Хаос - Уорд Рейчел - Страница 34

Это я вру. Один пальчик попал как раз в незажившее место, но я хочу подержать ее еще немножко. Никогда в жизни не держал на руках таких маленьких. Это прямо волшебство. Может, только она одна такая, не знаю. Она не ежится, не пугается моей рожи, а просто смотрит.

Когда я гляжу на Сару, она улыбается — в первый раз за сегодня. Я вообще в первый раз как следует вижу ее улыбку. Лицо у нее стало совсем другое.

— А ты умеешь с ней обращаться, — говорит Сара. — Ты ей нравишься. Обычно она орет как резаная, когда я даю ее кому-нибудь подержать.

— Ну я же настоящий мужчина, — говорю я. Это я шучу, но на самом деле чувствую себя прямо героем.

Тут мы слышим шаги на лестнице, и появляется бабуля. Глядит сначала на коляску, потом на Сару в полотенцах.

— Боже, боже, полон дом народу, — говорит она. — Это еще что такое?

Сара опять сутулится — уходит в глухую оборону.

— Здрасьте, — говорит она. — Меня зовут Сара.

— Вы та девушка из больницы. Которая расписала стену.

— Это моя бабушка Валери, — говорю. — Вэл. А бабуля даже не улыбается. Глядит на меня, и лицо у нее становится серое.

— Адам, положи ребенка. Ты с ума сошел?

— Да ничего, баб, я ей нравлюсь.

— Положи ребенка!

— Перестань, баб!

Она подходит ко мне и собирается забрать у меня Мию. Мия перепугалась. Она утыкается мне в плечо.

— Баб, ты чего?! Ей у меня хорошо!

— Я — чего?! Это ты — чего! Ты же видел картину, ты знаешь, что будет!

Тут мы с ней смотрим на Сару.

— Да-да, я понимаю, — говорит она, — ну, пока-то можно. Сегодня можно.

Бабуля разворачивается к ней:

— То есть вы хотите, чтобы она к нему привыкла, доверяла ему, сама попросилась к нему на руки первого января? Так?

Сара морщится:

— Нет, что вы… я не знаю. Не знаю!

— Зачем вы пришли? — Бабуля говорит жестко, чтобы не выдать, каково ей на самом деле. Я-то понимаю, это она завелась, потому что в панике, но Сара этого не знает. Нагнать страху бабуля умеет и сейчас разошлась по полной.

— Зачем я пришла? Я жила у друзей, а их арестовали. Больше у меня никого нет. Идти мне некуда. Но если вы против, я уйду. Ничего. Найдем что-нибудь.

Она берет Мию за бока, чтобы взять у меня, и случайно задевает рукой мне плечо. Руки у нее такие теплые, такие гладкие. Чувствую косточки под тонкой кожей. Будто током ударило.

Тут я наконец встряхиваюсь:

— Баб, Саре негде переночевать. Я сказал, что она может пойти к нам. Положим ее в моей комнате, а я посплю здесь на диване. Это только на одну ночь, баб, я сказал — можно.

Бабуля глядит на меня. На долю секунды мне кажется, что сейчас разразится колоссальный скандал. Потом она пожимает плечами и переводит взгляд на Мию.

— Ладно, — говорит она. — Выгонять вас на улицу я не стану, но вы совершаете роковую ошибку. Я уверена. — Шагает ко мне. — Кто это тут у нас?

— Мия, — говорит Сара.

Бабуля подходит поближе. Малышка отстраняется, но все равно исподтишка посматривает на нее — интересно же.

— Не бойся, — говорит бабуля и нежно гладит ее по щеке. — Я, конечно, ведьма, но не злая. Я добрая.

Сара

Злая, добрая… какая разница? Дело не в костлявых желтых пальцах и не в фиолетовых патлах, дело в глазах. Стоит ей глянуть на тебя этими своими глазищами, и готово. Как гипноз. Не можешь отнести взгляд, пока она сама тебя не отпустит.

Наоравшись и напугав Мию до полусмерти, она пытается подружиться с ней, но Мия на такое не согласна. Цепляется за меня, будто обезьянка, и даже глядеть на нее не желает. Поэтому Вэл переключается на меня. Будто молнией в макушку ударило. Она хмурится.

— Сиреневый, естественно, — говорит она, — и еще темно-синий. И все залито розовым.

— Баб, — говорит Адам, — опять ты за свое…

— Что? О чем вы говорите?

— Это твоя аура, — тяжело вздыхает Адам.

— Чего?!

— Твоя космическая энергетика, — говорит Вэл. — Ярко-розовая — чувствительная, артистическая натура. Сиреневый — ясновидение, визионерство. Темно-синий — полный ужас.

