Митридат - Полупуднев Виталий Максимович - Страница 121

– Это евпатористы-то? – спросил царь не то язвительно, не то с притворным удивлением.

– Евпатористы!

Неожиданно царь рассмеялся. Все вздохнули облегченно. Только Трифон с ворчанием оставил свой кинжал, как бы сожалея, что не удалось пустить его в дело.

Асандр поднялся на ноги по знаку Митридата, который взирал на самоуверенного пантикапейца с миной снисходительности. Трудно было сказать, что в словах Асандра царь принял за истину и что счел той «ложью кстати», которая ценится не сама по себе, но как удачный ход в словесном состязании, когда каждая из сторон за острыми фразами скрывает свои подлинные цели и замыслы.

– Люблю северян! – весело изрек царь с той воинственной лихостью, которой умел подкупать сердца простых воинов. – Они смелы и готовы защищать свою свободу! Хотел бы я увидеть римлян, сраженных боспорским мечом, и, уверен, увижу их!.. Римляне хотели поработить боспорцев, но этого не будет! Я сам, о боспорцы, возглавлю вашу борьбу против Рима!.. Я пришел не разорять города ваши, а защитить их от коварного врага! А за измену Махара – вы не в ответе! За свое преступление он сам и ответит! Откройте ворота, не бойтесь! Мои войска не войдут в город! А кто обидит хоть одного боспорца или посягнет на его имущество – умрет на колу! Я сказал!

Асандр принял поданную виночерпием чашу с вином и осушил ее медленно, с достоинством. Понял, что страшное позади, грозный царь проявил милость, опасность разгрома Пантикапея предотвращена. С поклоном принял от царя дарственный меч и вместе со всеми вышел из шатра.

В последние минуты встречи с Митридатом он стал свидетелем знаменательной сцены. К царю приблизился седой человек без оружия, в разорванной, испачканной грязью одежде, что свидетельствовало о его скорби и раскаянии. Он хромал, спотыкался на слабых ногах и, наверное, не смог бы прийти сам, если бы его не поддерживал рослый воин, в доспехах, но тоже безоружный.

В трех шагах от царя старик, а за ним и его провожатый, распростерлись ниц, уткнувшись лицами в грязь.

– Кто это? – брезгливо сморщился царь и отвернулся.

– Это я, о великий государь! Раб и слуга твой, преданный тебе до смерти Неоптолем!

– А, это ты, неисправный, обленившийся старик? Ты, которому я поручил заботы о царевиче и который не оправдал моего доверия!.. Как же ты остался в Пантикапее? Или ты не успел сесть на корабль вместе с изменниками и трусами, или места не нашлось для тебя?

– И в мыслях не держал намерения бежать от тебя! Ибо жил радостной надеждой лицезреть тебя! И сейчас чувствую себя воскресшим, удостоившись твоего внимания! И скажу тебе, что Махар изменил тебе не сам!.. Люди подговорили его, отуманили его голову! Главный среди этих людей – Фрасибул!

– Еще кто?

– Было время – и Асандр склонял царевича к измене, но… видно, одумался и вот ныне предстал перед тобою!

– Как же ты позволил кому-то склонить царевича к измене? Почему не уберег его от злых советов?

– Увещевал царевича многократно! Но вначале царевич пребывал в опасном ослеплении и не желал слушать меня, а позже его обуял страх перед твоим гневом!

– Чем ослеплен был царевич?

– Римскими посулами, мощью римской. Поверил в твою гибель и преклонился перед Римом!

Неоптолем старался говорить правду, но он был неискусен в словопрении. Его речи казались той «правдой некстати», которая очень низко ценилась в царском окружении. Всем стало очевидно, что старый наварх рубит сплеча, не предугадывая воздействия своих слов на Митридата. Действительно, царь помрачнел, лицо его заострилось, стало язвительно-жестоким.

– Римскими посулами и моей гибелью? – переспросил он с каким-то свистом в голосе. – Не хочу слушать тебя, ты говоришь, как раб, который пытается спасти свою шкуру от кнута! Известно ли тебе, что я посылал царевичу тайное послание, получил ли он его?

– Сегодня ночью стало известно! Видят боги, хотел я помочь твоему гонцу вручить Махару письмо, да Фрасибул помешал мне!

– Выходит, царевич не прочел моего письма?

– Не ведаю, государь! Утром Махар не захотел говорить со мною. Он пнул меня, как собаку, а потом бежал в порт! Я же остался и вот лицезрею тебя!

Митридат с трудом сдержал приступ ярости, кровь ударила в голову, рука сжимала рукоять меча. Он был взбешен открытыми разоблачениями неприглядных поступков Махара, а также беспомощностью, проявленной Неоптолемом во всем этом деле. Наварх стоял на коленях с поникшей головой, ожидая рокового решения. Он надеялся на царскую милость, ибо полагал, что он меньше чем кто-либо повинен в происшедшем.

Послышались крики. К царю спешили два дюжих воина, они вели за руки странного человека, с которого стекала вода. Лица его нельзя было разглядеть под мокрыми космами волос. Воины повергли его к ногам царя.

– А это кто? – поднял глаза Митридат.

– Это я, великий государь! – взревел громогласно задержанный. – Раб недостойный, имя мое Кир!

– Где скитала? – коротко спросил царь, стараясь выглядеть спокойным.

– Вручена в собственные руки царевича там, на корабле!

– И царевич прочел ее?

– Не знаю, ибо на корабль я пробрался как вор и как вор бежал с него! Спасался от гнева Фрасибула!

Узнав, как было дело, царь задумался с угрюмым видом.

«Казнь для меня придумывает лютую за то, что опоздал я», – подумал Евлупор.

Но Митридат неожиданно смягчился, поднял глаза на Евлупора.

– Что ж, Кир, – сказал он сурово, но без гнева, – приказ мой ты выполнил – доставил скиталу Махару, не щадя жизни своей! Значит, ты ни в чем не виновен… Встань!

Когда Евлупор-Кир поднялся на ноги, сам не свой от радости, что спасен, подошла торжественная процессия городских архонтов и жрецов во главе с Левкиппом. В городе уже узнали об успехе Асандра и поспешили вслед за ним поклониться Митридату.

Парфенокл шествовал чинно, в богатых одеждах. Он всмотрелся в человека, который стоял перед царем и даже удостоился царского внимания. Лицо боспорского архонта стало красным, глаза угрожающе загорелись. Сердце рабовладельца не выдержало, он сразу забыл, как ему подобало держаться в столь ответственный момент. Вне себя, Парфенокл закричал во весь голос: