Крест и полумесяц - Полански Кэтрин - Страница 4

Глава 3

Но прошло целых два дня, прежде чем Злата смогла отправиться на прогулку в город. У отца были дела, он где-то пропадал и строго-настрого запретил Злате покидать гостиницу без него. Дамаск много неспокойнее жизнерадостного Бейрута, объяснил Алимов дочери, и рисковать без нужды не следовало. Вконец перепуганная Дуня от прогулок наотрез отказалась, и пусть бы с ней, Злата вполне обошлась бы обществом отца и Тимофея, да вот только первый проводил время, знакомясь с сирийскими партнерами, а Тимофей сопровождал барина, и ничего нельзя было с этим поделать.

Впрочем, Злата не скучала, она привезла с собой книги и несколько часов просидела у фонтана, который ей так понравился, читая и слушая журчанье струй, сливавшееся с тишиной.

Наконец на четвертый день их пребывания в Дамаске отец объявил, что подыскал хороший дом и хочет, чтобы Злата его тоже осмотрела. Заодно можно посетить базар – еще одна местная достопримечательность, миновать которую нельзя ни в коем случае.

– Вот устроимся, тогда можно будет как следует город осмотреть, – подвел итог Петр Евгеньевич. – Здесь есть чем полюбоваться! А сегодня поглядим дом да прикинем, что туда купить надо, чтобы себя уютно чувствовать. – Алимов улыбнулся дочери: – Ты у меня хозяйка, вот и присмотри, что нужно.

– Папенька, а как мы будем на базаре объясняться? – Злату, как всегда, волновали практические вопросы. – Сомневаюсь, что здешние торговцы понимают по-русски или по-французски. – По-английски Злата тоже говорила, но смешно полагать, что этот язык понимают местные лоточники. И не поторгуешься… Она читала, что на восточных базарах принято бурно торговаться.

– Это я как раз предусмотрел, и у нас будет проводник, – пояснил Петр Евгеньевич. – Надежный человек, мне его рекомендовали. Из местных. Свободно говорит по-французски, хотя, – отец нахмурился, – образованных людей здесь не так уж много, к сожалению.

Но с представителями знати Алимовым еще предстояло познакомиться, а сегодня Злата целиком была поглощена приготовлениями к первому выходу в город.

Дуня осталась в гостинице, и Злата не расстроилась: приказывать горничной не стала – если так боится, без нее спокойнее будет. Никто не станет ахать и охать за спиной.

Следуя совету папеньки, оделась она просто и неброско: легкое платье из серого шелка, широкополая соломенная шляпка с бледными цветами, на плечи набросила длинный легкий шарф, прикрывающий шею и руки от палящего солнца. Злата чувствовала себя северной нимфой, и внутри что-то сладко дрожало, как бывает, когда стоишь, перегнувшись через перила балкона, а под тобою открытое влекущее пространство… Так и Дамаск звал ее…

Петр Евгеньевич одобрил внешний вид Златы еле заметным кивком, девушка взяла папеньку под руку, Тимофей перекрестился на дорожку, и они вышли в город. Решили пойти пешком, чтобы как следует все осмотреть, да и нужная улица, как выяснилось, находилась недалеко от гостиницы.

Дома жались друг к другу, как потерявшиеся дети, а Злата во все глаза смотрела по сторонам, стараясь все запомнить. Отец же неспешно рассказывал о Дамаске, вплетая историю в окружающую действительность, придавая улицам и их названиям смысл. Алимов говорил о римском и византийском влиянии на Сирию, о халифате Омейядов, о людях и событиях, давно канувших в прошлое. Злата провожала взглядом смуглых детей, игравших на ступеньках полуразрушенного дома, спешивших куда-то мужчин в пестрых халатах. Над головою – небо, почти белое, выжженное солнцем, духота, но все равно она чувствовала невероятную радость, а почему – по-прежнему объяснить не могла.

На улице встречались и европейцы, в основном англичане и французы, а вот соотечественников-россиян Злата не увидела. Хотя, по словам Петра Евгеньевича, в Дамаске работало российское посольство.

Дом расположился на чудесной улочке, двухэтажный, разделенный на женскую и мужскую половины в соответствии с мусульманскими традициями. И главное – почти ничего докупать и не потребуется, разве что несколько ковров, жирандоли, пару безделушек и занавеси… Злата обошла комнаты, одобрив выбор папеньки, а тот смотрел на дочь с каким-то странным выражением, грустно улыбаясь… Так смотрел, что она не удержалась и спросила почему.

