Врата - Пол Фредерик - Страница 13

| проводятся исследования в целью проникнуть в эти

| ящики, не вскрывая их, и если у вас есть

| какая-нибудь информация относительно этого, вы

| должны немедленно связаться с офицером Корпорации.

|

| Ни при каких обстоятельствах не пытайтесь сами

| открыть ящик! Такие попытки, а также управление

| кораблем, в котором совершались такие попытки,

| строжайше запрещены. Наказание — немедленное

| лишение всех прав и высылка с Врат.

|

| Устройство выбора курса также содержит в себе

| потенциальную опасность. Ни при каких

| обстоятельствах нельзя менять установку цели,

| находясь в полете. Ни один корабль, в котором

| осуществлялась такая попытка, не вернулся.

— Хорошо. Конечно. Я хочу сказать, что рад. — Она скользнула в мою комнату, и я подвинулся в гамаке, который начал медленно раскачиваться. Она забралась в него. На ней была тенниска и трусы, она была теплой и мягкой, и мы мягко раскачивались в гамаке.

— Секса не нужно, жеребец, — сказала она.

— Посмотрим, как получится. Боишься?

Дыхание у нее сладкое: я чувствовал его у себя на щеке. «Чем больше думаю, тем больше боюсь».

— Почему?

— Боб... — Она устроилась поудобнее и повернулась, чтобы смотреть мне в лицо. — Знаешь, ты иногда говоришь глупости.

— Прости.

— Посмотри, что мы делаем. Садимся в корабль и не знаем, долетит ли он туда, куда должен долететь. И даже не знаем, куда он должен лететь. Летим быстрее света, и никто не знает как. Не знаем, на сколько улетаем, не знаем, куда летим. Можем лететь всю оставшуюся жизнь и не вернуться сюда. Можем столкнуться с чем-то таким, что убьет нас в две секунды. Верно? Верно. И ты спрашиваешь, почему я боюсь?

— Да я просто разговариваю. — Я прижимаюсь к ее спине, беру в руки грудь, не агрессивно, а просто потому, что приятно.

— И не только это. Мы ничего не знаем о тех, кто построил эти корабли. Откуда мы знаем, что это вообще не розыгрыш с их стороны? Может, так они заманивают свежее мясо на небеса хичи?

— Да, не знаем, — согласился я. — Повернись.

— И корабль, который нам показали сегодня, совсем не такой, как я думала, — сказала она, поворачиваясь и обнимая меня за шею.

Откуда-то послышался резкий свист. Я не мог определить, откуда.

— Что это?

— Не знаю. — Свист повторился. Он звучал и в туннеле, и — громче — в моей комнате. — А, это фон. — Я слышал собственный пьезофон и те, что установлены на стенах. Все они свистели одновременно. Свист прекратился и послышался голос:

— Говорит Джим Чу. Кто хочет видеть, как выглядит корабль, вернувшийся из тяжелого рейса, приходите к станции доков четыре. Сейчас начинают.

Я услышал голоса в соседней комнате Форхендов, слышал стук сердца Шери. «Пойдем», — сказал я.

— Да. Но мне... не очень хочется.

Корабль добрался до Врат, но не совсем. Один из крейсеров засек его. Теперь буксир доставил его в док Корпорации, куда обычно приземляются только ракеты с планет. Здесь достаточно места для пятиместного. А этот трехместный... вернее, то, что от него осталось.

— О, Боже, — прошептала Шери. — Боб, как ты думаешь, что с ними случилось?

— С людьми? Они умерли. — В этом не было сомнения. Корабль превратился в утиль. Стебель шлюпки исчез, остался только сам межзвездный корабль, грибная шляпка, расколотая, обожженная. Расколотая! Металл хичи, который не поддается даже электрической дуге!

Но самого плохого мы не видели.

Мы никогда не видим самого плохого, только слышим о нем. Один человек все еще был в корабле. Вернее по всей внутренности корабля. Он буквально расплескался по контрольной рубке, и его останки прикипели к стенам. Но отчего? Высокая температура и ускорение, вне всякого сомнения. Может, он оказался в верхних слоях атмосферы солнца. Или на низкой орбите над нейтронной звездой? Разница в тяготении могла разорвать корабль и экипаж. Но мы этого никогда не узнаем.

Остальных членов экипажа вообще не было. Не то, чтобы это легко было установить. Но в перечне органов фигурировали только одна челюсть, один таз, один позвоночник — хотя из многих небольших кусков. Может, остальные двое были в шлюпке?

