Взаперти - Кинг Стивен - Страница 11

И потом, он устал. Устал, как никогда.

Кертис лег на диван в трейлере и сунул под голову подушку. Входную дверь он оставил открытой, и внутрь, гладя лицо ароматными пальцами, задувал легкий ветерок. На Кертисе была только спецовка — вонючие трусы и носок он снял.

«Я не чувствую собственной вони. Ну разве не чудо?»

С этой мыслью он крепко заснул. Ему приснилась Бетси: она тащила пульт, весело позвякивая бирками на ошейнике. Он забрал у нее пульт, направил его на телевизор и увидел в окне Паскуду.

Четыре часа спустя Кертис проснулся — мышцы задеревенели, потную кожу зверски щипало. Снаружи рокотал гром: точно по расписанию приближалась дневная гроза. Кертис бочком спустился по ступенькам трейлера — как старик, разбитый артритом. Впрочем, именно так он себя и чувствовал. На улице он сел и посмотрел на темнеющее небо и туалет, из которого выбрался несколько часов назад.

Начался дождь. Кертис снял комбинезон, бросил его обратно в трейлер, чтобы не намочить, и голый стоял под дождем, обратив лицо к небу и широко улыбаясь. Улыбка не сошла с его лица, даже когда неподалеку от Деркин-Гроув ударила молния, и в воздухе запахло озоном.

Кертис чувствовал себя в полной безопасности, и это было чудесно.

Холодный дождь смыл с него большую часть грязи. Кертис медленно пошел в трейлер, обсох и надел комбинезон. С первыми лучами солнца, пробившимися сквозь тающие тучи, он неторопливо поднялся на холм, где стоял его мотороллер. Ключ Кертис держал в правой руке, зажав помятую собачью бирку между указательным и средним пальцем.

«Веспа» не привыкла мокнуть под дождем, но лошадка была что надо и завелась со второй попытки. Кертис оседлал ее — босоногий, с непокрытой головой, этакий веселый дух, — и поехал в сторону Черепашьего острова. Ветер раздувал грязные волосы и комбинезон. Машин навстречу почти не попадалось, и он без проблем пересек главную магистраль. Перед встречей с Грюнвальдом Кертис хотел принять пару таблеток аспирина, в остальном же он чувствовал себя прекрасно, как никогда.

К семи вечера на небе не осталось ни тучки. Примерно через час на пляже собрались бы любители закатов, и Грюнвальд хотел к ним присоединиться. Пока он отмокал в горячей ванне во дворе, потягивая слабый джин с тоником. Перед этим он принял сильное болеутоляющее, зная, что оно поможет ему добраться до пляжа, хотя со вчерашнего дня его не покидало чувство почти сказочного удовлетворения. В болеутоляющих не было нужды. Со временем это наверняка изменится, но сейчас Грюнвальд чувствовал себя великолепно — впервые за много лет. Да, его настиг финансовый крах, но скопленных деньжат хватит до конца жизни. И самое главное, он поквитался с педиком, виновным во всех его несчастьях. «Динь-дон, злая ведьма умерла…»

— Ну, здравствуй, паскуда.

Грюнвальд распахнул глаза. На фоне заходящего солнца возвышался темный силуэт — четкий, словно вырезанный из черной бумаги. Или из траурного крепа. Джонсон? Нет, Джонсон заперт в перевернутом толчке, Джонсон — сортирная мышь, подыхающая или уже подохшая взаперти. Тем более такой модник, как Джонсон, никогда бы не вырядился в фермерские тряпки. Это сон, всего лишь сон. Но…

— Проснулся? Отлично. Мне надо, чтобы ты бодрствовал.

— Джонсон? — Едва слышный шепот. На большее Грюнвальда не хватило. — Это ведь не ты?

Силуэт шевельнулся, и лучи позднего солнца скользнули по расцарапанному лицу гостя. Джонсон. Но что у него в руке?

Кертис увидел, куда смотрит Паскуда, и нарочно повернулся к солнцу. У него в руке был фен. А Грюнвалъд сидел по грудь в воде.

Он подскочил и схватился за стенку ванны, чтобы вылезти, но Джонсон тут же отдавил ему пальцы. Грюнвальд заорал и отдернул руку. Хотя Джонсон был босиком, наступил он со всего размаху.

— Ни с места! Мне нравится, как ты сидишь, — с улыбкой сказал Кертис. — Вчера тебе тоже нравилась моя поза, верно? Я принес подарок. Захватил из дома — ты уж не обижайся, что он подержанный. Всю пидорскую пыль я с него сдул по дороге сюда. Между прочим, я прошел через задний двор. Ты очень кстати выключил ток в изгороди, которая убила мою собаку. Держи.

