Золото Серебряной горы - Озорнина Алла Георгиевна - Страница 25

Петька метнулся в дом, схватил фотоаппарат и снимал, снимал всю эту красотищу и снаружи, и внутри, и с дядей Мишей, и без… Он уже видел в своем воображении обложку журнала, на которой изображено все тепличное великолепие, а сверху крупными буквами написано: «Просторы».

Потом, уплетая горячие пирожки, Петька слушал рассказ дяди Миши.

— Ты вот все спрашиваешь, почему в свое время я не уехал из поселка? Ну, во-первых, на пенсию не очень-то и разбежишься, а во-вторых, куда же я, Петьк, от своих лучиков денусь?

— Каких это лучиков? — не понял Петька.

— Ну, лучиков со всей России. Мне же семена отовсюду шлют. Столько друзей через них приобрел. Вот я своих питомцев лучиками и зову…

— А откуда цветоводы России о вас знают?

— Так это же, Петьк, проще пареной репы! Пошел на пенсию, буренку продал, подписался на журнал «Среди цветов», построил теплицу и начал письма писать цветоводам-любителям. Вот так, Петьк, знакомства и завязались. И главное-то, Петьк, я ведь опять себя нужным человеком почувствовал. У кого какой праздник в поселке, сразу ко мне. Срежь, говорят, Дмитрии, несколько цветочков.

— И вы что, просто так срезаете?

— Ну не продавать же их, Петька. Да и денег у людей нет.

— Так ведь и вам все это не даром досталось, — недоумевал Петька, — вы вон целой коровы лишились. Денег нет… Так это уже их проблемы!

— Вот, вот это то вредное, чего я не могу терпеть в наше время! — Дядя Миша выскочил из-за стола и зашагал по кухне. Похоже, он как и папик, всегда, когда нервничает, носится по дому, как угорелый. — Ты, Петьк, головой-то подумай, елки ты палки! Что это вообще такое: это твои проблемы, вот и решай их сам. Да на Руси, Петьк, испокон веков все вместе проблемы решали! И здесь, в Благодатном, до сих пор решаем. Вот ты за столом сидел, видел, сколько еды у нас? И буженинка тебе, и сметанка деревенская, и творог… Откуда думаешь? Да те же люди принесли, когда узнали, что гость к нам приехал.

Выплеснув все это, дядя Миша немного успокоился и уселся за стол.

— И потом, Петьк, через все это я такой счастливый человек! И лучики со всей страны меня греют… И Даша у меня есть, и вы, родственники…

— Да какие мы родственники, — смутился Петька, испытывая неловкость за отца, который за всю свою жизнь так и не смог, а точнее, не захотел вырваться к своему дядьке.

— Да какая разница! — воскликнул дядя Миша. — Главное-то, мы все равно связаны друг с другом незримыми нитями. Кто это чувствует, Петьк, тот и счастливый человек. К сожалению, мне это только в конце жизни открылось. А Даше уже сейчас. Потому-то песня ей и дается.

«Информация к размышлению, — подумал Петька. — Выходит, что для того чтобы быть счастливым, достаточно иметь какую-то непонятную связь с людьми. А как же тогда жизненная цель, о которой твердят на уроках, а финансовая независимость?»

Потом разговор перекинулся на Геннадия Борисовича как на человека, который тоже не имеет недостатка в связующих с людьми нитях, и Петька вспомнил, что нужно срочно поменяться одеждой.

— Сейчас в тюрьму сходим и вы поменяетесь, — сказала Даша.

— Он что, в тюрьме сидит? — удивился и в то же время испугался Петька.

— Нет, просто школа в здании бывшей каторжной тюрьмы находится. Там до революции каторжники жили.

«Надо обязательно взять с собой фотоаппарат, — подумал Петька. — И этот материал пригодится. Школа — в каторжной тюрьме. Это же надо, а?»

Даша пошла одеваться, а Петька потихоньку спросил у дяди:

— Может, после обеда на шахту сходим?

— Ты иди, Петьк, а я тут покумекаю, как лучше сделать.

Петька нехотя напялил на себя шапку, телогрейку, валенки и, взяв в руки большую хозяйственную сумку, в которую дядя Миша сложил вещи учителя, громко вздохнул. Ну точно, то ли как малолетний преступник, то ли как бомж. Дядя Миша восхищенно посмотрел на него и, положив руку на плечо, воскликнул:

— Хорош, орел! — И, воспользовавшись тем, что Даша уже вышла за дверь, тихо шепнул: — Ладно, Петьк, вернетесь, так уж и быть, сходим с тобой на рудник. Хоть издали поглядим: разобран в шахту вход, нет ли. Идет?

