Летающие острова - Бушков Александр Александрович - Страница 28

Довольно большая комната. Стены, потолок и пол выкрашены в нежно-розовый цвет. Посередине – круглый ковер со сложным ало-голубым узором и пушистым ворсом по щиколотку. В углу статуя розового амарского мрамора, рядом – вычурный синий шкафчик. И все.

– Узнаете? – радостно спросила графиня. – Только статуя там была другая.

– Честное слово, не узнаю что-то, – растерялся Сварог.

– Великие небеса! Да это же будуар Аспалины. Точная копия!

Тут до него стало помаленьку доходить:

– Ну да. Телевизор. Сериал. Серий пятьдесят?

– Восемьдесят, – поправила графиня, извлекая из шкафчика бутылку келимаса[12] и золотые чарочки.

– «Любовь и смерть среди роз». Неужели не видели?

– Как-то не довелось…

– Жаль. Такой увлекательный фильм… А как вам моя статуя? Работа Гая, того самого мальчика…

Статуя изображала обнаженную графиню, стоявшую в непринужденной, изящной позе, с виноградной гроздью в одной руке и копьем в другой.

– Слушайте, да это же талант! – вырвалось у Сварога.

– А я вам что втолковываю? Статуя весьма символична – копьем я, словно Ашореми, без промаха поражаю сердца неосторожных, а гроздь сладкого винограда… – Она вызывающе прищурилась. – Вам объяснять?

– Не нужно, – сказал Сварог.

Ему уже стало ясно, что невинным из этой комнаты не уйти. Но он не особенно печалился по этому поводу – на него наконец подействовал должным образом халат-одно-название.

– Про меня говорят, что я грациознее всех умею лежать на ковре, – сказала графиня. – Оцените, правда ли это. Да размотайтесь непринужденнее и вы, вы же устали…

Сварог разметался непринужденнее, посмотрел на нее:

– Молва не врала…

– Вы настоящий кавалер, – сказала графиня. – А ваш Гаудин всегда принимался хохотать. И говорил, что я – самая большая чудачка, какую он видел в жизни. И непременно добавлял: но очаровательная до жути. Вы согласны с последним утверждением?

– Всецело, – сказал Сварог. – И давно уже ломаю голову – как получилось, что именно вы стали с ним работать?

– Потому что я незаменима. Вы, мужчины, существа прямолинейные и простодушные. Какой бы магией ни обладали. Когда вы затеваете заговор или тайную интригу, вас видно за кобонд[13]. А меня никто не принимает всерьез, ни друзья, ни враги. И я добиваюсь успеха там, где мужчины расшибают лбы. Как-никак моими усилиями были добыты бумаги торгового дома «Браллер». Слышали?

– Конечно, – лихо солгал Сварог, блаженно вытянувшись на мягчайшем ковре. – А в истории с алмазными подвесками королевы вы принимали участие?

– Нет, – удивилась графиня. – Даже не слышала. Вы про какую королеву?

Наша умерла, когда я была еще ребенком…

– Я и забыл, это совсем другая история… – сказал Сварог.

– Вы надо мной смеетесь?

– Над собой, скорее…

– А она не будет ревновать, ваша юная головорезка… или головорез, как правильно?

– Не знаю, право, – сказал Сварог. – А ревновать она не будет. Не умеет. К сожалению.

– Ах, воо-от как… К сожалению? – Графиня склонилась над ним, лукаво улыбаясь, легонько провела ладонью по его щеке. – Простите, барон, ничего не могу поделать, дабы сохранить вашу невинность… Моими любовниками либо бывают, либо нет. А притворяться в глазах двора моим любовником, не будучи таковым… Подобного цинизма, крайне для меня унизительного, я в жизни не допущу. Закройте глаза. Я посмотрю в ваше мужественное лицо, потом нежно поцелую, и вы не должны думать ни о чем, кроме меня…

Сварог устало закрыл глаза. Когда к его губам прильнули нежные губы, успел подумать, что он – порядочная скотина. Но руки как-то сами собой протянулись, комкая невесомые кружева.

…Снилось что-то смутно-тревожное, бесформенно-кошмарное, он с трудом вынырнул и не сразу вернул себя к реальности – перед глазами маячили ало-голубые узоры, и он не сразу вспомнил, где находится. Он пребывал в полном одиночестве, если не считать мраморной графини, с загадочной улыбкой протягивавшей ему кисть винограда.

