Дарий - Поротников Виктор Петрович - Страница 94

Был учинен розыск всего похищенного. Виновников грабежей безжалостно наказывали: кому отрубали руку, кому – голову. Однако, несмотря на все меры, грабежи не прекращались. Единственно верным решением было поскорее увести эту плохо управляемую разноплеменную орду за реку Евфрат.

И Дарий приказал войску спешно двигаться дальше.

Переправа через Евфрат заняла шесть дней: три дня на лодках и плотах переправлялось войско, три дня – обоз.

Несмотря на все предосторожности, в водах Евфрата потонуло немало вьючных животных.

По выжженным солнцем степям Верхней Сирии Дариевы полководцы вели свое войско с таким расчетом, чтобы города и селенья миновать ночной порою, либо выбирали дороги в самых глухих безлюдных местах.

Артабан втихомолку посмеивался:

– Персидский царь как тать крадется с войском по своим владениям! Каково, а?

Достигнув Киликийских горных проходов, персидское войско растянулось длинной змеей на три дня пути. В то время как головные отряды персов уже шли по равнинной Киликии, их замыкающие отряды и обоз еще только подходили к скалистым теснинам.

В Киликии, однако, мародерство вспыхнуло с новой силой. Правда, киликийцы – народ воинственный и прекрасно владеющий оружием – не жаловались царю, а сами ловили грабителей и безжалостно убивали. И покуда персидское войско двигалось по Киликии, яростные стычки вспыхивали ежедневно то там, то тут. В Тарсе же, главном городе Киликии, разгорелось настоящее сражение между алародиями, начавшими врываться в дома богатых горожан, и тарситами, коих поддержали персы и мидяне, поскольку киликийцы тоже были зороастрийцами, как и они.

С большим трудом удалось прекратить это побоище.

Дарий оказался в затруднительном положении. К нему обратились с жалобами на алародиев тарситы, но и алародии требовали, чтобы царь наказал тех персов и мидян, которые вступились за тарситов и перебили немало алародиев.

– Неужели наша преданность персидскому царю заслуживает того, чтобы наши дома подвергались разграблению средь бела дня? – возмущались киликийцы.

– Если для царя персов важнее какие-то золотые безделушки, из-за которых киликийцы взялись за оружие, значит истинные храбрецы ему не нужны, – твердили свое алародии. – Тогда мы с чистой совестью можем вернуться домой.

Конечно, Дарий с большим удовольствием избавился бы от необузданных алародиев, дабы не настраивать против себя киликийцев. Но вместе с алародиями по домам могли разойтись саспиры и матиены, их ближайшие соседи, которые всегда и во всем поддерживали алародиев. А этого Дарий допустить не мог.

– Если, не доходя до Европы, мое войско начнет таять без сражений, добром это не кончится, – молвил Дарий на военном совете.

– Почему без сражений? По-моему, вчера в Тарсе произошла неплохая битва, – язвительно ввернул Артабан.

На совете присутствовали самые близкие Дарию люди, поэтому Артабан мог позволить себе такую вольность.

– Нужно сделать так, чтобы не разозлить киликийцев и одновременно угодить алародиям, – при этом Дарий бросил на Артабана холодный осуждающий взгляд.

– Повелитель, – промолвил Гобрий, который целиком был на стороне тарситов, – невозможно доить корову, пред этим сняв с нее шкуру. Надо сделать выбор, как бы труден он ни был.

– Мой выбор – это поход в Европу! – резко бросил Дарий. – Вот моя главная цель! Ради этой цели я собрал огромное войско. Я это войско собрал, а вам, – Дарий обвел присутствующих долгим взглядом, – надлежит сделать так, чтобы это войско не разбрелось по домам и добралось до проливов. Итак, я жду дельных советов.

После долгих споров царские советники додумались до следующего.

Было решено дать алародиям отступного за убитых соплеменников. Убытки тарситов решили возместить за счет царской казны. И вдобавок, дабы избежать подобных столкновений в будущем, киликийцев решили в сухопутное войско не брать, обязав их выставить определенное количество кораблей с командами.

