Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Уорд Рейчел - Хаос Хаос

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Хаос - Уорд Рейчел - Страница 20


20
Изменить размер шрифта:

Просто сон. Это не взаправду.

Все в этом сне наперекосяк, так не может быть. Я в жизни глаз с Мии не спущу. Это злые шутки подсознания, вот что. Оно берет мои самые главные страхи, выворачивает их наизнанку и предъявляет мне.

Вот только… вот только клочки кошмара складываются словно мозаика. Мия. Адам. Я.

В этом есть какая-то неизбежность.

Это невыносимо. Одной, в темноте, мне со всем этим не справиться. Я снова тянусь вниз и беру Мию к себе в постель. Я ее разбудила. По-моему, раньше я никогда так не делала. Всегда разрешала ей спать в собственном режиме. Но вот она не спит и не плачет. Кладу ее к себе на колени. Ласково беру за руки, она вцепляется мне в большие пальцы, и мы смотрим друг на друга, прямо в глаза, и долго-долго молчим.

— Я тебя никогда не брошу, — говорю я ей наконец. — Я тебя никогда не брошу.

И жду, что она скажет мне в ответ то же самое. Наверное, после родов у меня слегка поехала крыша. От Мии у меня размягчились мозги, размазались все границы. Если бы она сейчас сказала мне: «Мама, я тебя никогда не брошу», я бы даже не удивилась. В мире, размытом от молока и недосыпа, такое вполне может быть.

Она ничего не говорит. Смотрит, смотрит, смотрит. Постепенно веки у нее тяжелеют, не удержать. Несколько минут они трепещут, а потом закрываются. Дышит ртом, каждый выдох умилительно натужный, она чуть ли не храпит. Кладу ее на матрас себе под бок.

Что бы ни случилось, что бы ни готовило нам будущее, у нас есть настоящее — мы с Мией лежим лицом к лицу, близко-близко, дышим одним и тем же воздухом, делим на двоих одну и туже дремоту — и мне этого довольно. У нас есть настоящее. И пока нам больше ничего не нужно.

Я снова засыпаю, и теперь малышка плачет, и я тоже плачу. Нас окружила огненная стена. Мы здесь погибнем, сгорим заживо. На себя мне плевать, но Мия… Это невозможно! Я прикрываю ее своим телом, пытаюсь защитить. Пламя подбирается ко мне. Одежда от жара вплавляется в кожу.

— Сара! Сара!

Кто-то трясет меня за плечо. Это он. Адам. Пытается что-то мне сказать, но кругом все с грохотом рушится. Я ничего не слышу.

— Сара, просыпайся! Просыпайся!

Открываю глаза. Я кричу, Мия кричит, но воздух кругом холодный — это лицо у меня пылает. Я в своей комнате в норе Винни, и это голос Винни, а не Адама.

— Ты разбудила ребенка, — говорит он.

Я беру ее на руки. Моя девочка. Я ее напугала. Вылезаю из постели и хожу по комнате, укачиваю ее, но ничего не помогает, и мы возвращаемся в постель перекусить. Она присасывается, держится руками за грудь изо всех сил, жадно ест. Я вытираю ей слезы с того глаза, который мне сейчас видно, и постепенно она успокаивается, а мерное чмоканье успокаивает и меня.

— С этим надо что-то делать. Поговорила бы ты с кем-нибудь, что ли.

— С психиатром?

— Ну вроде того.

— Рассказать о том, какое у меня было детство, выговориться, то-се?

— А что? Многим помогает.

— Мне снится никакое не прошлое. Будущее.

— То есть?

— Снится, что будет со мной и с Мией. И не только с нами, а со всеми. Какая-то катастрофа.

— Можно мне посмотреть рисунки? Ты же его нарисовала, в смысле сон, да?

Я и правда нарисовала все на обоях, но потом свернула их обратно, потому что не могла сидеть и смотреть на это.

— Вон там, — говорю и киваю на рулон, который стоит в углу.

Винни начинает его разворачивать, держит перед собой, потом понимает, какой рисунок большой, и кладет бумагу на пол, придавив края моими тапками.

— Господи, — говорит он. — Господи Боже милосердный! Это же тот парняга с парковки. И дома, и огонь… Господи Боже, Сара, ты хоть знаешь, что ты нарисовала?

Мотаю головой, потом смотрю на него — а он весь белый от страха.

— Тут дата стоит: первое января 2027 года. Это тогда и будет?

— Да, мне снится, что это первое января.

— Господи.

Проводит руками по лицу, но затравленное выражение никуда не девается.

