За синим горизонтом событий - Пол Фредерик - Страница 8

— Передать сценарий? — спросила Вера.

— Давай, только вначале распечатай, — ответил я.

— Хорошо... Пол. — Экран побледнел, затем опустел, и Вера начала печатать страницы сценария. Я подбирал их и тут же читал, а Джанин в это время будила сестру и отца. Она не возражала против выступления. Джанин всегда нравилось, когда ее снимают для телевидения. Благодаря ему она получала письма от известных личностей, которые не скупились на комплименты «храброй юной астронавтке».

Сценарий оказался таким же напыщенным и глупым, как и в прошлый раз. Я запрограммировал Веру выдавать его нам строка за строкой, и мы могли бы начать через десять минут. Но, конечно же, ничего из этого не вышло. Джанин сразу потребовала, чтобы сестра ее причесала, Ларви решила, что ей стоит подкраситься, Пейтер хотел, чтобы я подстриг ему бороду. В конце концов, включая четыре репетиции, мы затратили на выступление по телевидению шесть часов, не считая месячного запаса энергии.

Вся наша дружная семейка собралась перед камерой. Выглядели мы вполне благополучными и сосредоточенными. Мы объяснили аудитории, которая увидит нас только через месяц, что собираемся делать дальше. К тому времени, как нас покажут по телевидению, мы давно уже будем на месте. И если это принесет хоть какую-то пользу, дело того стоит.

Со времени старта мы испытали восемь или девять приступов этой идиотской стотридцатидневной лихорадки. И каждый раз болезнь у меня проявлялась по-разному: сатириаз или депрессия, летаргия или легкомысленное возбуждение. Я как раз был снаружи, когда начался один из приступов — именно тогда и был разбит большой телескоп. Странно, что я еще смог вернуться на корабль. Мне было просто все равно. В галлюцинациях меня преследовали обезьяноподобные существа, они хотели меня убить. А на Земле, с ее многомиллиардным населением, почти все в той или иной степени оказались подверженными тому же сумасшествию. Каждый приступ превращал жизнь человека в настоящий ад. Положение за десять лет сильно ухудшилось. Восемь лет назад было установлено, что это периодически повторяющаяся эпидемия, и никто не знал, с чем связано ее появление.

Но все очень хотели, чтобы вся эта свистопляска закончилась.

День тысяча двести восемьдесят восьмой. День стыковки с Пищевой фабрикой! Пейтер сидел за контрольной доской, он ни за что не доверил бы руководство Вере. Над ним парила Ларви, которая готова была вносить поправки в его расчеты. Мы зависли на некотором расстоянии от газового облака, не более чем в километре от самой Пищевой фабрики.

С того места, где расположились мы с Джанин с полным комплектом оборудования жизнеобеспечения, трудно было разобрать, что происходит снаружи. За головой Пейтера и жестикулирующими руками Ларви мы могли видеть очертания невообразимо древнего технического сооружения, да и то лишь урывками. Поверхность фабрики испускала тусклое голубоватое свечение. Я разглядел док для входа кораблей и, кажется, одно из утлых космических суденышек.

— Дьявольщина! Мы отходим!

— Нет, Пейтер. У этой проклятой штуки небольшое ускорение! Нам, в сущности, аппаратура жизнеобеспечения не нужна.

Пейтер подводил нас к фабрике медленно и очень аккуратно, и наш корабль, будто медуза, продвигался микроскопическими рывками. Я хотел спросить, что это за ускорение, откуда оно взялось, но оба пилота были заняты. К тому же вряд ли они знали ответ.

— Вот так. Теперь подводи корабль к яме, средней из трех.

— Почему к этой? — не отрывая взгляда от фабрики, спросил Пейтер.

— Потому что я так решила! — ответила моя жена. Мы еще минуты две подплывали к стыковочному узлу и наконец застыли в относительной неподвижности. Затем уравняли скорости и состыковались. Наш корабль точно вошел в яму.

Ларви выключила приборы. Мы посмотрели друг на друга.

— Прибыли, — не скрывая волнения, произнесла моя жена, и я ответил ей тем, что неопределенно пожал плечами.