Сварог собрал крайне живописно разбросанную одежду, облачился, отыскал закатившийся под ковер баронский перстень. Осушил чарочку келимаса, подумал, подошел к мраморной графине и погладил ее по щеке.

– Ваш виноград прекрасен, – сказал он. – Чем больше ешь, тем больше хочется. Интересно, почему мы все такие клятые кобели, честное слово, мне стыдно, но ведь это ненадолго…

– Ты прелесть.

Он обернулся, как ошпаренный. В дверях стояла вторая графиня, живая, веселая и свежая.

– А мы тут, видите, самокритикой балуемся… – смущенно сказал Сварог.

– Вы ею всегда только балуетесь, – сказала графиня, подошла и чмокнула его в щеку. – Я весела и счастлива, как видишь. Ты меня очаровал.

Отныне изволь обращаться ко мне на «ты», как подобает любовнику. На «вы» я только с теми, кто еще меня не любил, да с супругом. Ну, и с королем, конечно. Прими рапорт, мой генерал. Я послала человека к Гинкеру. Твои загадочные коробочки увязаны в мешки, а одна пребывает отдельно. Один из моих верных прохвостов, самый толковый, ждет. Исключительно толковый малый, однажды подделал вексель Банка Круглой Башни, а это надо уметь…

Послушай, я умираю от любопытства.

– Пойдем, – сказал Сварог.

В танцевальном зале стояло несколько угловатых мешков, и возле них ожидающе прохаживался дворянин, тот, самый потрепанный и задиристый.

Сварог открыл коробочку и сказал:

– Вот это – головоломка. Как по-вашему, что с ней нужно делать?

Дворянин был ронерцем и потому раздумывал не более минуты:

– Тринадцать… Пятнадцать… Ага, вот так… – он довольно ловко стал двигать квадратики грязноватым пальцем. – Нужно их передвинуть так, чтобы цифры стояли по порядку, верно? Не вынимая?

– Совершенно верно, – сказал Сварог. – Вы сейчас отвезете мешки в лавки, где торгуют головоломками. По мешку в лавку.

– Ваша милость, лучше бы сначала выправить патент, это ж приличные деньги…

– Это долго?

– За полчаса можно справиться.

– Валяйте, – сказал Сварог. – Можете взять патент на свое имя, мне безразлично. И меня не интересуют вырученные от продажи деньги.

– Благодарю, ваша милость! Прикажете бежать?

– Стоп, – сказал Сварог. – Теперь начинается самое главное. – Он выстроил квадратики по порядку, от первого до пятнадцатого, потом поменял местами «15» и «14». – Насколько я знаю, решение задач на премию у вас обставляют так, что сжульничать невозможно? Стряпчий, свидетели…

– Верно, ваша милость.

– Найдите такого стряпчего. Пусть оформит все, как надлежит, – ну, вам лучше знать… И объявите: тот, кто вернет квадратики в прежнее положение – из этого, именно из этого! – получит тысячу ауреев золотом.

Все поняли? Выполняйте.

Дворянин махнул лакеям, они взвалили брякающие содержимым мешки на плечи, и вся компания скрылась. Сварог самодовольно улыбнулся, гордый собой.

Память у него была необычайно цепкая, и в ней, словно в рыбацкой сети с мелкими ячейками, застревало превеликое множество самых разных сведений, случайно прочитанных или услышанных…

Когда в семидесятых годах девятнадцатого века в США придумали эту игрушку, моментально проникшую в Европу, разразилось форменное национальное бедствие. Играли все – в городах и деревнях, на заседаниях германского рейхстага и в лондонском Сити. Хозяева контор и магазинов специальным приказом запрещали клеркам и продавцам брать в руки «пятнашку» в рабочее время. Когда за решение одной из позиций была назначена большая премия, торговцы забывали открывать магазины, крестьяне – кормить скотину и пахать, машинисты – останавливать поезда на станциях. Люди ночами простаивали под уличными фонарями, двигая квадратики.

А та позиция, та задача, между прочим, оказалась неразрешимой. Но математики доказали это гораздо позже, и чума под названием «пятнадцать» свирепствовала еще долго. В Равене, никаких сомнений, горячка вспыхнет еще более азартная…