Илиада Капитана Блада - Попов Михаил Михайлович - Страница 8

Энтони по-прежнему сидел связанный в той же самой каюте, где его накануне допрашивали. Мимо обшарпанного иллюминатора скользили зеленоватые воды Карибского моря. Изредка, когда корма приподнималась на волне, в иллюминаторе возникала линия горизонта. Лакей капитана принес на подносе завтрак. Он поставил его на пол, чтобы развязать пленнику руки и рот. Энтони пнул поднос босой ногой, чем вызвал приступ ярости у пирата. Юноше пришлось бы худо, не спустись следом сам капитан.

— Фрондируете? Напрасно. И потом, согласитесь, отказ от завтрака — это мелко.

Потирая руки, Биллингхэм сел за стол.

— А я вот с удовольствием поем. Дик, дружище, принеси мне то же, что ты приготовил для сына губернатора Ямайки.

Через несколько минут, с наслаждением уписывая жареную поросятину с печеной маниокой, общительный дезертир во всех подробностях излагал пленнику план, при помощи которого он собирался, не подвергая себя ни малейшей опасности, обменять драгоценного губернаторского сынка на сундук с сотней тысяч песо. При всей ненависти к этому грязному негодяю, кипевшей у молодого лейтенанта в груди, он не мог не признать, что план составлен отлично, в нем не было заметно ни одного слабого места. Отцу придется выкладывать деньги. Это было особенно неприятно признавать оттого, что Энтони лучше, чем кто бы то ни было, знал, что таких денег у полковника Блада нет. Дело в том, что нынешний губернатор Ямайки был не совсем обычный губернатор. И не только потому, что происходил из числа тех, с кем прежние губернаторы боролись насмерть. Его необычность была в другом, он так и не освоил простого искусства быть взяточником. И на золотом дне, которым, объективно говоря, являлась его должность, он ничего не собрал лично для себя.

Конечно, такому негодяю, как Биллингхэм, было бесполезно объяснять, что бывший пират Питер Блад живет со своим семейством исключительно на жалованье, а на воспитание дочери и сына потратил остатки сбережений, сделанных в свои прежние романтические годы, когда он занимал такое положение, при котором ему и не думали предлагать взяток.

Если бы только мог, Энтони попросил бы отца отвергнуть условия Биллингхэма. Этим бы отец избавил себя от унизительных поисков денег и оставил эту хитрую сволочь ни с чем. Впрочем, наверное, сэр Блад не стал бы слушать советов сына в этом деле.

Трудно сказать, что доставляло большее удовольствие господину шантажисту — поедание поросятины или смакование деталей отлично составленного плана. Во всяком случае, он огорчился, когда его оторвали и от того и от другого. В каюту спустился его помощник, мрачный лысый толстяк, и что-то прошептал капитану на ухо. Поморщившись, Биллингхэм встал.

— Нашу беседу придется прервать, будем надеяться, что ненадолго, — сообщил он лейтенанту.

Когда они поднялись на шкафут, помощник ткнул пальцем влево от курса «Медузы».

— Испанец. Один.

— Ты обратил внимание, куда он движется?

— Обратил.

— Послушай, Фреди, и ослу понятно, что он идет не с золотом, а в лучшем случае за золотом.

— Правильно, — согласился толстяк, — иначе бы его как следует охраняли. Но на испанском корабле всегда есть чем поживиться.

Капитан был в раздумье. Вид его выражал неудовольствие.

— Пушек у нас больше, а людей по крайней мере не меньше. Ребята горят желанием. Мы слишком давно сушим весла, — настаивал помощник.

— Ты пойми, выкуп у нас почти в руках. Большие деньги.

— Это дело может растянуться на несколько недель, а тут все под руками и риск небольшой.

Помощнику трудно было возражать. «Медуза» выглядела значительно внушительнее испанца. Подойти к ним так, чтобы их пушки не помешали провести абордаж, в этом ведь и заключается профессия корсарского капитана. А в рукопашном бою один джентльмен удачи стоит троих испанцев.

— Джонни! — крикнул Биллингхэм рулевому. — Положи руля к ветру. А ты, Дик, спустись и развяжи нашего юного друга, пусть понаблюдает, как мы это делаем.

