно милых дам: «На губах — „ТЭЖЕ“, на щеках — „ТЭЖЕ“, целовать где же?».

В 1912–1913 годах по проекту архитектора М. М. Перетятковича на Кронверкском проспекте Петроградской стороны было построено здание Дома городских учреждений, в котором с 1930 года находится Институт точной механики и оптики. Впрочем, свой институт вот уже многие годы студенты и преподаватели традиционно называют «Биржей труда». Известно, что в 1920-х годах в здании бывшего Дома городских учреждений работала крупнейшая в Ленинграде биржа труда. Ленинградский писатель Вадим Шефнер в повести «Имя для птицы» приводит короткое приветствие, которым вынуждены были обмениваться многие ленинградцы в те годы: «Ты куда?» — «На биржу труда». Поиски работы занимали значительную часть свободного времени. Об обстановке, царившей тогда в Ленинграде, можно судить по воспоминаниям одного пожилого ленинградца, который поделился с автором этого очерка замысловатой загадкой, популярной во времена нэпа: «Спереди газ, сзади пар. Ходит, ходит, ничего не выходит. Что это такое?» — «Это мой брат Гаспар ходит на биржу труда».

К этому же времени относится рождение горькой шутки питерских безработных. На вопрос: «Где работаешь?» — они отвечали: «На Марсовом поле потолки крашу». И это была не столько раздраженная реакция на надоедливые и не очень удобные вопросы, сколько попытка имитации хоть какой-то деятельности. Поиски работы были делом не легким. В известном смысле это тоже была работа. Надо заметить, что парадоксальность шутке сообщалась не только безжалостной самоиронией: какие уж потолки на Марсовом поле?! — но и тем фактом, что в городе потолки никогда не красили — их белили.

Традиция розыгрышей в Петербурге давняя. Она восходит еще к петровским первоапрельским шуткам, которые царь позволял себе не только в кругу приближенных, но и среди простого люда. Но особенно славились безобидными розыгрышами пасхальные и масленичные народные гулянья, когда Петербург сбрасывал с себя светскую чопорность и чиновное чванство. Наиболее изобретательными на всякие розыгрыши были владельцы легких дощатых или холщевых павильонов с характерными рекламными вывесками: «Исаакиевский собор в натуральную величину», «Панорама Петербурга» и т. д. Во всех случаях перед собравшимися внутри павильона распахивалось окно, и любопытные зрители разочарованно лицезрели в убогой оконной раме знакомую картину, которую не раз видели совершенно бесплатно. Однако признаться в том, что так легко дали себя обмануть, обыватели не могли, и нетерпеливая очередь в балаган не убывала.

Непревзойденной была шутка одного находчивого хозяина, повесившего на своем балагане лаконичную и соблазнительную вывеску: «Вход бесплатный». Вошедшим вежливо предлагалось осмотреть внутренность павильона — абсолютно пустого и с голыми стенами. Боясь обмануться в своих ожиданиях, сгорая от любопытства, посетители медленно обходили помещение, пока не наталкивались на табличку над внутренней стороной входной двери: «Выход 10 копеек». Эффект был ошеломляющий. Обижаться было бессмысленно.

География розыгрышей выходила далеко за пределы Марсова поля и Адмиралтейского луга. «Золотая молодежь» XIX века позволяла себе шалости почище, чем безобидные хитрости балаганщиков. Рассказывают, что один из соавторов бессмертных сентенций Козьмы Пруткова, «неистощимый забавник с необычным даром имитатора» Александр Жемчужников однажды ночью, переодевшись в мундир флигель-адъютанта, объехал всех архитекторов Петербурга с приказанием утром явиться в императорский дворец в связи с тем, что провалился Исаакиевский собор.

Богат петербургский городской фольклор и шуточными адресами, сохранившимися чуть ли не с самого начала XVIII века. В то далекое время названия улиц возникали стихийно — или по каким-либо характерным признакам, или по именам наиболее известных и значительных владельцев домов. Адреса же вообще носили описательный характер. Еще в начале XIX века Пушкин жил «у Цепного моста, против Пантелеймана в доме Оливье», а Дельвиг — «на Владимирской улице, близ Коммерческого училища, в доме Кувшинникова». Чем длиннее адрес, тем проще найти адресата. Александр Дюма в романе «Учитель фехтования» указывает петербургский адрес своей героини: «Мадмуазель Луизе Дюпон, у мадам Ксавье. Магазин мод. Невский проспект, близ Армянской церкви, против базара». Длинные и не очень вразумительные описательные адреса просуществовали вплоть до 1860-х годов, когда был радикально изменен сам принцип нумерации петербургских домов. Не случайно этот феномен сплошь и рядом пародировался в фольклоре. Появились такие шуточные адреса, как «В сам-Петербурге, в Семеновском полку, дом плесивый, фундамент соломенный, хозяин каменный, номер 9»; «В Семеновском полку, на уголку, в пятой роте, на Козьем болоте» и т. д.

Давняя традиция шутить над простаками, гостями города и наивными барышнями оказалась живучей: «Гостиница „Эрмитаж“, второй этаж, форточка номер первый». А уж как приятно блеснуть перед дамой, небрежно кивнув извозчику: «Угол Малой Охты и Васильевского острова», или «На углу Большой Морской и Тучкова моста». Даже в советские времена, по воспоминаниям ныне живущих петербуржцев, озорные девицы любили назначать свидания своим простодушным мальчикам «На углу Невского и Средней Рогатки». Главное, чтобы топонимы относились к разным частям города, но сам адрес звучал убедительно.