– Очень ты на мать похожа, – ответил Петр Евгеньевич с оттенком светлой печали. – Она тоже так вот, неторопливо, любила ходить по дому, подмечать, что еще необходимо сделать: сюда подсвечник поставить, здесь картину повесить, а вот здесь медальон положить небрежно на столик… Для каждого колечка место знала, я не удивился бы, если б она и пылинки в солнечном луче пересчитывала, чтобы правильно летели… Да… счастье тогда в доме не иссякало… И ты такая же.

– Вы так хорошо все понимаете, папенька! – улыбнулась Злата. Отец действительно понимал – и это было так чудесно, что ей и смеяться, и плакать хотелось. – Я и правда знаю, просто вижу, как все должно быть: вот тут нужно кресло поставить, чтобы вы читать по вечерам смогли, здесь светло. И свечей купить побольше, тогда мозаика ярче заиграет! – Ее абстрактные узоры вновь заворожили Злату, и она одернула себя: еще будет время налюбоваться. Дом, правда, немного странный и чужой, восточный, но по-своему уютный. Злата не знала, придумала она себе это теплое отношение стен к новым хозяевам, или и в самом деле так. Хотя, вон и папенька улыбается…

– Как хорошо, что ты со мною поехала, я теперь это еще лучше понимаю, – сказал Петр Евгеньевич. Злате было радостно, что отец не сожалеет о своем решении: больше всего она боялась, что начнет папеньке мешать.

…Проводник, о котором говорил Алимов, ждал их возле дома. Знаток французского языка – Фарид Бу-джибба – оказался стройным арабом лет сорока с глубокими темными глазами, тонким носом и шрамом на левой щеке, что его совсем не портило, а наоборот, придавало романтический и слегка разбойничий вид. Вот и выяснился ответ на один вопрос: местный Дубровский тут имелся, и Злата живо себе представила, как Буджибба лезет по виноградной лозе на балкон прекрасной дамы… Или тут дамы не на балконах, а за высокими стенами? На деле же Фарид оказался услужливым и скромным.

Конечно, воспитанный араб не имел ничего общего с буйными фантазиями Златы, но улыбке девушки явно обрадовался и склонился над ее рукой, демонстрируя безупречные европейские манеры. Французский его тоже оказался на высоте.

– Неимоверно рад знакомству с самой прекрасной мадемуазель в России, – произнес Фарид гортанным голосом. – Счастлив буду показать вам Димашк.

Название города он произнес так, как все местные, Злата уже слышала. Но звонкое, острое «Дамаск» звучало ярче.

– Я тоже рада знакомству, – искренне сказала девушка.

Фарид Буджибба ей понравился, как теперь безотчетно нравились все восточные люди. Что-то в них было неимоверно притягательное, свободное, гордое и неподвластное никому. Злата не могла понять природу этой свободы, но чувствовала всей душой.

– Эх, жаль, что твоя матушка не видит этой восточной сказки… – вздохнул Петр Евгеньевич, обращаясь к дочери.

– Ваша супруга недавно оставила этот мир? – спросил Фарид и, не дожидаясь ответа, вежливо склонил голову. – Соболезную…

– Нет, мать Златы умерла, давая ей жизнь, – печально пояснил Алимов. – Но я часто о ней вспоминаю.

– На все воля Аллаха, – поднял глаза к небу Буджибба.

– На все, – согласился Алимов. Фарид сверкнул белозубой улыбкой:

– Готовы ли вы к посещению восточного базара, мадемуазель?

– Готова! – решительно заявила Злата.

– Тогда прошу следовать за мной, – поклонился Буджибба гостям из далекой северной России. – Вы не будете разочарованы!

Нет, Злата не только не была разочарована, она просто задыхалась от восторга – девушка раньше и представить не могла, какое же это чудо из чудес – восточный базар!

Фарид с удовольствием рассказывал о том, что дамасский базар практически не имеет себе равных, ему около пяти тысяч лет, и представить город без базара невозможно, город без базара просто перестанет существовать. Злата с головой окунулась в самую настоящую сказку, о которой даже и не мечтала, настолько она оказалась волшебной и вместе с тем настоящей.