И он бросил фен в ванну.

Грюнвальд заорал и попытался его поймать, но не успел. Фен бухнулся в воду и пошел на дно, кувыркаясь в водяных струях. Он ударился о тощую ногу Грюнвальда, и тот отпрянул, по-прежнему крича и думая, что его бьет током.

— Спокойно, — сказал Джонсон, все еще улыбаясь. Он отстегнул одну лямку комбинезона, затем другую, и спецовка упала на пол. Под ней Джонсон был голый, на внутренней стороне рук и бедер следы от грязной жижи из бака. В пупке Грюнвальд заметил отвратительный коричневый сгусток. — Он не подключен. И я даже не знаю, работает ли этот фокус с феном в ванной. Хотя, признаться, будь у меня удлинитель, я бы поставил эксперимент.

— Убирайся! — прохрипел Грюнвальд.

— И не подумаю, — ответил Джонсон.

Улыбка не сходила с его лица. Может, он спятил? На его месте Грюнвальд бы точно спятил. Но как он выбрался? Ради всего святого, как?

— Ливень смыл с меня большую часть дерьма, но я все еще грязный. Да ты и сам видишь.

Джонсон выковырял из пупка мерзкий сгусток и, как засохшую соплю, щелчком бросил в ванну. Сгусток приземлился Грюнвальду на щеку. Коричневый и вонючий. Жидкий. Господи, это же дерьмо! Грюнвальд опять заорал, на сей раз от отвращения.

— «Он бьет, он забивает!» — улыбнулся Джонсон. — Не очень-то приятно, а? Вони я больше не чувствую, но смотреть на дерьмо мне надоело. Так что будь добрым соседом, пусти меня в свою ванну.

— Нет! Нет, я не позво…

— Спасибо! — перебил его Джонсон и тут же плюхнулся в воду, подняв брызги.

От него воняло. Грюнвальд забился в противоположный конец ванны (загар на его тощих ногах был похож на чулки серо-коричневого цвета) и перебросил руку через край. Джонсон тут же вцепился ему в шею своими расцарапанными в кровь, но чудовищно сильными пальцами, и потянул Грюнвальда обратно в воду.

— Нет-нет-нет-нет! — с улыбкой произнес Джонсон, подтаскивая его к себе. Маленькие черно-коричневые хлопья заплясали на поверхности воды. — Мы, пидоры, редко купаемся в одиночестве. Ты, конечно, читал об этом в Интернете. А пидоры-ведьмаки? Никогда!

— Пусти!!!

— Может, и пущу. — Однако Джонсон еще крепче сжал Грюнвальда в ужасно непристойных объятиях. От него все еще несло толчком. — Сначала ты должен опробовать позорный стул для пидарасов. Пройти крещение, так сказать. Смыть грехи.

Его улыбка превратилась в ухмылку, а ухмылка — в оскал. Грюнвальд понял, что его убьют. Джонсон утопит его в ванне, и последним, что он увидит перед смертью, будут кусочки дерьма, плавающие в прежде чистой воде.

Кертис надавил Грюнвальду на голые, тощие плечи и погрузил его в воду. Тот брыкался, лягался, редкие седые волосы плавали в воде, а из большого клювоподобного носа поднимались серебристые пузырьки воздуха. Желание утопить старика было очень сильным, и Кертису хватило бы сил. Раньше Грюнвальд, несмотря на возраст, мог уделать его одной левой, но те времена прошли. Паскуда болел. Потому Кертис его и выпустил.

— Ты прав! — проорал он. — Горячая ванна отлично снимает боль! Но черт со мной, как насчет тебя? Хочешь окунуться еще разок? Во всех религиях говорится, что это полезно для души.

Грюнвальд яростно затряс головой, с редких волос и кустистых бровей полетели брызги.

— Тогда сиди и слушай, — сказал Кертис. — Это мы уберем, лады? — Он залез под ногу Грюнвальда — старик дернулся и взвизгнул, — вытащил из ванны фен и бросил его через плечо. Тот залетел под стул.

— Скоро я тебя покину, — продолжил Кертис, — и вернусь домой. Можешь идти любоваться закатом, если хочешь. Ты еще хочешь?

Старик покачал головой.

— Нет? Надо же, У тебя впереди последний хороший закат, сосед. И последний хороший день — собственно, потому я и дарю тебе жизнь. Знаешь, в чем ирония? Оставь ты меня в покое, ты бы получил как раз то, чего добивался. Потому что я сам запер себя в толчке, не зная об этом. Разве не смешно?