Мы действительно прибыли, или, если сказать по-другому, одолели половину пути. А значит, находились на полпути к дому.

День тысяча двести девяностый. Неудивительно, что хичи жили в атмосфере, вполне пригодной и для нас. Странно, что эта атмосфера сохранилась после десятков, а может, и сотен тысяч лет, как ее обитатели исчезли. И это оказалось не единственным сюрпризом. Другие прояснились позже и оказались куда страшнее.

Оказалось, что прекрасно сохранилась не только атмосфера, но и весь корабль. Он был в рабочем состоянии! Мы поняли это, как только вошли внутрь, и пробы воздуха показали, что можно снять шлемы.

Голубой металл перегородок был теплым на ощупь, и мы чувствовали непрерывную слабую вибрацию. Температура внутри была 12 градусов по Цельсию. Достаточно прохладно, но не хуже, чем в некоторых земных домах, в которых мне приходилось бывать. Хотите узнать, какие первые человеческие слова прозвучали в Пищевой фабрике? Их произнес Пейтер, и означали они следующее:

— Боже, десять миллионов долларов! Да нет, сто миллионов!

Все с ним молча согласились. Наша премия действительно должна быть астрономической. В сообщении Триш не говорилось, действует ли фабрика, она вполне могла оказаться пустым корпусом, лишенным всякого содержимого. Но у нас в руках оказался целехонький артефакт хичи, да еще в рабочем состоянии! Его просто не с чем было сравнивать: Туннели на Венере, старые корабли, даже сами Врата были тщательно выпотрошены сотни тысяч лет назад. А здесь помещения были обставлены неизвестным оборудованием! Теплая, пригодная для жизни, вибрирующая, пронизанная микроволновым излучением, фабрика жила. И совсем не казалась такой древней.

У нас было мало возможностей для исследования — чем скорее эта штука отправится к Земле, тем вероятнее, что мы получим деньги, которые нам обещаны. Мы позволили себе лишь час побродить по этому уникальному сооружению. Мы заглядывали в помещения, заполненные большими серыми и голубыми металлическими конструкциями, блуждали по бесконечным коридорам, ели на ходу и все время сообщали друг другу по карманным коммуникаторам, что видим. Через Веру вся информация сразу уходила на Землю.

Потом мы принялись за основную работу. Снова облачились в скафандры и начали перемещать первый двигатель.

И тут мы столкнулись с первой непредвиденной трудностью. Пищевая фабрика не находилась на свободной орбите. Она почему-то ускорялась. Что-то двигало ее. Ускорение было не очень значительным, всего один процент от g. Но каждый из электрических ракетных двигателей весил больше десяти тонн. Даже при ускорении в одну сотую g это добавляло свыше ста килограммов. А ведь существовала еще проблема массы, обладающей инерцией.

Когда мы отсоединили один конец первого двигателя, он начал отходить. Пейтер вцепился в него, но долго удерживать не мог. Я одной рукой ухватился за двигатель, другой — за кронштейн, к которому он крепился, и нам едва удалось удержать махину на месте, пока Джанин обвязывала двигатель кабелем.

Потом мы вернулись в свой корабль и принялись думать, что делать дальше.

Мы страшно устали. За три с половиной года в теCHON помещении мы отвыкли от больших физических нагрузок. Биологический анализатор Веры сообщил, что у нас накапливаются яды усталости.

Мы некоторое время спорили и, как всегда, ссорились. Потом Пейтер и Ларви отправились почивать, а мы с Джанин стали готовить оснастку, которая позволит закрепить каждый двигатель, направить его к Пищевой фабрике на трех длинных кабелях. Это надо было сделать так, чтобы в конце пути движок не столкнулся с корпусом и не развалился на куски. Мы полагали, что за десять часов переместим хотя бы один двигатель, а в реальности для этого потребовалось три дня. К концу этого времени все мы выглядели развалинами, сердцебиение участилось, а мышцы тела так болели, словно после разгрузки целого грузового состава.

Мы позволили себе хорошенько выспаться и часа два побродить по фабрике, прежде чем принялись окончательно укреплять первый движок. Пейтер оказался самым выносливым и энергичным из нас — он дальше всех углубился в лабиринт коридоров.