Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 73

В это время семь жрецов в черных покрывалах, с лицами, вымазанными сажей, выскочили откуда-то и, изгибаясь и махая руками, начали выкрикивать заклятья, призывая на скифов все несчастья и беды.

Граждане внимали всему этому с благоговейной сдержанностью. Только когда начались моления жриц Девы и Мата со скорбным лицом показывала платочек с кровавыми слезами богини, женщины подняли плач. Их причитания доносились до самой гавани.

Начались умилостивительные жертвоприношения. Хвост быка, принесенного в жертву на алтаре Обожествленного города и предназначенного для Зевса, скрючился в пламени и концом своим показал вниз.

Присутствующие ахнули в ужасе от такого недоброго знамения, предвещающего всеобщую гибель.

Но через мгновение хвост жертвенного быка начал выпрямляться и наконец согнулся вновь в виде черного скрюченного пальца, направленного на юг, в сторону Понта Эвксинского.

Опять охи и рыдания. Страшно быть низринутым в подземелья Аида, но еще страшнее найти смерть в волнах бурного моря, где рыбы пожрут тела, а душа непогребенного будет вечно маяться, не зная успокоения и тщетно напоминая о себе живущим печальными стонами и глухими вздохами или ночным стуком в окна рыбачьих хижин.

Толкователи посоветовались, поспорили, после чего разъяснили, что хвост жертвенного животного не предсказывает херсонесцам смерти в морской пучине и не является указанием на необходимость бегства на кораблях в Гераклею, как предполагали некоторые.

– Это, – разъясняли они, – указание полису обратиться за помощью к царю Митридату, по примеру прошлого года.

– А что означают кровавые слезы богини? – спросил народ.

– Кровавые слезы богини лишь подтверждают, что без помощи Понта нам не устоять.

Это толкование сделало обстановку определенной.

Оно мигом облетело всех граждан республики. Его обсуждали, как самое значительное событие дня. И еще много толковали о нем у очагов бедноты, в трапезных богачей, в мастерских и под сводами храмов.

Некоторых, однако, мучило сомнение.

Осень стояла у дверей, Арктур взошел, уже подули зябкие северные ветры и море помрачнело. Все это говорило о близком конце навигации. Пока посланные доберутся до Синопы, навигация закончится и все флоты станут на зимовку. Ведь плыть надо долго и медленно по маршруту: Херсонес, Тира, Каллатида, Гераклея, Синопа и обратно. Никто еще не пересек Понта Эвксинского поперек, как летают журавли и дикие гуси. Но и те выбирают кратчайший путь от мыса Бараний Лоб до мыса Карамвий.

Поэтому трудно было рассчитывать на скорую помощь из-за моря.

И вдруг божественная десница хвостом жертвенного быка указует на юг. Она направила смятенные умы на путь истинный, подтвердила возможность понтийской помощи и ее необходимость.

В те времена, так же как и всегда, люди охотно верили тому, чего желали. Сердца верующих взыграли, вновь согретые надеждой. Многие обнимались на площади и плакали от избытка чувств, словно понтийцы уже прибыли и скифы разгромлены. Не важно, что этого еще нет. Оно будет, боги ручаются за это!..

Девы и юноши в белых одеждах принесли гирлянды из поздних трав и цветов и украсили ими каменные плиты с текстами договоров между Фарнаком Первым и Херсонесом, те самые, около которых Бион-наставник проводил утром со школьниками урок истории.

Царь Агела выступил с заключительной молитвой; магический ритуал был закончен.

Теперь внимание богов надземных и подземных было привлечено, сердца их смягчены молениями, а обоняние их услаждено дымом жертвенных сожжений.

Тени героев, добрых демонов и гениев, целые сонмы душ предков витали невидимо над городом. Весь таинственный мир сверхъестественных существ незримо присутствовал на народном вече города. Все почувствовали это и стали серьезнее и сосредоточеннее. Некоторые с робостью поеживались, будучи убеждены, что жрецы расшевелили своими криками весь мир духов и привели его в движение, подобно пчелиному улью, по которому ударили палкой.

Однако экклезия еще не начиналась. Жрецы оттягивали ее начало, рассчитывая на щедрые взносы прихожан, растроганных молениями.

Действительно, вскоре посыпались пожертвования и посвящения.

Богатые несли вазы и золотые деньги, бедные – горшки и железные вещи, даже статуэтки, слепленные из глины. Все принималось с одинаковой лаской и благодарностью.

Одна хромая исцелилась, прикоснувшись к ногам кумира Девы, и в восторге подарила богине свои костыли. Пара молодых супругов с сияющими лицами принесла на алтарь Девы пучок льняных волос с головы своего первенца.

Бездетные что-то шептали богине и совали в ее одежды монеты и дощечки с начертанными просьбами излечить их от бесплодия. Девушки шли к богине с мольбой о счастливом браке. И странное дело! О скифах и грозящей городу опасности все будто забыли, считая, что это уже отвращено общегородскими молениями. Каждый спешил вымолить у богов для себя лично удачу, счастье и здоровье. Нужно пользоваться милостью богов, пока они в сборе, призванные громкими молитвами и богатыми жертвами.

Счастливцы, которым достались куски жертвенного мяса, с осторожностью держали его в крае плаща. Жертвенное мясо, подобно просфоре поздних времен, вселяло благодать в того, кто его съел. Находились такие, что продавали жертвенное мясо по высокой цене, торговались и ссорились.

Около храма Девы-Покровительницы толпа гуще и шумнее. Здесь криками встречают Бабона с его конями. На ступенях стоят жрицы в белых покрывалах с голубями на плечах.

Бабон с поклоном произнес формулу посвящения. Его круглые, рыбьи глаза сияли довольством и тщеславным сознанием благости совершаемого дела. Грузный, с кудрявой бородой и промасленными волосами, он походил на скифа, вышедшего из паровой бани.

Мальчишки и здесь почему-то хохотали. Вид Бабона приводил их в неудержимое веселье.

Улыбнулась Мата, за нею остальные жрицы.

Рабыни-иеродулы заиграли на свирелях. Странные птичьи переливы были полны грусти.

Храмовые служители приняли коней.

– На этих двух одрах, наверно, ездил еще дедушка нашего почтенного Бабона, – тихо заметил Костобок, подмигивая Торету.

– А у этого мерина запал. Ты слышишь, как он дышит?

Посмеиваясь, рабы повели коней в храмовую конюшню.

– Одного коня я купил бы по сходной цене, – раздался грубый голос, – он мне заменит издохшую пристяжную.

Это сказал откупщик Феокл, имевший шрам поперек лица. Он когда-то испытал на себе остроту скифской секиры. Багровый след от страшного удара на всю жизнь придал его физиономии выражение злобного удивления.

Старшая жрица кивнула ему головой в знак согласия.

Продажа храмом пожертвованных животных была делом обычным. Разрешалось также, посвятив храму овцу, внести ее стоимость деньгами. Храмы даже охотнее принимали деньги, нежели пожертвования натурой.

Продажа мерина состоялась. Старшая жрица сама приняла монеты и с деловой серьезностью пересчитала их.

– Лошадь твоя, Феокл, владей ею во имя Заступницы!

Третий конь имел хорошо поставленную голову, длинные бабки и косо сидящие лопатки. Его Бабон включал в число пожертвований с сожалением. Но подобрать худшего коня не смог. Зато теперь считал свой обет выполненным с лихвой, поскольку отдал богине такое ценное животное.

Архитектор Скимн пробрался поближе и внимательно приглядывался к статям лошади. Задрав ей голову, стал смотреть в зубы с видом знатока.

Бабон, оглядев жриц, толкнул локтем Костобока, только что передавшего в руки Феокла повод проданного мерина.

– Послушай, раб, а кто такая вон та, с родинкой на щеке?

Высокий широкогрудый раб, исправлявший должность старшего служителя при храме Девы, вопросительно взглянул на Бабона и, не теряя достоинства, провел пальцами по густым усам, свисающим ниже бритого подбородка. Его крепкая фигура, чистые одежды, пахнущие бензоем, и спокойное выражение желтоватых, чуть насмешливых глаз отражали то благочиние, отпечаток которого лежал на всем, что имело отношение к храму. Весь город знал Костобока как образец преданного и добросовестного раба-иеродула, не за страх, а за совесть выполняющего свои обязанности. Мата вполне доверяла ему и была спокойна за храмовое хозяйство, порученное его заботам.