Восстание на Боспоре - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 12

И здесь праздничные игрища скифского племени причудливо переплетались с греческой «калокагатией» – воспитанием прекрасных физических качеств, силы и красоты. Только о духовном воспитании туземной молодежи при этом не упоминали. Считалось, что людям труда от рождения определены богами главные добродетели – повиновение и покорность.

3

Свыше трехсот лег царствовали на Боспоре потомки Спартока Первого, смелого и грубого предводителя наемной дружины, который сверг власть своих хозяев, пантикапейских архонтов Археанактидов и положил начало династии Спартокидов.

Вся история боспорских владык пестрит войнами, захватами, жестокостями и коварством. Первоначальное договорное объединение эллинских колоний, что имело целью более успешную оборону от скифских набегов и совместное использование богатств великой варварской страны, они превратили в царство, а себя стали называть сначала архонтами эллинов и царями варваров, а позже – царями Боспора. Являясь житницей для Афинской республики, северопонтийское царство получало помощь и поддержку из Афин, торговало с ними, посылало своих сынов учиться в Элладу, поддерживало свой эллинский дух и облик постоянный общением с греческим миром.

Усиливаясь и богатея, Боспор расширял свои владения по обе стороны пролива, подчинял себе племена и народы, одних превращая в безликую массу полурабов, как сатавки, других приобщая к эллинской культуре, как синды, третьих держа в непрочном подчинении, часто нарушаемом. Псессы, тореты, дандарии и меоты сохранили свое управление и племенную целостность, но так или иначе связали свою судьбу с Боспором, то подчиняясь ему, то делая попытки освободиться. Поэтому постоянной границы азиатских владений царства не устанавливалось, а племена, их населяющие, всегда бродили как молодое тесто, сегодня платя дань сильному соседу, а завтра поливая землю кровью его сынов.

Но Эллада вступила в период упадка, оказалась захваченной Римом, и старые связи с нею прекратились. Местные варварские народы, наоборот, усилились и стали настойчивее нажимать на Боспор. Последний теперь уже не мог проводить горделивую политику прошлого, стал беднеть и слабеть. Потомки сильных царей выродились и царствовали, не совершив ничего значительного.

В описываемое время на боспорском троне сидел Перисад Четвертый Филометор, названный так за то, что он боготворил свою мать царицу Камасарию, умную и дальновидную женщину. Она фактически управляла царством за своего болезненного, припадочного сына. Отправляясь с ним на праздник Сбора плодов, говорила многозначительно:

– Пусть рабы и пахари собираются с нашего позволения, чем без него. Когда раб веселится на глазах у хозяина – он весь на виду. Если хозяин сумел разгадать душу раба своего и не раздражает его без нужды, то он может спать спокойно.

Под дубом стояли резные кресла с точеными ножками для самого Перисада Четвертого и для царицы-матери, почтенной Камасарии.

Вокруг толпились боспорская знать и представители заморских государств, прибывшие посмотреть на народ Боспора и его игры.

Справа и слева от тронных кресел стояли родственники царя, друзья его, представители знатных родов, сверкая гривнами, отлитыми из золота, драгоценным оружием, яркими одеяниями, сочетающими черты греческого изящества и вкуса с варварской мишурностью и тяжеловесной роскошью.

Спесивые родичи таких вельмож, как всесильный Аргот, сердечный друг Камасарии после смерти Перисада Третьего, и его политический соперник Саклей, лохаг пантикапейский, держались гордо и обособленно, перекидываясь иногда колкими замечаниями, прикрытыми напускной любезностью.

Аргот склонялся к уху царицы-матери и что-то говорил ей смеясь. Она чуть кивала головой, увенчанной золотым калафом. При этом изображение орла, несущего в когтях крылатого Эрота, на передней стороне калафа словно оживало, а серьги-подвески из гранатов и золотых сердечек мелодично звенели. Ниже этого башнеподобного головного убора спускались золотые волны начельника – «стленгиды», изображающего волнистые волосы, выбивающиеся из-под калафа. Собственные волосы царицы, белые от времени, проглядывали в просвет между начельником и калафом. Ветерок шевелил их серебряные нити.

Камасария когда-то очень гордилась своей пышной прической темно-каштанового цвета, жалкие седые остатки которой ныне старалась прикрывать мишурными и дорогими наголовниками.

Дородная и величавая старуха не потеряла, однако, благообразия, поддерживала его всеми способами. Ее полное лицо было искусно покрыто тончайшим слоем белил и румян. Но солнце, к ее великой досаде, с предосенней щедростью лило свои лучи, и притирания расплывались от пота.

Камасария с достоинством, не слеша поворачивала голову и бросала взгляды, исполненные спокойной властности. Сотни глаз окружающих трон людей – вельмож, воинов и рабов – следили за каждым движением нарядной и страшной старухи, от которой не ускользала ни одна мелочь, которая умеет потребовать от любого подданного то, что найдет нужным. Ее пухлые белые руки держали восточный лопатообразный веер с лебяжьей отделкой, те самые руки, что могли вручить награду достойному и без трепета указать палачу на очередную жертву.

Она зорко следила за всем, что происходило на ристалище, успевая слушать Аргота и отвечать ему, наблюдать за настроениями людей и многое брать себе на заметку в памяти.

Аргот, бледный высокий человек, казался болезненным. Все знали, что он получил рану в бок еще несколько лет назад в схватке со степными скифами и теперь бинтует грудь ежедневно, так как рана не закрывается и продолжает выделять кусочки поврежденных ребер. Но его глаза сверкали выразительно и бодро, он охотно смеялся, крупные зубы его казались желтыми на фоне бледных щек.

Аргот являлся одним из всесильных вельмож Боспора, пользовался неограниченным доверием у своей царственной подруги и с превеликой жадностью захватывал новые участки засеянных полей с прикрепленными к ним нищими хлеборобами-сатавками.

Он происходил из старинного рода Ахаменов, что кичились своим якобы родством с какой-то боковой ветвью персидских династов. Так ли это было на самом деле – неизвестно. Но тогда на Боспоре модно было производить себя от варваров. Чистого ионийского происхождения стыдились. Так, Спартокиды вели родословную от фракийских царей, с одной стороны, а с другой – от самого бога Посейдона, через его сына Евмолпа, а также доказывали, что и Геракл тоже является им отдаленным родственником.

Аргот считал свое происхождение выше всех других после царского. Деятельные Гераклиды, воинственные Эвии, что растеряли своих сынов в бесконечных походах по сарматским степям, богатые Килиды, владетели кораблей, наследственные навархи Боспора – были в его глазах лишь выскочками и делягами, далекими от настоящего благородства. Самоуверенный Аргот мог пренебречь недовольством пантикапейских «Совета и Народа», неоднократно указывавших ему на недопустимость захвата под разными предлогами городских и храмовых земель. Он лишь смеялся над такими обвинениями, смело расширял свои владения, выступал на площади перед народом с гордым и вызывающим видом и даже, вопреки воле народа, сумел добиться избрания на общинном сходе и сейчас считался выборным стратегом города.

От царя Аргот получил высокое звание хилиарха, суть воеводы всех ратей царских, за исключением фракийской конницы, находившейся под началом его соперника Саклея, сына Сопея из рода Гераклидов.

Досадная рана мешала ему осуществлять честолюбивые замыслы, он неделями лежал на одре болезни, охая и стуча зубами от озноба. И сейчас с трудом превозмогал головокружение, обливался потом, проклинал в душе праздник, но окидывал всех проницательным взглядом и беззаботно смеялся, беседуя с царицей.

– Сейчас, государыня, – говорил он своим приятным голосом, – выезжают молодые всадники, в том числе и наследник, да хранят его боги! Я сам отобрал для него лошадь и дал советы, как достичь победы.

– Прекрасно, – тихо отозвалась Камасария, – для меня было бы неприятно, если бы юного царевича обогнал какой-нибудь Атамб, неуклюжий и грубый, совсем не похожий на сына вельможи.