— В сторону!

Шери схватила меня за руку и потянула с дороги. Появились пять военных в мундирах; американец и бразилец в синем, русский — беж, венерианец в белом и китаец в черно-коричневом. Американский и венерианский военные оказались женщинами. На лицах у них у всех было одинаковое выражение — смесь дисциплины и отвращения.

— Пошли. — Шери потащила меня. Она не хотела смотреть, как роются в останках. Я тоже. Вся группа, Джимми Чу, Клара и остальные инструкторы потянулись к своим комнатам. Но недостаточно быстро. Мы все время оглядывались. Когда открыли люк корабля, до нас долетел запах. Не знаю, как описать его. Как будто перегнивший мусор поджарили на корм свиньям. Даже в вонючем воздухе Врат это трудно было перенести.

Клара осталась на своем уровне. Когда я пожелал ей спокойной ночи, я впервые заметил, что она плачет.

Мы с Шери попрощались с Форхендами у их двери, я повернулся к Шери, но она меня опередила.

— Пойду спать, — сказала она. — Прости, Боб, знаешь, я больше не хочу.

Глава 9

Не знаю, зачем я все время возвращаюсь к Зигфриду фон Аналитику? Мои сеанс в среду в середине дня, и ему не нравится, если я перед этим пью или принимаю наркотики. Я много плачу за эти дни. Вы не знаете, сколько стоит жить, как я живу. Квартира над Вашингтон Сквер стоит восемьдесят тысяч долларов в месяц. Плюс три тысячи за право жить под Большим Пузырем. (Оставаться на Вратах не стоило бы столько!). Много приходится платить за меха, вино, дамское белье, драгоценности, цветы... Зигфрид говорит, что я пытаюсь купить любовь. Хорошо, так и есть. А что в этом плохого? Я могу себе это позволить. И это не говоря уже о том, сколько стоит Полная медицина.

Впрочем, Зигфрид мне ничего не стоит. Плата за Полную медицину покрывает любую психиатрическую терапию по моему выбору. За ту же цену я могу получить групповой сеанс или внутренний массаж. Иногда я подшучиваю над Зигфридом. «Даже принимая во внимание, что ты всего лишь груда ржавых болтов, — говорю я, — проку от тебя никакого. Но стоишь ты дорого».

Он спрашивает:

— У вас возникает сознание собственной ценности, когда вы говорите, что я ни на что не годен?

— Нет.

— Тогда почему вы все время напоминаете себе, что я машина? Или что я ничего не стою? Или что я не могу переступить границы своей программы?

— Потому, что ты меня достал, Зигфрид. — Я знаю, что это его не удовлетворит, поэтому объясняю:

— Ты испортил мне утро. Моя подруга С. Я. Лаврова осталась вчера вечером у меня. Да, она — это нечто. — И я немного рассказываю Зигфриду о С.Я., включая, как она уходит от меня в обтягивающих брюках, с длинными золотыми волосами, свисающими до пояса.

— Звучит неплохо, — комментирует Зигфрид.

— Клянусь твоими болтами. Но по утрам она просыпается медленно. Только она по-настоящему оживет, приходится покидать свой летний дом на Таппановом море, чтобы явиться сюда.

— Вы ее любите, Боб?

Ответ «нет», поэтому я хочу сказать «да». Я говорю: «Нет».

— Я думаю, это честный ответ, — одобрительно говорит он. И неодобрительно:

— Поэтому вы сердитесь на меня?

— Не знаю. Просто плохое настроение.

— Можете объяснить причины?

Он ждет, поэтому немного погодя я говорю: «Ну, вечером я проиграл в рулетку».

— Больше, чем вы можете себе позволить?

— Боже! Нет. — Но это все равно раздражает. Есть и другое. Становится холоднее. Мой дом на Таппановом море не под Пузырем, поэтому завтракать на его пороге с С.Я, оказалось не такой уж хорошей мыслью. Я не хочу рассказывать об этом Зигфриду. Он скажет что-нибудь рациональное, например, почему бы не поесть в помещении. И мне придется рассказывать ему, что ребенком у меня была мечта — дом, выходящий на Таппановое море, и завтрак на его пороге. Мне исполнилось двенадцать, когда перегородили Гудзон. Я часто мечтал о том, как стану большим человеком и буду жить, как богатые. Ну, он все это уже слышал.