Плерома - Попов Михаил Михайлович - Страница 12

Катенька, ты меня еще не забыла?

Кроме тебя у меня нет другой подруги, и я это поняла. Мы поехали на соревнования в школу-интернат в Козловск. Сначала все было хорошо, линейка, цветы даже вручили нашей кобре Маргарите. Потом в столовой покормили, у них своя столовая, все берешь сам, обычное самообслуживание, но они называют это «шведский стол», «а семья у вас не шведская?» – спросила Метервелиха, она у нас ядро толкает, а иногда что-нибудь как сморозит. Да ты ее знаешь, у нее сестра в промкомбинате работает. Хохоту было. Это только потом я поняла, что смех этот не к добру. Соревнования прошли быстро, я заняла третье место из четырех у нас в эстафете. Поселили нашу всю команду и Метервелиху в одной комнате, пять коек, ужас, как они там живут целый год! Только мы себя в порядок начали приводить, а в коридоре уже гуд, и стук в дверь. Входят с «огнетушителями» штук шесть здешних пацанов. Прыщавые да наглые. Вино на стол, и ржать! Все-таки в интернатских всегда много дебильства. Целыми стаканами так в рот и льют. Потом самый прыщавый, ихний стайер Сева встал и кричит: «Темнота – друг молодежи!» и свет вырубил. И ко мне тут же присоседился тихий парень такой, щеки красные, а лба нет. Тоже толкатель. Думаю, дуй к своей Метервелихе. Вцепился – не вырвешься. Но вырвалась в коридор, а там ведь не сильно лучше. Интернатские тучами, кто курит, кто блюет. И толкач мой уже из комнаты обезьяной таким из комнаты выбирается. Но тут быстро мысль пришла. В соседней комнате физрук наш, Анатолий Савич, поселился. Я стучать. А что сказать, когда откроет? Ничего слава те говорить не пришлось, дверка приотворилась, и вижу, Саввич уже спит головой на столе. Я нырк внутрь и давай громко, так чтобы в коридоре слыхать было речь про спорт. А что, Анатолий Савич, если мне на метания перейти? И так, поверишь, два часа. А толкач мой под дверью сопит, а Сева как в туалет выбегает, каждый раз поет в замочную скважину: «Кто тут играет за «Динамо»? Представляешь, что пережить пришлось. Что у тебя новенького? А физрука утром забрали в больницу, он же старенький, с сердцем оказался. С наступающим тебя и всех благ.

Если еще меня помнишь, Люба.

Катя, миленькая, здравствуй!

Извини, что не писала, все соберусь написать, и все какие-нибудь неприятности. Провожали мы тут в армию Валика Шендакова. Народу – вся квартира, и еще из горлышка ребята пили на лестнице. Сначала салаты ели, тосты говорили. Мать плакала, а отец с медалями, хороший такой, на одной ноге. А с Валиком был еще парень, тоже в армию. Валика провожала Маринка-Набойка, ты ее, наверно, помнишь, у нее брата чуть не посадили за танцы, когда драка была. А у друга Валика как бы совсем на этот вечер нет никакой девушки. Он говорит, давай понарошку ты будешь. Я рядом с Набойкой сидела. Мне-то как бы что! Давай, говорю. Но только строго понарошку. Парень этот – Гена, все портвейну мне подливал, хотя я и не пила совсем почти, и все на Маринку хвалился. Говорил, вот настоящая боевая подруга, говорит, что ждать будет и дождется. А потом все перепились, конечно. Я выхожу из-за стола тихонько, и незаметно так к выходу, к выходу, а Гена этот за мной. Говорит, Маринка с Валиком уже нашли друг друга на диване, так что же мы теперь будем делать? На что намекает, понятно, и как мне быть? Пускаюсь на хитрость. Говорю, что «мне надо», а туалет у ихнего барака на улице. Хорошо, остался ждать. Я дверью хлопнула, а сама по дорожке прямо к дому, только зацепилась за тачку с битым стеклом. Ночь. Громко. Слышу – за мной погоня. Да не один почему-то. Думаю, не успеть, и в кусты. Пробегают мимо. Сижу. Слышу в той стороне где пробежали голоса. Потом идут обратно. Ругаются. Такие грязные личности оказались. И все трое недовольны, не только Гена. Оказалось, что на тропинке они отца моего встретили, как будто он встречать меня вышел специально. Представляешь, как непросто у нас жить девушке. Как ты? Ты пиши. У нас вернулся из больницы физрук, говорят, ему больше совсем нельзя пить.

