Warhammer 40000: Ересь Хоруса. Омнибус. Том I - Френч Джон - Страница 17

— Как ты сказал? — изумилась Мерсади и невольно выпрямилась.

— Морниваль, — повторил Мемед, перемешивая состарившиеся квадратные карты. — Это старинное франкское слово, означающее сочетание четырех старших карт. Рука победы.

Позади них, далеко за невидимой в темноте зеленой изгородью, внезапно взмыла в небо ракета и вспыхнула ярким белым светом.

— Рука победы, — пробормотала Мерсади.

Совпадение и что-то еще, во что она в душе верила, называя судьбой. Перед ней приоткрылась картина будущего.

И выглядело оно весьма заманчиво.

5

Питер Эгон Момус оказывал им великую честь. Питер Эгон Момус снизошел до того, что решил поделиться с ними своими представлениями о новом Верхнем Городе. Питер Эгон Момус, архитект-дизайнер Шестьдесят третьей экспедиции, обнародовал свои первичные идеи по преобразованию покоренного города в вечный мемориал славы и согласия.

Беда была в том, что Питер Эгон Момус находился довольно далеко, а его голос был едва слышен. Игнацию Каркази приходилось вытягивать шею, и он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, чтобы хоть что-то увидеть. Собрание проходило на центральной городской площади, к северу от дворца. Середина дня только что миновала, так что солнце стояло в зените, обжигая палящими лучами базальтовые башни и городские дворы. Высокие стены обеспечивали немного тени, но сам воздух был горячим и почти неподвижным. Время от времени доносилось дуновение легкого ветерка, но и он обжигал, словно перегретый пар, и только поднимал с земли облака мелкой пыли. Особенно досаждала пороховая гарь, неизбежное последствие недавних сражений; она казалась всепроникающей и висела в воздухе легким туманом. Горло Каркази пересохло, словно речное русло в период засухи. Да и все остальные вокруг постоянно кашляли и чихали.

Все присутствующие, числом около пяти сотен, прошли строгий отбор. Три четверти аудитории представляли собой местную знать: вельможи, дворяне, купцы, члены свергнутого правительства, представители Шестьдесят третьей экспедиции, которые были обязаны наблюдать за новыми порядками. Все они были приглашены официально, чтобы хоть пассивно участвовать в обновлении общества.

И еще присутствовали летописцы. Некоторые из них, как и Каркази, воспользовались первой предоставленной возможностью хотя бы ненадолго ступить на поверхность планеты. Но если это все, что их ожидало, считал Каркази, то можно было не спешить. Не очень-то интересно стоять в раскаленной печи и слушать нечленораздельное бормотание старого придурка.

Похоже, большинство местных жителей из числа приглашенных разделяли его мнение. Всем было жарко и скучно. На лицах приглашенных не было улыбок, а только тяжелое и мрачное выражение долготерпения. Выбор между гибелью и согласием не делал последнее более приятным. Они потерпели поражение, лишились возможности развивать свою культуру и вести привычный образ жизни, а впереди их ждало будущее, уготованное незваными пришельцами. Они попросту устало переносили унижение, которым сопровождалось присоединение к Империуму Человечества. Время от времени раздавались хлопки, но исходили они только от предусмотрительно расставленных в толпе итераторов. Зрители беспорядочно столпились вокруг специально воздвигнутой для этого события металлической сцены. Над помостом были установлены гололитические экраны, на которых демонстрировались объемные модели разных частей будущего города, а также оригинальные геодезические инструменты из блестящей стали и латуни, которыми Момус пользовался в процессе работы. Эти сложные, напоминающие переплетение спиц предметы, вызвали у Каркази ассоциации с орудиями пыток.

Ассоциации показались как нельзя более уместными.

