Летающие острова - Бушков Александр Александрович - Страница 16

Графиня встретила их, стоя у подножия ведущей в особняк лестницы – что согласно здешнему этикету означало весьма радушный прием. Сварог удивленно приподнял брови. Он почему-то решил, что резидентом Гаудина окажется суровая старуха, этакая Екатерина Медичи на излете века, искушенная в интригах и ядах, с кинжалом в рукаве и суровым взором.

Перед ним стояла светловолосая и сероглазая особа в коротеньком розовом платье, прехорошенькая, но легкомысленная и ветреная на вид, как десяток синих мушкетеров. Быть может, бабушка-интриганка попросту прихворнула?

– Барон Готар к вашим услугам, ваша светлость, – сказал Сварог, кланяясь. – Могу ли я узнать…

Большие серые глаза, которые пуританин назвал бы бесстыжими, а поэт – игривыми, моментально изучили его с головы до ног.

– Другой графини нет, – сказала особа. – Вы ведь это хотели узнать? Я – Маргилена, графиня Дино, самый лучший и самый верный конфидент милорда Гаудина.

Сварог невольно покосился на торчавшего тут же лакея.

– Что я с тобой сделаю в случае чего? – безмятежно спросила графиня.

– Под землей отыщете и мужское достояние в мясорубку засунете, ваша светлость, – серьезно ответил лакей.

– Именно… – графиня подняла тонкий указательный палец, украшенный огромным брильянтом. – Не беспокойтесь, барон, люди у меня надежные. Прошу в дом.

Она пошла впереди, как и полагалось радушной хозяйке. Первые разведданные, добытые Сварогом в Ронеро, заключались в открытии того факта, что ножки у графини были великолепные. Что до мини-платьев, виной всему была Яна, появившаяся как-то на экране телевизора в крайне короткой юбке. Женская половина земной аристократии, чуткая к малейшим веяниям моды, мгновенно сделала выводы и подхватила почин, благо не имелось на сей счет никаких запретов ни религиозного плана, ни бытового. Уже через месяц дело приняло официальный оборот – высочайшими указами земных королей длина платьев и юбок была должным образом регламентирована: крестьянки повинны носить платья до пола, женщины семи Высоких Сословий – до колен. Для дам-дворянок установили лишь верхнюю границу приличий, а в остальном они были вольны. Впервые услышав об этой истории, Сварог развеселился было, но вскоре пришел к выводу, что новый обычай ничуть не умнее и не глупее всех прочих традиций, сопровождавших дворянство в его путаной и бурной истории.

По крайней мере, он приятнее, чем, например, золотые блохоловки французских придворных дам…

Графиня провела их в золотисто-сиреневую гостиную, усадила за стол.

Лакей принес поднос с пузатой черной бутылкой «Кабаньей крови» и радужными бокалами тончайшего гаарского стекла знаменитой марки «Золотой мыльный пузырь». Пить из них было даже жутковато – казалось, бокал вот-вот разлетится в пыль под тяжестью налитого вина. Сварог покосился в угол, на огромный выключенный телевизор, посмеявшись про себя.

В последние годы канцлер, по словам Гаудина, разработал некую программу, имевшую целью немного сблизить дворянство земное и небесное.

Благородные обитатели Талара совершенно бесплатно получили телевизоры. У королей они работали восемь часов в сутки, у герцогов – семь. И так далее.

Экраны появились в сословных и гильдейских Собраниях и на площадях столиц.

Канцлеру это ровным счетом ничего не стоило, а дворянство ухватилось за невиданную привилегию когтями и зубами, интригуя и борясь за право смотреть телевизор лишние полчаса с тем же пылом и жаром, с каким сражалось за королевскую милость, поместья и чины. Высочайше пожалованной привилегией можно объявить, строго говоря, что угодно. Главное – провозгласить, что это привилегия, да оформить все должным образом.

Программы, правда, были убогими, но и наверху, в летающих замках, они не умнее и не содержательнее, столь же пустые, нескончаемые сентиментальные сериалы, боевики да песенки. Сплошь и рядом на землю идет то же самое, что и для хозяев летающих маноров. А наверху, в свою очередь, зачитываются земными пустенькими романчиками, вовсю их экранизируя.

