Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 44

Позади разгорался пожар, становилось виднее. Однако это не радовало Бунака. Он уже слышал за спиною нервный перепляс конских ног, что догоняли их. А крики хозяйских слуг и лай волкоподобных псов, натасканных на травле беглых невольников, наполняли его душу холодным, цепенящим страхом. Он прекрасно знал, что ожидает их в случае поимки. С них живьем сдерут кожу, сожгут на медленном огне, разорвут их рты железными крючьями или повесят за ребро на столбе для устрашения остальных рабов. И вместе с этим в его сердце разгорался огонь ненависти, острой, раздирающей душу злости. Он хотел кричать, драться руками и грызться зубами до последнего вздоха, умереть в борьбе, но не на пытке!.. И его бесили упреки товарища.

– Мой конь не выдержит. Это слабый конь, у него разбиты задние ноги, – задыхался конюх.

– Сам за конями ходил, а выбрал плохого коня. Дурак! – кричал в ответ Бунак, взмахивая плетью. – Погоняй, если хочешь свободы!

– Какая свобода, нас догоняют! – с рыданием возражал Хорей. – Не в добрый час мы бежали, не успели отъехать – и мой конь уже сдает!

– Погоняй!

В воздухе пропела стрела, за ней другая. Преследователи стреляли на скаку, по-скифски. Неожиданно лошадь конюха перешла на валкий галоп.

Она была ранена в заднюю ногу.

– Все, конец!.. Беги, Бунак, один, а я останусь. Авось посекут, да в живых оставят.

– Нет, я не покину тебя, хотя бы мне пришлось сразиться с самим Саклеем! Ох, как бы я хотел пронзить его кинжалом!.. Жаль, не уложил Алцима! Он первый кинулся за ворота…

Раненая лошадь споткнулась и рухнула на землю с жалобным ржанием. Всадник вылетел из седла, как камень из катапульты, и с криком ужаса упал в пшеницу. Бунак поднял своего жеребца на дыбы, сделал головокружительный поворот, остановился и сразу спрыгнул на землю.

– Ах! – не удержалась говорливая раба.

Испуганный конь ее вздыбился, она еле не вывалилась из седла.

– Кто тут? – не своим голосом спросил Бунак, чувствуя, как его охватывает суеверный страх. – Человек или дух?

Однако схватился за рукоятку кинжала.

– Люди, люди! – поспешила ответить Евтаксия. – Благородная Гликерия со своей рабой. Едут на поклон к самому…

– Замолчи ты! – раздался мелодичный голос Гликерии.

Теперь Бунак рассмотрел двух всадниц на свежих лошадях и вложил кинжал в ножны. Его ухо настороженно ловило звуки погони, совсем близкой. Медлить было некогда. Несчастный конюх уже поднялся на ноги и, стоная и кряхтя, осматривал свою лошадь.

– Сломала шею, голубица, – с сожалением сказал он. – Теперь мне так или иначе надо оставаться. Спеши, Бунак, а то нагонят!

Видя, что женщины осторожно поворачивают своих коней, и готовы взмахнуть плетками, Бунак подскочил к Гликерии и схватил ее скакуна за повод.

– Слезай, или сейчас убью тебя!

– Слезай, госпожа! – плачущим голосом вскрикнула Евтаксия. – На одном коне доберемся. Это же грабители! О боги!

Гликерия мгновенно очутилась на земле и чуть не упала на скользкой глине. Бунак, не теряя времена, помог товарищу влезть в седло, вскочил сам на коня, и они исчезли во мраке ночи столь же быстро, как и появились. Гликерия даже не успела сообразить, что, собственно, происходит.

– Садись на мою лошадь, госпожа. Садись и скачи, а я как-нибудь доберусь пешком.

– Нет. Мы сядем на одну лошадь и не спеша поедем дальше.

Однако им не удалось продолжить свой путь вдвоем. Как ночной дождь, нагрянули всадники, что гнались за беглыми рабами. Они остановились около павшей лошади. Собаки рвались вперед, заливаясь хриплым лаем.

– Что за наваждение! Конь тут, а рабов нет!.. Вперед, мы догоним их, раз они на одном коне! Собаки покажут нам дорогу.

– Какое! – отозвался грубый голос. – Тут есть еще кто-то!.. Эй, вы!

Евтаксия не могла дальше молчать, ее вогнали в дрожь эти страшные ночные всадники, их собаки, что рвались с поводков, бешено лая. Она закричала тонким голосом:

– Помогите благородной госпоже! Помогите! Нас ограбили, отняли у нас коня и все достояние!