Глава 17. Знакомство с поселком

Фотоаппарат Петька забыл. Причем по самой дурацкой причине: в нем вдруг остро проявился комплекс неполноценности и никакие психологические тренинги не помогали смириться с тем, что Даша на целую голову выше его. Да тут еще эти дурацкие валенки! Кроссовки-то наверняка прибавили бы полтора-два сантиметра, а так он самый настоящий коротышка.

Даша уже ждала его на улице.

— Во-он, Лысая сопка, видишь? — начала она обзор достопримечательностей поселка, едва Бумажкин закрыл за собой калитку. — Сразу за ней начинается Китай. До революции через нее туда русские за товарами ходили. А оттуда к нам — хунхузы, чтобы обменять спирт на золотой песок. В десяти километрах отсюда золотой прииск был… Ну что, пошли! Да, сейчас мы идем по Америке, — продолжала Даша, даже не подозревая о Петькиных страданиях.

На улицах Америки было пусто. Только что-то жуя и лениво обмахиваясь хвостами, ходили коровы. Петька впервые видел их «живьем», и пока те были далеко, воспринял довольно спокойно. Но когда они с Дашей чуть ли не вплотную подошли к пестрой буренке, которую девочка назвала Манькой, да еще и ласково потрепала по шее, Бумажкину стало не по себе. И хотя он изо всех сил разулыбался, будто и сам вырос среди этих животных и прекрасно знал, что никакой опасности эти «глыбы» не представляют, все же далось это с большим трудом. И даже когда они отошли на приличное расстояние, не мог освободиться от ощущения, что какая-нибудь из них либо ударит сзади копытом, либо подцепит рогами.

— А вот уже началась Индонезия, — пояснила Даша.

Признаться, из-за коров, этих священных в Индии животных, Петька почти не разглядел одноэтажную деревянную Америку. Зато здесь ему представилась такая возможность, и Петька не переставал удивляться убогости жилищ горняков. Почти все они напоминали скособоченную, завалившуюся на бок, избушку бабы Груни. («У нас, в Перловке, даже сараи приличнее выглядят», — невольно подумал Бумажкин.)

Со дворов, мимо которых они шли, доносились самые разнообразные звуки: повизгивание свиней, лай собак, квохтанье кур, плач детей и голоса их родителей, воспитывающих своих чад отнюдь не при помощи нормативной лексики. Словом, чувствовалось, что не смотря ни на какие невзгоды, жизнь в поселке продолжается.

Петька время от времени поглядывал на Дашу сбоку и снизу и все не мог налюбоваться ею! Бывают же все-таки такие красавицы! Брови вразлет, глаза голубые, ресницы длиннющие, из под вязанной шапочки проглядывает прядь черных волос. Ну просто модель, да и только! Да если б Даша по Москве просто прошлась, ее тотчас же в модельное агентство пригласили! Какая, интересно, у нее фамилия? То что не Иванова и не Петрова, это и так ясно. Фамилия у Даши должна быть очень звучной и необычной.

— Послушай, Даш, а какая у тебя фамилия? — спросил Петька.

— Попова, — ответила Даша.

— Что-о-о? — оторопел Бумажкин и даже остановился от изумления. Нет, ему определенно послышалось. — Повтори, пожалуйста, еще раз, — попросил он.

— Попова, — уже громче произнесла Даша.

Петька уставился на девочку.

— Да нет, это же неправильно, — пробормотал он.

— Что — неправильно?

— Ну то, что ты Попова. Ты с такой фамилией знаешь, какой должна быть?

— Ну какой?

— Знаешь, здоровой такой. Толстой. Лицо должно быть большое, красное. Что еще. Ты сама должна быть неловкой, неповоротливой. А по характеру. Как бы это сказать. Туповатой — раз. Противной — два. Склочницей — три. Вредной — четыре…

Петька продолжал путь, искоса поглядывая на Дашу и недоумевая от того, что его такая ладная, такая точная и основательная теория о зависимости внешнего вида и характера человека от фамилии, вдруг дала сбой. Да какой! Прошло еще какое-то время, прежде чем Петька окончательно пришел в себя и смог в полной мере воспринимать все, что его окружало.