Черный принц - Демина Карина - Страница 40

Не попробует — осадит, иначе и вправду сойдет с ума. Или вживется в отведенную ему роль.

Кейрен раздраженно прикусил дерево, и то захрустело. В руках остался обломок пера, а клык пробил нижнюю губу. Кровь, смешанная с живым железом, имела сладковатый вкус.

Кейрен потрогал языком саднящую десну, в которую вонзилась заноза, и поморщился. Письмо вышло ноющим, соответствующим настроению, но переписывать его Кейрен не станет.

Он подвинул лист и дописал.

Кейрен дождался, когда высохнут чернила. Сложил лист, растопил над свечой палочку сургуча и запечатал края. Письмо отправится завтра.

Вот и хорошо.

Он откинулся на спинку стула и ноги на стол забросил, выгнулся, отталкиваясь от земли, балансируя на двух ножках. И вытащил-таки занозу, когтем распоров десну, с наслаждением почти причиняя себе боль. Кейрен сглатывал кровь и думал…

…о Таннис.

…о дагеротипе и проклятом человеке, который умер вместо другого.

…о свидетелях.

…о близком приливе и силе, медленно наполняющей каменную чашу города.

…о взрывах, бомбах и снова о светловолосом юнце со странгуляционной[8] бороздой на шее.

Не с улицы же он попал в Ньютом. Провести стороннего человека не так уж и сложно, но запомнят… нет, брали из тех, кто сидел. И Кейрен достал список заключенных за тот месяц. Вряд ли парнишка находился дольше, уж больно чистеньким он выглядел.

Не из тяжелых… убийц и насильников заковывали в цепи, правда, поговаривали, что в Ньютоме цепи грозили каждому, кто не способен был откупиться.[9] И выходит, кое-какие деньги у мальчишки имелись. Кто он? Молодой вор? Мошенник? Или просто глупец, которого упекли за долги?

Призрак.

Кейрен проверил каждое имя из треклятого списка.

Имена иссякли быстро.

Кто-то не подходил по возрасту, был слишком стар или, напротив, чересчур молод. Кто-то имел чересчур приметную, отличную от парня внешность. Кто-то умер или отправился на тюремную баржу… а ведь Войтех, если Кейрен правильно понял план его, должен был покинуть Ньютом живым.

Зачем ему чужое имя?

Зачем он вовсе позволил поймать себя? Убить? Подмена ли была нужна спасения ради, либо же напротив, все затеяно ради этой вот подмены, единственным доказательством которой, и доказательством весьма сомнительного толка, служит дагеротип.

Кейрен запрокинул голову и, развязав платок, потер шею. Почему он сам не способен оставить это старое дело? Разве мало ему иных, куда более важных? Из ревности ли? Из смутного ощущения, которое он не способен выразить словами, равно как и вовсе отрешиться, запретив себе думать о прошлом… не выходит. Светловолосый парень со следом веревки на шее снится ночами, не кошмар, но занудное напоминание разума о том, что этот разум полагает действительно важным…

— Дорогой. — Голос матушки раздался над ухом, и Кейрен, вздрогнув, едва не потерял равновесие.

— Я стучала, но ты не соизволил ответить на стук. — Леди Сольвейг позволила раздражению стать явным, оно прорезалось в голосе рычащими нотами, разрушая слишком идеальный образ.

— Прости, я задумался.

Она вцепилась в ухо и дернула.

— Сколько раз тебе повторять, Кейрен, что нельзя забрасывать ноги на стол.

— Почему?

Холодные металлические пальцы.

— Неприлично.

Ноги пришлось снять, пожалуй, в чем-то матушка права, стол не виноват в неприятностях Кейрена.

— Вот видишь, вести себя хорошо несложно. — Матушка отпустила ухо и пригладила взъерошенные волосы. — Порой мне кажется, что ты нарочно делаешь все, чтобы вывести меня из себя.

Она оттеснила Кейрена от стола, подняла письмо, нахмурилась…

Кейрен промолчал.

Было время, когда матушка проверяла его письма, беспощадно исправляя ошибки и заставляя переписывать набело.

Было. Прошло.

И нынешнее она все же отложила. Сложила рассыпавшиеся листы в папку, а папку завязала аккуратным бантиком, сдвинула к краю стола. Прикрыла чернильницу. Отправила перо в стакан с водой…

— Мама, — Кейрен наблюдал за ее действиями с нарастающим раздражением, — ты помнишь, сколько мне лет?

— Конечно, дорогой, я помню, сколько тебе лет, — неизменно дружелюбная мягкая улыбка.

— Тогда почему ты ведешь себя так, словно мне десять?

Она поправила растрепанные астры и вазу передвинула так, чтобы ваза эта стояла точно по центру стола.

— Почему… — Леди Сольвейг пересчитала перья в футляре, а футляр подвинула к краю стола. — Я тебя утомляю, дорогой?

— Порой… ты бываешь излишне настойчива.

— Мне жаль. Я и сама понимаю, что следовало бы остановиться. И Гаррад требует того же. — Она вздохнула и с явным сожалением убрала руки от серебряной химеры, самим своим видом нарушавшей новосозданную гармонию письменного стола. — Должно быть, я все еще боюсь тебя потерять.

Она возвышалась над Кейреном, ледяная, строгая и… усталая. Мама ведь немолода, но ее годы ей к лицу. И она не спешит прятать морщины под пудрой.

— Когда ты появился, я уже была немолода… тридцать пять… и никто не ожидал, что в этом возрасте возможно забеременеть. Не представляешь, до чего Гаррад удивился. Мне настоятельно советовали… не рисковать. — Леди Сольвейг подходит к книжному шкафу.