Женщин окружили. Евтаксия бессвязно рассказывала о том, что с ними случилось. Ее перебила Гликерия:

– Я Гликерия, дочь лохага Пасиона, – заявила она с достоинством, – еду в Пантикапей по своим делам. А это моя служанка раба Евтаксия. Помогите мне добраться до ночлега. Я заплачу вам, сколько будет стоить.

– Благородная госпожа?.. Гм… – недоверчиво пробормотал в ответ старший низким басом. – Мы теряем время… Куда ускакали преступники?

– Вон туда, в ту сторону, – поспешила указать рабыня.

– Напрасно, Анхиал, мы будем коней мучить, – сказал кто-то, – теперь нам не нагнать Бунака. Ведь он, видишь сам, взамен одного коня, что пал, взял свежего. Значит, его дружок Хорей не отстанет от каракового жеребца, которого сам демон не догонит!

– Конец погоне! – заявили остальные.

– Так-то так, – закряхтел Анхиал, – только будет нам от хозяина!

– От Алцима?

– Если бы от него!.. Сам Саклей приедет наградить нас дубовыми палками. Ну да ладно, что будет… Поехали обратно!

Мужчины помогли Гликерии сесть в седло, Евтаксию посадили на круп лошади к одному из воинов. Она уселась за спину рослого парня и уцепилась за него руками. Ночная кавалькада затрусила обратно, в сторону утихающего пожара. Пахло конским потом и землей, развороченной копытами лошадей.

Мелькнули черные силуэты деревьев и высоких строений. На фоне алого дыма выставилась острая, как шлем, крыша башни и остроконечный частокол, видимо срубленный из целых бревен, поставленных торчмя.

Пахнуло жильем. Они остановились перед больший укреплением – не то двором, не то крепостью, расположенной на возвышении.

– Эй, кто там! Открывай ворота! – крикнул Анхиал.

– Кто там? Ты, Анхиал?

– Я, кто же больше!

Ворота надсадно заскрипели, и в этом звуке почувствовалось, как крепки их тяжелые створки, способные выдержать даже удары тарана.

Женщины молчали. Их спутники въехали во двор, освещенный еще не утихшим пожаром и факелами в руках многочисленных людей.

– Потушили?

– Сам видишь. Растаскали бревна, а полы еще горят, и стойки дубовые тоже. А вы поймали беглецов?

– Поймали, да не их. Эй, посторонись!

Только теперь перед взорами путешественниц предстала картина того, что здесь творилось.

Кругом двора стояли постройки, они казались огромными в неверном освещении. Одно из строений с треской оседало, охваченное пламенем, окутанное клубами дыма. Люди носили воду в ведрах и передавали их тем, кто стоял на придвинутых телегах, мощными взмахами заливая огонь. Старшой властно кричал на толпу рабов, что баграми таскали обугленные бревна.

Посреди двора сгрудились копейщики, слышались гневные окрики:

– Нет, ты скажешь, кто помог бежать подлым бездельникам!.. Скотина!.. Я спущу с тебя шкуру и мясо!..

После чего раздавались хлесткие удары, хорошо знакомые тому, кто присутствовал когда-нибудь на палочных расправах с рабами, – наказание обычное в рабовладельческом хозяйстве.

Рабыня Евтаксия, услышав эти грозно-знакомые звуки, сразу сжалась в комок и, сойдя с лошади, торопливо направилась к своей госпоже.

– Я здесь, – спокойно сказала Гликерия, спрыгивая с седла.

– О госпожа, мы попали в плохое место. Здесь рабы бунтуют.

– Кажется, уже все кончилось, – так же бесстрастно ответила хозяйка.

В сопровождении своих временных спутников женщины подошли к высокому крыльцу с многоступенчатой широкой лестницей. На крыльце толпились вооруженные люди с факелами, среди них выделялся невысокий человек с повязкой на голове. Он с решительным видом указывал рукой на пожарище, отдавал громкие приказания.

– А, вернулись! Поймали беглецов?.. Не догнали?.. Быть вам, бездельникам, на конюшне! Всех перепорю ремнями, как надо!

Голос человека с повязанной головой звучал задорно, но не очень грозно. Всадники не спеша передавали коней в руки конюхов и не проявляли особого страха перед сердитым хозяином.

Старшой Анхиал, широкоплечий мужчина, уже немолодой, подошел к крыльцу и с поклоном доложил: