Серебристая бухта - Мойес Джоджо - Страница 7

– У меня работа, которую надо сделать. Может, ты прекратишь уже?

– Я пошлю им сообщение по электронной почте. Попрошу убрать фотографию. Может, получится доказать, что у нас на нее авторские права.

– О господи, хватит болтать об этой фотографии. Я ухожу. Мне действительно надо подготовить номер. До свидания. – Я стряхнула несуществующие крошки с брюк. – Спасибо за ланч.

Нино смотрел, как я – женщина, которую он любил и не мог понять уже больше пятидесяти лет, – встала с несвойственной для моего возраста легкостью и быстро пошла в сторону кухни, а он остался с двумя наполовину съеденными пирогами и практически нетронутым бокалом его лучшего вина. Всю дорогу к дому я чувствовала на себе его взгляд.

На секунду я представила, как в нем закипает злость оттого, что с ним в который раз обошлись явно несправедливо. Я слышала, как он встал из-за стола, а потом ветер донес до меня его голос. В этот раз Нино Гейнс не смог сдержаться.

– Кэтлин Виттер Мостин, ты самая упрямая женщина из всех, кого я знал, – крикнул он мне в спину.

– Никто не просил тебя приезжать, – крикнула я в ответ.

К своему стыду, должна признаться, я даже не обернулась.

Давным-давно, когда только умерли родители и я стала хозяйкой «Сильвер-Бей», многие предлагали мне модернизировать отель. Говорили, что было бы хорошо сделать в номерах ванные комнаты и подключить спутниковое телевидение, как в Порт-Стивенсе и Бирон-Бей. Говорили, что мне следует всерьез заняться рекламой, чтобы все узнали о том, как красив наш кусочек побережья. Я всегда слушала советчиков две минуты, не больше. Меня и, я подозреваю, других в Сильвер-Бей уже давно не волновало количество туристов. Мы наблюдали за тем, как наши соседи выше и ниже по побережью богатели, но потом были вынуждены жить с побочным эффектом своего успеха – потерей покоя: много машин на дорогах, пьяные отпускники и бесконечная цепь усовершенствований и нововведений.

Мне нравилось думать, что у нас в Сильвер-Бей сохраняется баланс, гостей было достаточно, чтобы хватало на жизнь, и не так много, чтобы кому-то пришло в голову менять порядок вещей. У нас был стабильный бизнес, хотя доход от наблюдения за морскими животными то падал, то поднимался, никто из нас никогда не расстраивался. Это была наша жизнь – только мы, дельфины и киты. И большинство это вполне устраивало.

Сильвер-Бей не был приветливым местом для чужестранцев. Когда в конце восемнадцатого века сюда прибыли первые европейцы, они сначала решили, что залив непригоден для жизни. Обнаженные горные породы, непроходимые заросли кустарника и движущиеся дюны – слишком бесплодная земля для поддержания жизни человека. (Думаю, в те времена аборигенов не считали людьми.) Прибрежные мелководья и песчаные отмели наказывали любопытных мореплавателей, корабли терпели крушения или садились на мель, пока наконец люди не построили первый маяк. А потом, как всегда, жадность сделала свое дело. На склонах вулканических холмов обнаружили строевой лес, а внизу – устричные отмели, и залив сразу стал обитаемым.

Лес вырубали безжалостно, холмы почти облысели. Устриц собирали на известь, затем как пищевой продукт, но этот промысел успели запретить до их полного исчезновения. Буду честной: когда мой отец высадился на эту землю, он был не лучше остальных. Он увидел залив, в котором плещутся марлины и тунец, акулы и меч-рыбы, и понял, какую прибыль сулит здешняя природа. Призы бесконечным строем маршировали прямо к нему в руки. Вот так на этом последнем каменистом холме залива Сильвер-Бей мой отец и мистер Ньюхейвен, потратив все свои сбережения до последнего пенни, построили наш отель.

