Хорнблауэр и Его Величество - Форестер Сесил Скотт - Страница 2

Времена менялись. На королевском штандарте больше не было французских лилий — они некоторое время назад тихо-мирно были заменены ирландской арфой. А за последние полгода британский флот потерпел череду поражений в отдельных стычках — ничего подобного не происходило уже свыше пятидесяти лет. Неудачи вряд ли продлятся — теперь, когда Англия познакомилась с боевой силой американского флота, она, несомненно, задушит нарождающуюся морскую державу безжалостной блокадой. Но блокада не сможет помешать просачиванию рейдеров и приватиров — девятнадцать лет войны с Францией это показали. В период этого неспешного процесса удушения Англии придется мужественно переживать потери от рейдерства. Но Хорнблауэр был озабочен тем, чтобы «Аугуста» не стала одной из них.

— Сигнальщики! — рявкнул он. — Аугуста — Корморанту. Занять позицию с на-ветра в одной миле.

На фалах взвились соответствующие флаги, и «Корморант» подтвердил получение сигнала их репетованием. При таком взаимном расположении судов корвет прикрывал «Аугусту» от какого-нибудь случайного рейдера, пожелавшего свалиться как коршун на свою добычу.

Яхта медленно удалялась от берега, следуя вниз по Каналу[2]. Позади неё оставались утесы Семи Сестер и крутые обрывы мыса Бичи-хэд. Хорнблауэр присмотрелся к королю и окружавшим его придворным. Наблюдая за жалкой фигурой, с головой, покрытой седыми волосами, неуверенно передвигавшейся, рассматривавшей окружающие предметы близорукими глазами, он пришел к выводу, что Манифолд сильно ошибался в выборе метода лечения. Наверняка этот новый образ жизни, свежий воздух и непривычная обстановка будут гораздо полезнее для больного ума, чем кровопускания, прием слабительных лекарств и одиночное содержание, на чем настаивал доктор.

Хаотические перемещения короля привели его ближе к Хорнблауэру, и он снова принялся изучать лицо капитана.

— Маленькой Софии нравится море, — произнес король.

— Да, Ваше Величество.

Хорнблауэр знал, что София была любимой дочерью короля, умершей более двадцати лет назад. Он также слышал о веселых времяпровождениях на дорсетском берегу, которыми наслаждался король вместе со своей счастливой семьей.

Король наморщил брови, напрягая свою память.

— Маленькая София. Где она сейчас? Она только что была со мной.

— Её королевское высочество путешествует, сир — вмешался лорд-камергер. Его заметный шотландский акцент хорошо сочетался с носимой им лентой ордена Чертополоха.

— Как так? Она мне ничего не сказала о своей поездке, — сказал король.

— Она передала мне письмо, сир, с выражением своего глубочайшего почтения. Но у неё не оставалось времени дождаться возвращения Вашего Величества для того, чтобы лично попрощаться. Её королевское высочество вернется во вторник, и просит вас оставаться таким же спокойным и мягким, как если бы она была при вас.

— Вторник. Вторник — повторил король. — Маленькую Софию придется ждать очень долго. Полагаю, что я должен. Я буду.

Хорнблауэр встретил взгляд лорда-камергера, и его отношение к этому человеку вдруг изменилось, как-то потеплело. Небольшой доброжелательный обман, ловкий намек на необходимость сохранять спокойствие показывали, что этот шотландский лорд обладал чутьем и тактом, соответствующими занимаемому положению, а его улыбка выдавала то, что он разделял такое же доброе чувство к безумному королю, какое испытывал и сам Хорнблауэр. Горацио внезапно прекратил размышления на тему того, на сколько выше в иерархии находится орден Чертополоха по сравнению с орденом Бани, который украшал его собственную грудь.

— Его Величество, — сказал лорд-камергер, — желает, чтобы вы присутствовали на ужине.

— Это доставит мне огромное удовольствие, сэр, — ответил Хорнблауэр.