Такое чувство, будто меня взяли и раздели. Эта старушенция, совершенно незнакомая морщинистая старушенция с волосами на три оттенка ярче, чем нужно, — она меня знает!

— Я угадала. — Это утверждение, а не вопрос.

— Да, — выдыхаю я, — вы угадали.

— Сара, — говорит она, и я задерживаю дыхание — я же не знаю, что будет дальше.

— Что?..

— Тебе здесь рады. Тебе рады в этом доме.

И тут я чувствую, как меня обнимают и укутывают и словно набрасывают на плечи уютный плед. Это трудно объяснить — нет, не облегчение, хотя мне, конечно, становится легче, — в комнате происходит что-то ощутимое, разливается теплота, которая не только жар, но еще и свет. Эх, торговать бы такой в бутылках — можно было бы миллиардером стать, а на этикетках писать «уют», или «любовь», или «дом». Да, я бы сказала — «дом». Не такой, где я выросла, а такой, какой должен быть у каждого нормального человека — в идеальном мире. Место, где можно быть самим собой, где тебя никто не тронет. Мне хочется плакать — и здесь можно плакать, — но я прикусываю губу. В последние несколько дней я уже столько плакала и понимаю, что еще придется. А сейчас не время для слез.

— Спасибо, — говорю. И добавляю: — Пойду оденусь.

Вручаю Мию обратно Адаму. Когда она понимает, что я передаю ее кому-то другому, то немножко нервничает, но потом видит, кто это, расслабляется и сама тянется к нему. Как странно, что она сразу его приняла. Так у нее ни с кем еще не было. Она застенчивая и боязливая. Может быть, мне и сны снились только для этого? Нам было суждено встретиться с Адамом, и вот как это получилось. Он нашел картину, а потом я нашла его. А вдруг? А вдруг все именно так? Вдруг вместо кошмара нас ждет развесистый хеппи-энд?

Иду наверх, надеваю штаны и футболку. Не успев продеть голову в ворот, замираю и нюхаю ткань. Это его футболка. Адама. Я хочу почувствовать его запах — так и есть, футболка пахнет им, еле заметно. Натягиваю футболку, разглаживаю на себе. При мысли о том, что его запах останется на моей коже, у меня бегут мурашки — там, где ткань касается тела.

Потом мы пьем чай и немного смотрим телевизор и сюсюкаем с Мией. Никто не говорит о датах смерти, страшных снах и аурах. Нет, просто Адам все время подкалывает бабулю, а та велит ему «засунуть в рот оба кулака» и «выбирать выражения», и все это с улыбкой и блеском в глазах. Любят они друг друга. Может, и сами этого не понимают, но в этом крошечном, грязноватом, запущенном домишке царит любовь.

Начинаются новости, мы все ненадолго замолкаем. Все как обычно: наводнения, голод, войны. В Японии чрезвычайное положение: три вулкана вот-вот начнут извергаться одновременно. Полным ходом идет массовая эвакуация. В Лондоне на Гроувенор-сквер прошла акция протеста против угрозы американского вторжения в Иран. У Ирана есть ядерное оружие, это все знают. Их президент что, совсем сбрендил — туда соваться?! Неужели Ирак, Афганистан, Северная Корея ничему его не научили?! Под самый конец идет репортаж о легком землетрясении, которое Адам почувствовал на Оксфорд-стрит. Развлекательный такой репортаж, — ну сами знаете, «все отделались легким испугом», видео с чьего-то мобильника и несколько интервью с очевидцами.

После новостей идет кретинский сериал. Сидим и таращимся в экран, но на самом деле никто его не смотрит.

— По-моему, баб, землетрясение будет, — говорит Адам. — Ну или бомба — серия бомбардировок.

— Японцы давно уже сообразили, — отвечает Вэл. — Они зря суетиться не будут.

— Так им же по-любому эвакуироваться надо, у них вулканы.

— А у нас ты. У нас то, что ты говоришь. Тебя должны услышать. Надо, чтобы все успели убраться отсюда.

— Да нет, это же другое дело! Я уже думал, как до всех доораться, как сделать так, чтобы меня все заметили. Может, повесить баннер, влезть на Мэри-Экс или на Тауэр-бридж — ну типа того.

— Получится как с моей картиной, — говорю. — Никто не обратит внимания. Решат, ты псих. Надо, чтобы тебя показали на уличных экранах. Сколько их у нас? Тысяча? Больше? Это ведь официальный канал, правда? Все смотрят, что там показывают. Надо туда пролезть, хакнуть их, что ли…