Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 125

Лишь к утру стали утихать пиршественные клики и песнопения. Смоляные бочки догорели, глиняные пифосы были осушены, всюду на улицах храпели упившиеся боспорцы из тех, кто победнее. Богатых отнесли на носилках верные слуги и уложили спать на мягкие подушки. Человеческое море перестало бушевать, только, подобно утихающим волнам, покачивались и исчезали ватаги завзятых гуляк. Но и они изрядно утомились, их песни и смех становились невнятными, ослабевали и наконец умолкли.

А Митридат, трезвый и взвинченный одновременно, смотрел в окно дворца, чуждый сну и покою. Мысли, острые, как ножи, образы, сотканные из пламени, чувства более едкие, чем дым пожара, отравляли его тело и душу.

Он думал об изменнике сыне, но не только о нем.

Прошлое, настоящее и будущее являлись перед ним в каком-то фантастическом единстве, подобно сказочной трехглавой гидре, то готовой служить ему, пожирая его врагов, то угрожающей ему тройной огнедышащей пастью.

Он вновь переживал счастье побед и горечь поражений, видел себя в ореоле славы и мерзости позора! И, задавая вопрос судьбе, что она уготовила ему, чувствовал холодное дыхание той бездны, через которую решил перешагнуть.

Звуки ночного пира доносились до его ушей, но близость тысячной толпы, которая славит его и пьет за его успехи, сейчас не согревала его сердце. Наоборот, он острее ощущал свою обособленность от всех этих мелких, недалеких, по его мнению, людей, то страстно преданных ему, то лукавых и неверных. Они могут стать силой лишь в совокупности, но ничтожны и слепы каждый в отдельности, думал он с пренебрежением.

Это он призван богами объединить простых смертных, собрать их воедино, как собирают колосья в плотные снопы, способные противостоять непогоде. А потом – возглавить их в великом походе туда, на запад, где его ждет неслыханная победа и власть над миром! Вот она, заветная цель его жизни! Воспарить к небесам!.. Или… упасть в пучину небытия, как упал Икар, не рассчитав своих сил и крепости крыльев!

Сознание собственной исключительности, богоизбранности и непревзойденного превосходства над всеми никогда не оставляло Митридата. Он верил в свою звезду, превозмогал неудачи и преодолевал препятствия, питая огонь своей души убежденностью в конечном торжестве. Даже неизбежную смерть представлял как нечто величественное, подобное вознесению на Олимп, где богами уже уготовано ему достойное место.

Менофан застал его бодрствующим и напряженным, как туго натянутый лук, когда вошел на цыпочках, придерживая рукою меч.

Близилось утро, на лицо царя падали отблески ранней зари. Он сверкнул глазами в сторону верного соратника.

– Чего тебе?

Узнав, что в гавань вошли суда, отправленные в погоню за Махаром, царь в волнении приказал доставить во дворец обоих евнухов и царевича. Он был уверен, что Махар внял убеждению и явился с повинной.

Ожидая прибытия сына, Митридат опять ощутил, что отцовские чувства овладевают им. И постарался подавить их, утвердиться в подобающей ему царственной суровости и непреклонности. Он еще не решил, какой каре подвергнет Махара, когда тот предстанет перед ним, а посланцы уже прибыли во дворец.

– Ну? – жестко и нетерпеливо спросил он евнухов, упавших к его ногам.

Первым поднял голову Бакх, его бабье, расплывшееся лицо подергивалось, глаза блуждали, он хотел что-то сказать, но, встретившись взглядом с царем, опять стукнулся лбом о каменный пол.

– Где Махар? – почти вскричал царь, раздраженно ткнув длинным жезлом в спину слуги.

– Великий государь, – пролепетал Бакх, опять вскинув голову, – царевич там… в крытой повозке!

– Он жив? – выдохнул царь, стараясь скрыть свое волнение.

– Нет… Царевич не захотел вернуться и выпил яд, – почти беззвучно ответил Бакх, еле шевеля морщинистыми губами.

Он не знал, получит ли награду за содеянное или будет посажен на еловый кол.

Что-то опустилось в душе Митридата, словно померкло. И одновременно он почувствовал как бы облегчение. Все кончено, никаких решений принимать не придется, изменник сам покарал себя!.. И умер без страданий!

Царь приказал рассказать все подробно и слушал заплетающуюся речь Бакха и сухие пояснения Трифона не перебивая. Изредка отвечал кивком головы.

Все было проделано с большой ловкостью. Махар уже успел достичь Херсонеса и намеревался отплыть в Ольвию и дальше, в направлении Боспора Фракийского. Но, по настоянию Бакха, херсонесцы не выпустили из гавани ни одного из пяти кораблей беглого царевича.

Встретившись с евнухом и убедившись, что херсонесцы его не поддержат, Махар понял, что игра проиграна. Бакх предложил ему вернуться к отцу в чаянии помилования. Но он горестно покачал головой и ответил, что Митридат уже не одного из сыновей умертвил, хотя их вина была куда меньшей, чем его, Махара.

Тогда Бакх предложил ему чашу с отравленным вином. Он согласился принять смерть.

– Прочел он скиталу, полученную от меня? – угрюмо спросил царь.

– Прочел, но сказал, что не верит в возможность прощения. Добавил со слезами, что и сам не смог бы жить и пребывать около отца и государя после содеянной измены!

– Это все?

– Все, государь.

Бакх стал успокаиваться, понимая, что ничего страшного не последует, – может, царь даже проявит милость.

Только Трифон был не совсем доволен, так как ему не представилось возможности показать свои таланты в расправе над неугодными. Фрасибул и ближайшие спутники царевича были схвачены самими херсонесцами и сейчас находились в трюме корабля, закованные в цепи. Трифон завидовал Бакху, герою дня, заранее предугадывая, как щедро будет тот награжден за хитрость и распорядительность. Но Митридат, выслушав обоих, лишь кивнул головой небрежно, в знак поощрения.

– Идите, – сказал он, отвернувшись.

Бакх, поднявшись на ноги после заключительного поклона, спросил с робостью:

– Куда его? Внести во дворец?

– Нет, нет! – почти с испугом ответил царь, подверженный суеверному чувству боязни мертвых. – Отправить обратно в порт! Огласить, что царевич умер после раскаяния в содеянном. И похоронить с почетом как царского сына!