Как оказалось, данное утверждение было значительно преувеличенным. Нет, не то чтобы ужин не был замечательным, хотя королевские повара и неуклюже путались в незнакомой обстановке. Пища была превосходна, а обслуживание, учитывая стесненное пространство королевской каюты, было вполне приличным. Но Хорнблауэру не добавлял аппетита вид короля, сидевшего за столом с двумя внимательными служителями по обе стороны и имевшего из всего столового набора только ложку. Он ел неуклюже, как малое дитя, обмазывая щеки молоком и хлебом. Поэтому он испытал облегчение, хотя и связанное с тревогой, когда в каюте появился гардемарин и шепнул ему на ухо:

— Мистер Уайт со всем почтением передает вам, сэр, что видимость ухудшается.

Хорнблауэр отложил салфетку, с извиняющимся видом кивнул лорду-камергеру и поспешил наружу. Уже поднимаясь по трапу, он сообразил, что совершенно забыл поклониться королю.

Снаружи, как и докладывал Уайт, все признаки ухудшения видимости были налицо. Длинные узкие полосы белёсой мглы расстилались над поверхностью моря — явный признак надвигавшегося густого тумана. «Корморант», шедший с наветренной стороны, с трудом различался во мгле и сумерках приближавшейся ночи. Хорнблауэр, потирая подбородок, предался размышлениям. Справа на траверзе лежала гавань Шорэм, однако течение было неблагоприятным, и ветер стихал. К тому же было рискованно следовать малыми глубинами в густом тумане. Первым его побуждением, как и любого другого капитана в подобных обстоятельствах, стало желание отдалиться от небезопасного берега. Мористее существовала другая опасность — рейдеры, но вероятность встречи с приватиром была предпочтительней неизбежной встрече с мелью. Хорнблауэр отдал приказ рулевому и подозвал сигнального гардемарина.

— Аугуста — Корморанту. Курс зюйд. Сократить дистанцию.

С явным облегчением он увидел сквозь сгущавшуюся мглу подтверждающие сигналы на топе мачты «Корморанта», заметил его поворот и постановку грота дополнительно к уже имевшимся парусам. Четверть часа спустя туман усилился так, что с трудом просматривалась вся палуба. Хорнблауэр поблагодарил свою звезду за решение спуститься мористее вместо того, чтобы пытаться достичь гавани Шорэм.

— Побеспокойтесь о звуковых сигналах, мистер Уайт, — произнес он резким тоном.

— Так точно, будет исполнено, сэр, — донесся голос невидимого Уайта.

Громкий звук туманного колокола отразился эхом в сгустившейся атмосфере, и наступившая тишина повисла тяжко над «Аугустой», медленно продвигавшейся по невидимой поверхности моря. Через казавшиеся очень долгими две минуты колокол зазвучал вновь. Почти сразу же вслед за ним донесся ответный звук другого колокола слева по корме.

— Это «Корморант», сэр, — донесся голос Уайта. Хорнблауэр не снизошел до ответа на это явно бесполезное замечание. Но следующий сигнал другого колокола донесся, как казалось, с правого борта.

— Что за черт? — произнес Уайт.

Определить направление на источник звука в тумане зачастую невозможно — полосы густого тумана отражают звук не хуже массивной скалы. Собственный колокол «Аугусты» звучал продолжительно и громко, а ответный сигнал «Корморанта» был едва слышен.

Хорнблауэр попытался вспомнить всё, что он знал о Мелвилле — командире корвета. Молодой, энергичный, честолюбивый, он был произведен в кэптены[3] после лихой стычки с французами где-то в Бискайском заливе. Были ли его служебные качества адекватны трудной задаче совместного плавания в тумане — оставалось под вопросом. Снова прозвучал колокол «Аугусты», и на этот раз никакого ответного сигнала не было слышно.

На палубе появился доктор Манифолд и, приблизившись, святотатственно нарушил священное одиночество капитана. Командование королевской яхтой включало в себя, увы, и подобные неприятности, и Хорнблауэр почувствовал, что с радостью променял бы его на квартердек самого завалящего линейного корабля флота Канала.

— Этот шум беспокоит моего пациента, сэр, — сказал Манифолд.

— Сожалею, но этот шум необходим, — ответил Хорнблауэр.

— Я настаиваю на его прекращении.

— На борту имеется только один человек, — раздражение Хорнблауэра достигло точки кипения, — который имеет право настаивать на чем-либо. И он настаивает на том, чтобы вы, сэр, спустились вниз.