Графиня изящно закинула ногу на ногу, вынула из золотой шкатулки длинную сигарету, каких здесь не делали, – демонстрировала самый что ни на есть великосветский стиль. Сварог галантно поднес ей огонь на кончике пальца.

– Ого… – она прикурила, не особенно и удивившись. – Значит, вы не просто пограничный барон… Что ж, следовало ожидать. Постойте-ка… – вдруг уставилась она на Сварога с восторженным ужасом. – Но ведь это означает… Серый Рыцарь?!

– Иногда я подозреваю, что так все и обстоит, – сказал Сварог дипломатично. – Если только Таверо не был шутником.

– Ну что вы… – Она кивнула в сторону Мары. – Быть может, мы отправим детку посмотреть драгоценности или платья, а сами займемся делами?

Детка глянула на нее искоса, потом уставилась на украшавшие стены шпаги и стилеты определенно не без намека.

– Видите ли… это, в общем, никакая не детка, – сказал Сварог. – Это моя полноправная помощница.

– Ах, вот оно что, – графиня с интересом обозрела Мару. – Понятно, а я-то ломала голову, зачем она с вами… Милорд Гаудин мне немного рассказывал, но я, признаться, не думала, что они такие обыкновенные и милые… Опять?! – она гневно оглянулась на дверь.

Вошел богато одетый и крайне унылый субъект лет сорока, затоптался у входа:

– Душа моя, осмелюсь напомнить, сегодня двадцать первое…

Маргилена…

Графиня смерила его ледяным взглядом:

– Если вы, золотко, еще раз осмелитесь ввалиться, когда я принимаю гостей, ваше скромное украшение окончательно зарастет паутиной… Брысь!

Унылый субъект покорно вывалился спиной вперед, распахнув задом створку двери.

– Это, если так можно выразиться, супруг, – безмятежно пояснила графиня. – Понятно, я не чудовище, когда-то следует, отринув любовников, исполнить супружеский долг, дело святое… Эта беспросветно скучная и наводящая тоску процедура свершается два раза в месяц, двадцать первого и сорок шестого, и в означенные дни, с раннего утра, сей обуянный похотью сластолюбец не дает мне прохода, стеная и оглаживая. Великие небеса, в доме не протолкнуться от смазливых служанок – нет, подавай ему меня.

Извращенец. Вообразите, он иногда усаживается в саду, под окнами моей спальни, и хнычет, словно фамильное привидение Верготов. Многих это только развлекает, но попадаются тонкие натуры, их эти всхлипы нервируют… Вам такой концерт понравился бы?

– Нет, конечно, – сказал Сварог, прилагая титанические усилия, чтобы собрать мускулы лица в неподвижную маску.

– Вы смейтесь, если хотите. Милорд Гаудин вечно надо мной смеется.

Однажды он так хохотал, что пролил мне на живот чашку горячего шоколада.

Вам, конечно, весело, а каково было мне, с моей необычайно нежной кожей?

Целый месяц после этого меня любили в самых невероятных позициях, чтобы не задеть обожженного живота…

– Умоляю вас… – сказал Сварог жалобно, чувствуя, что вот-вот смахнет со стола взрывом хохота драгоценные невесомые бокалы.

– Но это все чистая правда, – заверила графиня. – Я, разумеется, не дура, иначе ни за что не попала бы в конфиденты. Просто я, как выражается милорд Гаудин, яркая индивидуальность, с чем полностью согласна, да и вы, наверное, тоже… И еще. Всеми этими прибаутками я, уж простите, пыталась оттянуть весьма тягостный разговор о наших делах…

– Почему – тягостный?

– Потому что ее нет, она исчезла…

– Кто?

– Делия, – сказала графиня.

– Полчаса назад я ее видел в автомобиле короля.

– Это не она.

– А кто?

– Не знаю, – сказала графиня, и в ее глазах Сварог увидел страх. – Двойник, нежить, морок, наваждение… У меня есть человек, прекрасно умеющий распознавать такие создания, под какими масками они ни прятались бы. Наследственность, знаете ли. Говорят, его прабабка была колдуньей.

– А верить ему можно?

Графиня бледно улыбнулась:

– Можно. Это барон Гинкер, протектор[7] Равены. Работает на милорда Гаудина лет десять. Кстати, я его жду с минуты на минуту.