Ваших бьют! - Попов Александр - Страница 10

Он плюхнулся на стул, знаком приказал санитарам выйти и уставился на меня. Под его укоризненным взглядом мне стало даже более неуютно, чем перед тянущими ко мне руки санитарами. Когда молчание затянулось, а мне так и не удалось ни провалиться сквозь землю, ни просто испариться в воздухе, я набрался храбрости и, вспомнив про повторное ассоциирование меня с приматами, причем даже не высшими, обиженно выпалил:

– А почему у вас тут сумасшедшие вместе с нормальными пациентами содержатся, да еще и сбегают все время?! И не первый случай уже, безобразие просто!

Удивившись моей осведомленности, Дмитрий Борисович потерял инициативу, и, хотя он не задал обычный вопрос: «На что жалуетесь?» – я решил выплеснуть на него все негативные эмоции, накопившиеся во мне с того времени, как я здесь очнулся:

– Почему вместо нормальной больничной палаты я оказываюсь в каком-то ужасном кукольном домике? Почему страж порядка майор Серегин оказывается в моей палате раньше лечащего врача и с присущей каждому служивому бессердечной прямолинейностью заявляет, что меня убили? Почему вместо врача меня осматривает сумасшедший? Почему… – Я не придумал, что еще добавить, поэтому патетически вопросил: – Доколе?!

Выслушав мою гневную отповедь, доктор еще немного помолчал, крякнул и ответил:

– Для начала разрешите представиться: Швондер Дмитрий Борисович. И я приношу вам свои извинения и за Егоркина, и за милицию, и за дежурившую сегодня медсестру, а по поводу обстановки палаты могу сказать…

Сестры вдруг напряглись и быстро пошли к двери, прощаясь на ходу:

– До свидания, Александр Игнатьевич, не будем больше вас утомлять, кстати, и нам самим пора, мы все-таки без спросу ушли. До свидания, Дмитрий Борисович, всего вам хорошего.

Они уже подошли к двери, когда главврач их остановил:

– А ну-ка стойте! – И затем, обращаясь ко мне: – Сказать, кто с пеной у рта доказывал, что это именно то, что вам нужно для скорейшего выздоровления? Пришлось всю Школу на уши поставить, чтобы создать неповторимый антураж вашей спальни, способный быстро поставить вас на ноги.

Вспомнив, с какой прытью я вскочил с кровати в поисках своих джинсов, я подумал, что в данном случае девочки не соврали. Впрочем, благодарить их за это все равно не стоило. Я посмотрел на нарушительниц моего душевного спокойствия, которые продолжали стоять у двери и не спешили оборачиваться, опасаясь моей реакции. Я же, давно махнув рукой на их выходки, поступил так же и в этот раз, только буквально. Доктор правильно истолковал мой жест, пожал плечами, что означало «хозяин – барин», и произнес:

– Можете идти!

Но как всегда, почувствовав, что немедленного наказания не будет, девочки осторожно повернулись, посмотрели на нас с Дмитрием Борисовичем и спросили:

– А можно мы еще немного с Александром Игнатьевичем побудем? Столько времени не виделись. Мы тихонечко.

– Домой-домой-домой! И немедленно. И скажите спасибо, что ваши родители уехали.

Девочки действительно пробурчали: «Спасибо» – и потопали за дверь. Какое-то время мы посидели в молчании, так как главврач жестом остановил мои попытки задать интересующие меня вопросы, затем он на цыпочках подошел к двери и резко дернул ее на себя, освободив при этом проход. Медленно гаснущая ухмылка означала, что предположение доктора о том, что сестры подслушивают под дверью, не подтвердилось. В комнату никто не ввалился, и от этого факта главврач почувствовал себя несколько глупо, вышел в коридор, постоял там с минуту, вернулся в палату и сел на стул. Глядя на его озадаченную позу, я подумал, что в данный момент по производимому впечатлению светило медицины не очень-то отличается от своего пациента Егоркина. Очевидно, подобные мысли появились и у самого доктора, так как он посмотрел на меня, смутился, а когда за дверью раздался топот ног, крики «чудненько!» и возглас «Катерина, да лови же ты его, лови!», несказанно обрадовался, вскочил и, сославшись на дела, выбежал из комнаты, потирая руки.