Неуемный Артабан впоследствии заявлял во всеуслышанье:

– До чего дошло! Персидский царь стал заложником собственного войска, а вернее – заложником несправедливости. Войско творит бесчинства, а наш царь ради сохранения единства этого, с позволения сказать, войска, закрывает глаза на очевидное зло. То-то радуется злой дух Ангро-Манью, глядя, как царь Дарий попирает заветы Заратуштры!

Еще накануне выступления из Суз Дарий послал гонца к Гистиею с наказом найти человека способного возвести мост в самом узком месте Боспора Фракийского. Предвидя большие трудности при переправе на судах столь многочисленной армии, обремененной непомерно большим обозом, Дарий вознамерился перебросить свои полчища через Пропонтиду менее хлопотным способом – по гигантскому мосту.

В свите Дария не было ни одного человека, уверенного в том, что человеческим рукам под силу соединить мостом Азию и Европу.

– Пропонтида – это не река, – говорили скептики, – даже в самом узком месте пролив Боспор раза в два шире Евфрата. Глубина пролива и вовсе не поддается никакому сравнению, ведь это же море! И как на всяком море, в Пропонтиде есть свои подводные течения и непредсказуемые шквальные штормы. Любое сооружение при малейшем волнении вмиг развалится.

Однако Дарий стоял на своем, утверждая, что проще и быстрее построить мост, нежели заниматься постройкой тысячи больших кораблей и обучением гребцов и матросов для этого флота.

– Я уверен, Гистией разыщет такого умельца, – заявил царь своему окружению. – Гистией очень падок на золото, ради которого он притащит мне даже живого дэва, стоит мне этого захотеть.

Грека, однако, нисколько не смутил приказ Дария, ибо он знал, что на острове Самос живет необыкновенно талантливый механик и геометр в одном лице. Этого человека звали Мандрокл, сын Эпикида. Все самые большие сооружения на Самосе строил Мандрокл, прославив себя и тирана Поликрата, своего покровителя.

Не теряя времени даром, Гистией прибыл на Самос и встретился с Силосонтом.

Силосонт ничего не имел против того, чтобы Мандрокл возводил для персидского царя мост через море. Вдобавок он был благодарен Гистиею за то, что на Самос вернулись все жители, некогда проданные Отаной в рабство.

– Трудность лишь в том, друг мой, пожелает ли Мандрокл служить Дарию, – откровенно признался Силосонт Гистиею. – Дело в том, что он зол на персов за то, что они коварно убили Поликрата, моего брата и его друга. И еще – во время бесчинств воинов Отаны на Самосе погибли жена и дети Мандрокла.

– Это усложняет дело, – Гистией нахмурился. – И все же я должен поговорить с Мандроклом. Без него ни мне, ни Дарию не обойтись.

И Силосонт послал слугу в дом к Мандроклу.

Мандрокл не заставил себя ждать, поскольку и прежде был довольно частым гостем Силосонта.

Силосонт, искренне желая помочь Гистиею, первым обратился к Мандроклу, когда тот появился у него в мегароне.

– Привет тебе, дружище! Я хочу показать тебе человека, благодаря которому немало самосцев вновь обрели свободу и вернулись домой. И твой племянник в том числе. Это Гистией, тиран Милета.

Силосонт величавым жестом указал на эллина, сидевшего в кресле.

– Рад тебя видеть, Гистией, – сказал Мандрокл. – Твой поступок говорит о твоем благородстве и доброте. Почту за честь быть твоим другом и гостеприимцем.

Гистией вскочил с кресла и протянул руку Мандроклу.

– Для меня еще большая честь похвала такого знаменитого человека, как ты, славный Мандрокл. Если я властвую над людьми, то ты – над законами Природы. Если я и вступаю в спор, то с властителями, подобными мне, а ты бросаешь вызов самим богам, своими творениями доказывая, что смертным по плечу многое, если не все.

– Ну-ну, – полыценно заулыбался Мандрокл. – До мудрого Дедала[146] мне еще далеко.

Силосонт усадил гостей за небольшой круглый стол, велел слугам подать вино и закуски. А сам в дружеской непринужденной беседе начал постепенно подводить Мандрокла к тому, ради чего, собственно, и приехал Гистией.