Все в расчетах капитана, советах его помощника, предвкушениях его команды было верно. Они не учли только одного, что в дело может вмешаться случай. Когда корабли сблизились и деморализованные испанские батареи уже не были способны к залповому огню, а корсары уже залегли вдоль фальшборта, держа наготове абордажные крючья, и ничто, казалось, не могло уже помешать тому, что должно было совершиться, — то есть яростной корсарской атаке и дикой последующей резне, в этот момент случайное ядро, выпущенное в панике, угодило в пороховой погреб «Медузы».

После того как рассеялся дым оглушительного взрыва, стало очевидно, что абордажная команда и мушкетеры Биллингхэма превращены в кровавую кашу. Изувеченный остов пиратского корабля, двигаясь по инерции, медленно прислонился к красному борту галеона. Испанцы, воодушевленные случившимся, сделали все, чтобы не упустить предоставившийся им шанс. Они ринулись в атаку. Организовать сопротивление было некому. Биллингхэм валялся у грот-мачты на спине, придавленный обломком реи. Его помощник был вообще выброшен взрывом за борт. Энтони стоял, прислонившись спиной к мачте, завороженно наблюдая за тем, как, размахивая обнаженными шпагами и дымящимися мушкетами, на палубу пиратского корабля градом сыплются люди в желтых кирасах и касках. С ним происходило что-то вроде легкого обморока. Как во сне перед ним разворачивались картины разрозненного пиратского сопротивления, крики и стоны раненых звучали как бы издалека.

Полностью он очнулся только в тот момент, когда к нему подошел высокий молодой испанский офицер, приставил к его груди острие шпаги и на хорошем английском сказал:

— Я беру вас в плен, сеньор!

Энтони поднял связанные руки и ответил:

— Второй раз за два дня.

— Позвольте представиться — дон Мануэль де Амонтильядо и Вильякампа. Чему вы улыбаетесь?

— Не сердитесь, дон Мануэль, — Энтони энергично разминал натертые волосяной веревкой запястья, — эта ситуация напомнила мне некоторые обстоятельства вчерашнего дня.

— Я не вполне понимаю вас, сэр.

— Моя улыбка носит скорее философский характер. Капитан потопленного вами капера тоже представился мне самым учтивым образом, но лишь после того как накрепко меня связал. Вы же, для того чтобы сделать то же самое, сочли нужным освободить мне руки. При этом он был англичанином, вы же имеете честь быть подданным испанского короля.

Дон Мануэль кивнул в знак того, что оценил учтивость собеседника.

— И тем не менее с кем имею честь?

— Энтони Блад.

— Не родственник ли вы губернатору Ямайки?

— Я его сын.

— Даже до Европы доходят слухи о вашем отце.

Энтони слегка поклонился:

— Именно благодаря своему звучному имени я и оказался в том положении, в котором вы меня застали. Капитан Биллингхэм, надеюсь больше никогда с ним не увидеться, оценил крепость родственных чувств в семье Блада в сто тысяч песо...

Повисла пауза, и чем дольше она длилась, тем меньше это нравилось Энтони.

Слуга принес горячий шоколад в серебряном кувшинчике.

— Может быть, вы предпочли бы стаканчик малаги? Впрочем, насколько я знаю, у меня здесь на «Тенерифе» есть даже бочонок эля.

— Нет, спасибо, дон Мануэль.

Испанец улыбнулся:

— Вы, вероятно, думаете, что проговорились, упомянув об этих ста тысячах, и навели меня на мысль закончить дело, начатое этим пиратом?

Энтони покраснел.

— Полно, сэр, успокойтесь, не все испанцы алчные собаки, как принято у вас считать, и не для того я покинул Мадрид и Эскориал, чтобы перенимать ухватки местной мореплавающей швали.

Энтони покраснел еще гуще:

— Прошу простить, если я дал повод думать, что подозреваю вас в подобных низостях.

— Я, разумеется, немедленно доставил бы вас к ближайшему английскому берегу, но я наслышан о тех сложностях, которые все еще существуют в отношениях между англичанами и испанцами в здешних широтах, несмотря на давным-давно заключенный мир. К испанскому берегу, откуда вы могли бы дать знать своим родным, чтобы они прислали за вами судно, я тоже вас доставить не имею возможности. Мой корабль после сегодняшнего столкновения едва держится на плаву. Придется мне искать стоянку на одном из ближайших островков. Бог весть сколько времени займет ремонт в столь примитивных условиях. Так что готовьтесь, вам придется разделить со мной все тяготы.