И я остался в одиночестве. Странное это было ощущение. После устроенного в моей палате «дня открытых дверей» (как бы еще меня Грегор не проведал), находиться одному в четырех стенах было крайне неуютно. Поэтому я вышел в коридор, чтобы найти кого-нибудь, кто расскажет мне о моем ближайшем будущем. Конечно, я не искал медиума, который бы, разглядывая хрустальный шар, поведал бы мне о важнейших вехах в моей жизни. Меня волновали ответы на более простые вопросы: сколько времени я еще должен провести в моих безумных покоях, что мне делать после выписки из больницы, удастся ли мне повидать девчонок, когда, используя выражение Серегина, я буду «депортирован» домой и подадут ли мне наконец завтрак?

Аккуратно притворив за собой дверь, я начал поиски медперсонала. Судя по пустым палатам с приоткрытыми дверями, болеть на территории Школы магии не любили. Сложилось впечатление, что единственными пациентами учреждения были мы с Егоркиным. Интересно: он до сих пор бегает по больнице, сотрясая воздух жизнерадостными возгласами или несчастной Катерине удалось вернуть его в палату? Отчаявшись отыскать кого-нибудь с помощью зрения и слуха, я решил сделать ставку на обоняние. Где-то должна быть кухня, и, если мне так и не удастся найти кого-нибудь из врачей, возможно, я встречу кого-нибудь из поваров, да еще и подкреплюсь. Скорее всего, завтрак я пропустил, но в том, что приближалось время обеда, я не сомневался.

Через полчаса блужданий по вымершей больнице я уже с трудом понимал, где нахожусь, и, словно герой Фарады из «Чародеев», бубнил себе под нос: «Ну кто так строит?» О том, чтобы вернуться в палату, не могло быть и речи. Во-первых, мне там решительно не нравилось, во-вторых, там все равно не было моих вещей, а в-третьих, я был уверен, что конкретно заблудился. Перемещаясь по этажам вверх или вниз, я никак не мог найти первый этаж, чтобы выйти на улицу, вместо этого я попадал либо в подземные этажи, либо под самую крышу. Я пробовал считать лестничные пролеты, но от чердака до самого глубокого подвала каждый раз получалось разное их количество. Устав от ходьбы и неопределенности, я вышел в коридор какого-то этажа и открыл первую попавшуюся дверь, чтобы бессовестно развалиться на чужой кровати и немного подумать.

– Ну где ты ходишь?!

Недовольный возглас заставил меня вздрогнуть. На моей кровати в моей палате сидели близняшки вместе с Тимошкой и играли в карты; чертяжка бросила последнюю карту и крикнула: «Ышла!» И не успел я прийти в себя от изумления, как маленькая обжора бросилась мне на руки, преодолев за доли секунды несколько метров, и завизжала:

– Саша улнулся!

– Улнулся, улнулся, – не глядя на меня, сказала Варя и обратилась к сестре: – Крой, что сидишь?

Я же продолжал стоять, даже забыв придержать соскучившуюся по мне Тимошку, которая неудержимо сползала и поэтому царапала меня копытами, чтобы не упасть на пол. Я знаю, что нахожусь на территории Школы самой что ни на есть настоящей магии, но чтобы больничная палата следовала за своим хозяином – это уж слишком. Когда Тимошка стала недовольно мычать, я наконец оправился от удивления, прижал к себе мохнатое тельце и погладил чертяжку между подросших рожек. За это я получил несколько касаний влажного пятачка к своим небритым щекам и крепкое объятие за шею. С трудом расслабив руки Тимошки и тем самым обеспечив приток воздуха в свои легкие, я вместе с довольно поправившейся представительницей нечисти черной тяжелой коммуникативности сел на стул, повернув его на всякий случай так, чтобы находиться спиной к зеркалу.

Девочки не обращали на меня внимания до тех пор, пока Даша, отбиваясь, не скинула все карты. Оставшаяся в дураках Варя не преминула обвинить сестру в жульничестве, на что та ответила: «Не пойман – не вор». Варя обиделась еще больше и протянула руку к отбою, но ее сестра мигом схватила карты и перемешала их, глядя на проигравшую самыми честными глазами. Варя надулась, но устраивать скандал не стала, пообещав Даше, что та у нее еще попляшет. Так как при сложившейся ситуации продолжения игры просто не могло быть, я напомнил о себе выразительным покашливанием.