В те времена между комнатами, которые занимала наша семья, и комнатами гостей была проведена четкая нерушимая граница. Маме нравилось, что никто из постояльцев не может увидеть ее, как она это называла, «в домашнем». Я думаю, это означало, что ее никогда не видели непричесанной. А моему отцу нравилось, что у нас с сестрой ограничен контакт с внешним миром. (Правда, это не остановило Ханну – она уехала в Англию до того, как ей исполнился двадцать один год.) Но я всегда знала, что родители просто хотели быть уверенными в том, что посторонние не услышат, как они ругаются.

После того как сгорело западное крыло, мы – или, вернее, большую часть времени я – жили в том, что осталось от отеля, как будто это был частный дом, а гости – квартиранты. Комнаты гостей располагались вдоль главного коридора, а наши – по другую сторону лестницы. Гостиная была открыта для всех. Только кухня была сакральным местом. Это правило мы установили несколько лет назад, когда девочки приехали жить ко мне. Они были полными противоположностями друг другу. Лиза не сидела на веранде с гостями, все свое свободное время она проводила на кухне. Ей не нравились праздные разговоры, и она старалась не заходить в гостиную или в столовую. Во избежание неожиданностей Лиза предпочитала держать дверь закрытой. Ханна, как и полагается в ее возрасте, была общительной девочкой, бо?льшую часть времени она проводила в гостиной – лежала на диване с Милли в ногах, смотрела телевизор, читала или (теперь это случалось гораздо чаще) болтала по телефону с друзьями. Один бог знает, о чем они могли говорить, после того как вместе провели в школе целых шесть часов.

– Мам? Ты когда-нибудь была в Новой Зеландии?

Ханна вошла в кухню, и я заметила у нее на щеке след от подушки.

Лиза рассеянно протянула руку к дочери, чтобы стереть этот след.

– Нет, милая.

– Я бывала, – сказала я.

Я была занята штопкой носков, Лиза считала, что это пустая трата энергии, так как в супермаркете можно купить упаковку за пару долларов. Но я не из тех, кто может сидеть без дела.

– Несколько лет назад я ездила на озеро Туапо рыбачить.

– Чего-то я не помню, – сказала Ханна.

Я прикинула в уме, когда именно это было.

– Ну, думаю, лет двадцать назад, значит за четырнадцать лет до вашего приезда.

Ханна удивленно посмотрела на меня. Ей, как любому ребенку, было трудно представить что-то, что существовало до ее рождения, не говоря уже о том, что произошло так давно. Сама помню этот возраст, когда вечер без друзей, кажется, растягивается до срока тюремного заключения. Теперь не вечера, годы летят.

– А ты была в Веллингтоне? – спросила Хана, усаживаясь за стол.

– Была. Они там много домов понастроили на холмах вокруг залива. В последний раз, когда я там была, все удивлялась: на чем эти дома держатся?

– На сваях?

– Что-то вроде. Хотя это неумно. Я слышала, весь город был построен на разломе. Не хотела бы я оказаться в доме на сваях во время землетрясения.

Ханна какое-то время обдумывала полученную информацию.

– А почему ты спрашиваешь, милая? – Лиза похлопала по колену, приглашая Милли запрыгнуть.

Эту собаку никогда не надо было приглашать дважды.

Ханна намотала на палец прядь волос.

– В школе организовывают тур. После Рождества. Я и подумала: может, я тоже смогу поехать? – Она смотрела то на меня, то на Лизу, как будто гадала, что мы ей ответим. – Это не очень дорого. Мы остановимся в хостеле, и вы же знаете, какие у нас учителя, – они нас одних никуда не отпустят. – Ханна начала тараторить: – И это очень полезно для учебы, расширяет кругозор, мы познакомимся с культурой маори, про вулканы много узнаем…

Больно смотреть на ребенка, который знает, что просит о невозможном.

– Если это очень дорого, я отдам все деньги, что накопила.

– Я не думаю, что это возможно. – Лиза протянула руку к Ханне. – Мне действительно очень жаль, милая.

– Все остальные поедут.

Ханна не разозлилась, она была слишком хорошей девочкой, чтобы злиться. В ее голосе была скорее просьба, чем протест. Мне порой даже хотелось, чтобы она разозлилась.

– Пожалуйста.

– У нас нет денег.

– Но я скопила почти триста долларов, и до поездки еще сто лет. Мы сможем накопить.

Лиза взглянула на меня и пожала плечами.