Черный принц - Демина Карина - Страница 35

— Я боюсь огня… — Глухой голос, шепот и пух, застрявший в темных его волосах. Перо на плече, длинное, рыжее, которое Таннис снимает. — Я никому не рассказывал об этом своем страхе, даже родителям…

Перо мягкое и скользит по коже.

— В Каменном логе я видел… мой год был неудачным, многие ушли. Честно говоря, я и сам думал… нет, надеялся, конечно, на лучшее, но видел, что меня не хотят отпускать. Мама уговаривала… отец опять же… они не верили, что жила примет меня.

Под лопатками тени, а сами лопатки широкие, острые. И над левой — родинка, не такая, как на лице. Перо описывает полукруг.

— Отец сказал, что запрещает… а я ответил, что он не имеет права. Это мой выбор, и… я не хочу остаток жизни быть… это как калека или хуже. Добровольная слепота, понимаешь?

— Понимаю.

Таннис и вправду понимает. Она не знает, как объяснить себе собственную способность слышать Кейрена. И наклоняется, касается плеча губами.

— Спасибо… я пошел. Боялся… все боятся, но я был почти уверен, что не вернусь.

— Но все равно пошел?

— Да.

Перо чертит путь по позвоночнику. Вершины и впадины… впадины и вершины.

— И ты вернулся…

— О да, — он переворачивается на спину и, схватив Таннис, тянет на себя, — вернулся. Я слышал зов, но устоял. Это было легко… чем слабее, тем легче устоять. У меня слабая кровь, и я не собирался подходить близко, но я видел, как сгорали другие. Там жарко, как… не знаю, где еще возможен такой жар. Раскаленная земля, и камень порой плавится. А иногда застывает, но ненадолго… живое пламя пробивается к поверхности земли, течет рекой… водовороты… и острова… ручьи.

В его открытых глазах отражалась Таннис.

И желтый огонь, который остался в Каменном логе. Этот огонь был не чета тому, свечному, прирученному и безопасному.

— В воздухе кружится пепел, это по-своему красиво… если бы не умирали. Я видел, как сгорают другие, не способные справиться с силой. Ее много, и она живая, Таннис. Она зовет… она наполняет и переполняет тебя, и человеческое тело не способно вместить ее. Тогда это тело меняется. В первый раз было очень больно. Я… все-таки был нездоров.

И лицо острое, нервное. Таннис знает его, но продолжает изучать. Тонкий нос. Скулы. И щеки горячие… виски, испарина на них. Холодные щеки… губы жесткие…

Клыки.

— Мне показалось, что кожа сгорает… она плавилась и сползала лохмотьями. Малейшее движение, и кожа рвалась, а с ней рвались и мышцы. Я же выл от боли, проклиная все. Думал лишь о том, когда же наконец умру. Но жил… рядом кто-то горел… запах такой… жареное мясо… паленое… волосы… факелом вспыхнули и… дальше он горел молча. А я кричал… и чувствовал, как глаза закипают.

— Кейрен…

Все закончилось.

Он ловит ее пальцы и, прикусив, отпускает.

— Я ослеп… и оглох… и одурел от боли, но продолжал жить. А потом вдруг понял, что изменился, стал… псом. — Он судорожно выдыхает. — И все равно с той поры боюсь огня. Порой он мне снится… сейчас — чаще…

— Ты выжил.

— Выжил. — Он стряхивает воспоминания и ее и переворачивается, вдавливая в перину, которая вдруг становится жесткой. — Я снова выжил. И я буду жить.

— Отпусти…

— Ни за что. — Кейрен перехватывает ее руки. — Ты моя, слышишь? Моя и только…

Скоро.

Часы на полке остановились, Таннис забыла их завести, а может, забывчивость эта — дань слабой надежде, что с ними остановится и время.

Есть оно… есть у обоих. Пока еще.

Время иссякает в полдень. Его крадет девушка в желтом пальто и меховом капоре. У ног ее стоит потертый саквояж, а в руке девушка дверной молоток держит. И Таннис разглядывает ее, а она в свою очередь разглядывает Таннис.

— Здравствуйте. — Девушка протянула молоток. — А я уже испугалась, что вас нет дома. Получилось бы крайне неудобно.

— Здравствуйте.

Девушка молода.

…и не человек.