Целую, Л.

Лаборант-инспектор снова снял с глаз устройство.

– Извините, Иван Платонович, но я не понимаю, в чем дело. Не будете же вы утверждать, что мало материала! Тут ведь еще какие-то записки, школьное сочинение, чуть ли не целиком, «Как я провела лето». Я…

– Да, успокойтесь, все нормально, всего хватает. Дело в другом – не мое. Вспомните, я ведь всегда от женщин отказывался. Или почти всегда. Вспомните!

– Я на этой должности всего месяц.

– Неважно, можно же проверить. Это ведь жуть с ружьем – «элементарный женский характер», врагу не пожелаешь. Женская душа для нашего брата, и отца, и друга навсегда останется потемками. Надо это признать.

Молодой инспектор несколько раз вздохнул, технично успокаивая нервную систему и стараясь не глядеть на отвисшую губу гостя.

– А что если я отдам «ее» Бандалетову?

Иван Антонович зевнул.

– Кому еще, собственно.

Молодой человек не ожидал такого поворота и попытался сделать шаг назад.

– Но вы отдаете себе отчет, что в таком случае вы теряете право суверенитета в данном деле.

– Отдаю. – Иван Антонович шумно захлопнул рот и начал заново его распахивать.

– Но тогда и гонорар ваш будет урезан.

– Согласен на половину.

Тут молодой человек получил возможность сатисфакции.

– Не-ет, вы получите четверть.

– Почему это, ведь половина работы сделана! Как минимум половина. Даже большая.

– Такие соавторские проекты заведомо оплачиваются половинного суммой. А половина от половины, это четверть.

Иван Антонович медленно закрыл рот и мрачно кивнул.

– Ну что ж.

Два дежурных эфеба играли в гинго, примитивные трехмерные шашки, когда под потолком аппаратного зала истерически замигали огни тревоги, как цветомузыка на допотопной дискотеке. Это могло означать только одно – линия периметра нарушена! Дело это было достаточно Редкое, но, вместе с тем, довольно обычное. Ни говоря друг другу ни слова, ангелы охранного отдела стремительно разъехались на колесных креслах к разным стенам зала, и замерли каждый перед своим экранным иконостасом. Через секунду оба удивленно присвистнули. Первый не мог определить, каким образом было преодолено нарушителями слоеное защитное поле охраняемого поселения, второй не в состоянии был понять, какие именно сектора находятся под ударом прорвавшейся стихии. Экраны стационарных мониторов дурачились в ответ на требования голосовых команд, рябили, пестрили, переливались.

– Надо переходить на ручное управление! – крикнул первый эфеб, и они одновременным нажатием педали выдвинули по обыкновенной электронной клавиатуре. И начали стремительно ощупывать ее ловкими пальцами, требовательно вглядываясь в свистопляску на экранах. Ручное управление компьютером было редким видом профессионального искусства, которому обучали только узких специалистов. Трудно было представить себе ситуацию в обыденной жизни, когда бы могло понадобиться такое экзотическое умение.

Борьба с взбесившейся техникой продолжалась с минуту, или полторы. Наконец ситуация начала возвращаться под контроль. Экраны один за другим стали проясняться.

– Не-ет, – протянул эфеб, отвечавший за непроницаемость периметра, – это не простой электронный подкоп. И на «дирижабль» не похоже. Быть этого не может, но, клянусь, такое впечатление, что нарушитель просто прошел по земле.

– Какой нарушитель! – потрясенно выдавил второй охранник.

– О чем ты?

– Двадцать четыре сектора! Да их там не меньше двух или трех сотен. Толпа.

– Да-а?

– Сам посмотри!

Первый подрулил ко второму. Глаза у него округлились, и челюсть чуть съехала на сторону. Вразумленная электроника показывала какие-то жуткие, доисторические видения.

По лесной тропинке несутся люди с палками, кусками арматуры, камнями. Лица оскалены, в стеклянных глаза истерические отсветы аварийных огней, врубившихся по всей территории охраняемого поселка.