Момус, мелькавший иногда между головами зрителей, был приятным на вид коротышкой с изысканными манерами. Пока он рассказывал о своих планах, несколько итераторов, стоящих вместе с ним на сцене, меняли изображение на экранах и жестами привлекали внимание зрителей к демонстрируемым моделям. Но слишком яркое солнце мешало добиться качественной гололитической проекции, и картины будущего города надставлялись несколько размытыми и трудными для восприятия. С системой воспроизведения звука, используемой Момусом, тоже было что-то неладно, и то немногое, что проходило через усилитель, только показывало, насколько докладчик неспособен к публичным выступлениям.

«…Всегда залитый солнцем город, своего рода подношение солнцу, как можно убедиться и в этот день. Я уверен, что вы не могли не отметить триумф солнца. Город света. Господство света над тьмой — это благодатная тема, что относится и к господству света науки над тьмой невежества. Местные фототропические технологии произвели на меня огромное впечатление, и я намерен использовать их в своем проекте…»

Каркази вздохнул. Он и представить себе не мог, что станет восхищаться деятельностью итераторов, но эти мерзавцы хотя бы умеют выступать перед аудиторией. Питеру Эгону Момусу следовало оставить доклад итераторам, а самому ограничиться демонстрацией наглядного материала.

Внимание неудержимо рассеивалось. Каркази перевел взгляд на геометрические очертания высоких стен. Освещенные солнцем участки приобрели розоватый оттенок, то, что оставалось в тени, было угольно-черным. Он отметил выбоины от снарядов и болтов, испещрявших базальт, словно оспины. Невидимый за стенами дворец находился не в лучшем состоянии — пласты штукатурки висели клочьями, словно змеиная шкура в период линьки, а большая часть окон превратилась в слепые проемы.

К югу от места, где проходило собрание, стояло произведение механикумов — огромный титан. Его человекоподобный корпус угрожающе навис над стеной. Он стоял совершенно неподвижно, точно превратился в мемориальный воинский памятник. Вот он, по мнению Каркази, представлял собой гораздо более подходящее олицетворение славы и согласия.

Взгляд Каркази задержался на титане. Ему никогда не приходилось видеть ничего подобного, разве что только на пиктах. Величественный вид гиганта почти примирил поэта с неудавшейся вылазкой.

Чем дольше он смотрел, тем более неуверенно себя чувствовал. Грандиозная фигура была слишком большой, слишком грозной и слишком неподвижной. Каркази знал, что гигант может двигаться. И почти ждал этого. Внезапно ему страстно захотелось, чтобы титан повернул голову, или сделал шаг, или хоть как-то прервал свое оцепенение. Подобная неподвижность была мучительной.

Затем появился страх, что при неожиданном движении титана сам Каркази станет абсолютно неуправляемым, может невольно испустить крик ужаса или упасть на колени.

От звука вспыхнувших аплодисментов Каркази едва не подпрыгнул. Вероятно, Момус сподобился сказать что-то умное, и итераторы изо всех сил старались вызвать ответную реакцию у слушателей. Каркази несколько раз покорно свел вместе вспотевшие ладони. Он устал. Он понял, что ни минуты больше не сможет оставаться под застывшим взглядом неподвижного титана.

Каркази взглянул на сцену. Момус распинался уже пятнадцать минут без перерыва, но внимания заслуживали те, кто находился за спиной Момуса, позади сцены. Два великана в желтых доспехах. Два благородных космодесантника из Семнадцатого Легиона, Имперские Кулаки, гвардия Императора. Вероятнее всего, они получили задание придать выступлению Момуса большую значительность. Каркази также предположил, что Семнадцатому Легиону отдано предпочтение перед Лунными Волками, поскольку эти воины считались признанными гениями в искусстве фортификации и обороны. Имперские Кулаки были строителями крепостей, военными масонами, сооружавшими такие редуты, которые были не по зубам ни одному из противников.

Это должно было бы выглядеть символично: архитекторы войны слушают выступление архитектора мира.

Каркази подождал, надеясь, что кто-то из них заговорит и выскажет свое мнение по поводу планов Момуса, но солдаты молчали. Они стояли с болтерами поперек широкой груди, такие же неподвижные и непоколебимые, как титан.