— Цыпа, нельзя держать это в себе. Это же по-настоящему. По-настоящему, так?

— Откуда я знаю, Вин? Для меня — да. И парень этот, Адам, — я его сначала во сне увидела, а потом уже наяву. И ожогов у него тогда не было, но я его видела, знала, что с ним это случится.

— Блин. Жуть какая. Бедная ты, бедная. Нет, надо всем рассказать. Я знаю отличное место. Поехали покажу.

— Вин, пять утра. Я кормлю ребенка.

У него в голове свои часы, не как у людей.

— Пусть она поест. Тогда и поедем. Я тебе покажу. И достану тебе баллончики с красками — у одного моего друга есть. Надо показать миру…

— Винни, ты хочешь, чтобы я это на стене нарисовала?

— Ну да, например.

— Нет. Ни за что.

Тут он становится серьезным:

— Надо. У тебя нет выбора. Ты должна всем рассказать…

— А иди ты, Винни, ничего я никому не должна.

— Должна-должна, раз ты знаешь, что будет. Ты что, сама не понимаешь?

Мотаю головой.

Винни снова смотрит на рисунок:

— Это Судный день, Сара. Ты, блин, Судный день нарисовала.

Адам

Не хочу выходить из дому. Не хочу никого видеть. Бабуля десять раз в день слезает со своего насеста проверить, как я там, но я хочу только одного — чтобы меня не трогали.

Однажды она входит, держа руки за спиной.

— У меня для тебя сюрприз, — говорит и протягивает мне маленький квадратный сверток — коробочку, завернутую в подарочную бумагу с птичками.

— Что это?

— Да так, пустячок. Подарочек на Рождество. Сегодня ведь Рождество.

Правда? 25122026? Осталась всего неделя.

— Ну как, развернешь? — спрашивает она и кивает — давай, мол.

Долго вожусь с ленточкой, но в конце концов добираюсь до подарка. Это апельсиновые дольки в шоколаде.

— Пасиб, — выдавливаю. — А у меня ничего…

— Не страшно. Ты же, наверное, за календарем не следишь. Я там готовлю обед, жаркое, все как положено, если хочешь — спускайся…

— Нет, баб. Я тут посижу.

— Хорошо, тогда я тебе сюда принесу, договорились? Вкусно получилось, положу тебе всего по кусочку — и индейки, и колбаски, и картошечки жареной, и паштета… Оказывается, столько всего можно приготовить в микроволновке, я и не знала. Поразительно…

— Не, баб, не надо. Не хочется.

— Адам, надо что-то есть. Сделай мне одолжение. Ради праздника.

— Я же говорю — не надо.

— Ради праздника, Адам! Ведь Рождество…

— Баб, если я захочу поесть, пойду и сам возьму.

Ей это как будто пощечина.

— Я же хочу, чтобы ты пришел в себя, — говорит она.

— Посмотри на меня, — отвечаю. — Ты что, думаешь, я когда-нибудь приду в себя? Посмотри, какое у меня лицо.

Слышу собственный голос и сгораю со стыда: только на кого еще мне это вывалить?

— Я видела твое лицо, — тихо произносит бабуля. — Оно заживает и будет лучше, чем сейчас.

— Лучше не будет, дура старая! Оно такое — и все! Я теперь так выгляжу!

Бабуля лезет в карман за сигаретой. Сует в рот, подносит зажигалку. Щелкает, пляшет пламя, и запах паленой бумаги и горящего табака ударяет в меня, будто скорый поезд. Дым застилает глаза, дым лезет в голову, окружает меня, я горю, волосы трещат, лопается горящая кожа…

— Перестань! Уйди! Вали отсюда! — Голос срывается на визг.

Она смотрит на меня с недоумением и страхом: я выхватываю у нее из рук сигарету, бросаю на пол и топчу.

— Адам!

— Вали отсюда! Оставь меня в покое!

Она уходит, и я получаю что хотел. Только никакого покоя: я опять один, нос к носу со своим отражением, а в голове у меня — огонь и кулаки, ножи и лицо Джуниора, когда я видел его в последний раз. И еще одно лицо — Сарино, на котором написан ужас, и как она при виде меня забилась в угол сиденья.

Сара

Не лажу я с баллончиками. Совсем другая техника, не мой стиль, зато, когда мне дают кисти, дело сразу сдвигается с мертвой точки. Я думала, Винни чокнулся, а оказалось, он здорово придумал. С каждым взмахом руки во мне что-то высвобождается. Как будто я выдавливаю из себя этот кошмар, и, может быть, он там и останется. Не внутри меня, а снаружи.