— Люта из рода Зеленой Сурьмы, — представилась она и с тяжелым вздохом добавила: — Невеста Кейрена… и, если вы разрешите мне войти, я все объясню.

Люта.

Из рода Зеленой Сурьмы.

Невеста.

Земля покачнулась под ногами, но Таннис в очередной раз устояла. И даже сумела сказать:

— Конечно. Заходите.

И девушка, подхватив саквояж, вошла.

Люта.

Невеста… она подходит ему. Невысокая. Изящная. С глазами цвета змеиного камня и светлыми длинными волосами, которым не нужен шиньон. Леди, настоящая леди.

— Он вам не сказал, да? — Люта развязала капор и пальто устроила на вешалке. — Простите, я думала, что если уж объявление в «Хронике» дали, то точно все уже знают.

Наверное, если бы Таннис читала «Светскую хронику», то… ее счастье закончилось бы раньше.

— Мне действительно жаль… я… я подумала, что здесь меня точно не найдут.

— Кто?

— Никто. — Люта вздохнула и призналась: — Я совершенно не хочу выходить за него замуж. И ему тоже не хочется жениться на мне. И я не понимаю, кому вообще эта свадьба нужна?

Никому.

Надо дышать, и головокружение пройдет. И все рано или поздно пройдет, что туман перед глазами, что ноющая боль в груди. Таннис ведь знала…

— Я решила сбежать. — Люта сдула длинный локон, который выбился из прически и повис, касаясь кончика носа. — Кейрен мне поможет. Нужно лишь подождать его… вам плохо? Вы очень бледны… и, наверное, вам нужно сесть. Мама говорит, что я совершенно лишена чувства такта. И что мне следует бросить заниматься всякими глупостями и начать думать о семье.

…семья, которой у Таннис никогда не будет.

Будет.

Она ведь давно все решила, осталось лишь решение исполнить. И если у этой девчонки в клетчатом платье хватило силы духа сбежать из дому, то и Таннис сумеет уйти.

Найти кого-то… своего круга, так, кажется, принято говорить? Булочника. Или владельца мясной лавки… вдовца, обремененного детьми и небольшим, но стабильным доходом. Ее приданое, те самые деньги, что хранились в банке, пойдет на обустройство дома и расширение торговли, их хватит, чтобы будущий муж закрыл глаза на прошлое Таннис. А она… она иногда позволит себе вспоминать этот безумный год.

Время, когда Таннис и вправду была счастлива.

— …но это же не глупости! — Гостья прошла на кухню. — Почему я должна возиться с вышивкой и кружевом, если у меня не получается ни то, ни другое. А букеты из цветочных перьев? О да, леди Сольвейг создает букеты удивительной красоты…

…леди Сольвейг, матушка Кейрена, упоминая о которой, он начинал хмуриться.

— И она, наверное, думает, что теперь мы будем составлять их вместе, — доверительно произнесла Люта. И головой тряхнула, отчего гребень, удерживавший прическу, выскользнул, и волосы растрепались. — Но я как представила… всю оставшуюся жизнь следить за тем, хорошо ли начищено серебро, вытерта ли пыль… устраивать приемы… и карточки гостевые подписывать. И букеты, куда без букетов… леди просто неприлично быть настолько бесталанной…

Эта девочка присела у плиты. Старую Кейрен велел выкинуть, ее приходилось топить углем, и угольная пыль оседала на полу, на юбках Таннис, на одежде Кейрена, на столешнице и стенах кухоньки. Он же принес бронзовку на кристаллах.

— Интересно… — Люта откинула волосы и наклонилась. — Шестерка, да? У нас дома стоят две по двадцать четыре…

Она откинула дверцу и сунула руку в переплетение хрустальных патрубков, которые отходили от металлических дисков. Корни оплетали гнездо с кристаллами.

Эта печь грела медленней, и замена кристаллов стоила приличных денег.

— Устаревшая модель, неудобная, с крайне низким коэффициентом пользы… но если кое-что подрегулировать… вы не принесете мне саквояж?

В саквояже Люты, признаться, довольно увесистом, помимо белья и запасного платья — его Люта выложила на пол, — обнаружился широкий пояс с инструментами.

— Теплоемкость металла недостаточно высокая, — доверительно произнесла она, раскатывая полотно. — И теплопотери проводников ужасают. Я пробовала дома обернуть изолятом. А заодно и сократить длину проводящего элемента…