Анналы Хичи - Пол Фредерик - Страница 43

Казалось, он опять ненадолго погрузился в мысли, потягивая трубку и глядя в пространство. А когда заговорил, казалось, обсуждает совершенно другую проблему.

— Знаете, — сказал он, — когда я был… живой… космологи оживленно спорили, будет ли вселенная продолжать расширяться, как я только что показал вам, или, дойдя до определенного пункта, начнет впадать в себя, как вода в фонтане. Вы ведь понимаете, что зависит это в основном от плотности вселенной?

— Да, кажется, — ответил я, стараясь не упустить его мысль.

— Пожалуйста, не сомневайтесь в этом, — резко сказал он. — Это ключевой камень спора. Если во вселенной достаточно материи, ее объединенная сила тяжести остановит расширение, и вселенная начнет сжиматься. Если недостаточно, не остановит. В таком случае вселенная будет расширяться вечно, как вы и видели.

— Конечно, видел, Альберт.

— Да. Ну, критическая плотность — то есть общая масса всего во вселенной, деленная на общий объем вселенной, — равна примерно пяти на десять в минус тринадцатой степени грамма на кубический сантиметр. В более привычных терминах это примерно равно одному атому водорода в пространстве, занимаемом вашим телом.

— Не очень много, верно?

— К несчастью, — вздохнул он, — это очень много. Вселенная не настолько плотна. Такого количества атомов в ней нет. Ученые давно искали массу, но никто не сумел отыскать достаточно звезд, пылевых облаков, планет, физических тел любого типа или фотонов энергии, чтобы намного увеличить массу. Чтобы вселенная сокращалась, массы должно быть в десять раз больше. Может, даже в сто раз. И еще больше. Мы не находим даже достаточно массы для объяснения нынешнего вращения галактик вокруг их центров. Это и есть знаменитая «недостающая масса». Хичи много думали об этом, и мои коллеги тоже… Но сейчас, — серьезно сказал он, — мне кажется, я знаю ответ на эту проблему, Робин. Измерения параметра замедления верны. Неверна оценка массы. Предоставленная самой себе, вселенная расширялась бы бесконечно. Это открытая вселенная. Но Враг закрыл ее.

Я барахтался, все еще под впечатлением ужасного зрелища. С новой Маргаритой пришла машина-служанка, я сделал большой глоток, прежде чем спросил:

— Но как он мог это сделать?

Альберт укоризненно пожал плечами.

— Не знаю. Могу догадаться, что каким-то образом он добавил массу, но это всего лишь отвлеченное рассуждение; во всяком случае к вашему вопросу оно не имеет отношения. Я имею в виду первоначальный ваш вопрос. Вы помните его?

— Конечно. — Но тут же уточнил: — Он имеет какое-то отношение к… о, верно! Я хотел знать, что выиграет Враг от того, что вселенная снова сожмется. А ты, вместо того чтобы ответить, увел меня на миллиарды лет в будущее.

Он смотрел на меня виновато, но только слегка.

— Может, я излишне увлекся, — признал он, — но было ведь интересно, верно? И имеет прямое отношение. Давайте еще раз взглянем на вселенную примерно в возрасте одного триллиона лет…

— Дай мне прикончить выпивку, черт возьми!

— Конечно, — успокоительно сказал он. — Я просто покажу вам; можете оставаться на месте, я не буду менять окружение. Вот!

Поперек Таппанова моря повисла большая черная плоскость. Рыбаки и пловцы на парусных досках исчезли вместе с холмами противоположного берега, их заменил знакомый черный свод в слабых красноватых искрах.

— Мы видим вселенную примерно через миллион миллионов лет после нашего времени, — сказал он уютно, указывая черенком трубки.

— А что это за маленькие прыщавые штуки? Попробую догадаться. Звезды красные карлики? — с умным видом сказал я. — А все большие уже выгорели. А зачем мы снова отправились в будущее?

Он объяснил.

— Потому что даже для Врага вселенная обладает огромной инерцией. Она не может мгновенно остановиться и повернуть движение назад. Она будет продолжать расширяться, пока тяготение «недостающей массы», которую Враг каким-то образом добавил, не начнет стягивать материю. А теперь смотрите. Мы на пределе расширения, и я собираюсь показать вам, что произойдет дальше. Мы увидим, как вселенная съеживается, и я ускорю картину, так что назад мы пойдем очень быстро. Смотрите, что произойдет.

Я кивнул, усаживаясь поудобнее и прихлебывая выпивку. Возможно, нереальный алкоголь благотворно действует на мой нереальный обмен веществ, а может, дело в том, что я сидел в удобном кресле в приятной обстановке. Так или иначе, картина больше не казалась мне такой пугающей. Я вытянул босые ноги и пошевелил пальцами перед обширной черной кляксой, закрывшей море; галактики снова начали сползаться. Они не казались очень яркими.

— Нет больше ярких звезд? — разочарованно спросил я.

— Нет. Откуда им взяться? Они умерли. Но смотрите: я еще немного ускоряю картину.

Черная клякса начала сереть и светлеть, хотя сами галактики не светлели. Я закричал:

— Стало больше света! Что происходит? Есть звезды, которых я не могу видеть?

— Нет, нет. Это излучение, Робин. Оно делается ярче из-за голубого смещения. Во времена расширения вселенной излучение наиболее далеких объектов смещалось в красную часть спектра — старый эффект Допплера, вспомнили? Потому что тогда они уходили от нас. Теперь вселенная сокращается, и они приближаются к нам. Что происходит в этом случае?

— Свет смещается к синему концу спектра? — предположил я.

— Замечательно, Робин! Совершенно верно. Свет смещается в направлении голубого — смещается все, в том числе за видимыми пределами. Это означает, что фотоны получают большую энергию. Температура пространства — средняя температура вселенной — уже на много градусов превышает абсолютный нуль и быстро повышается. Видите, как сливаются эти черные комки?

— Похоже на изюм в «Джелло» [11].

— Да, верно, только на самом деле это то, что осталось от галактик. На самом деле это огромные черные дыры. Они слипаются и начинают светиться. Видите, Робин? Они поглощают друг друга.

— И вся штука становится намного ярче, — сказал я, заслоняя глаза. Теперь я не видел даже парусные яхты за краями картины: их затмила яркость.

— О, гораздо ярче. Фоновая температура теперь составляет тысячи градусов, горячо, как на поверхности Солнца. И все эти старые мертвые звезды начинают нечто вроде новой жизни, как зомби, потому что внешнее тепло разогревает их. Большинство из них просто испарится, но другие — вот! — Яркая точка устремилась к нам и мимо нас. — Это была большая старая звезда, такая большая, что в ней осталось немного горючей материи. И жара начала в ней новую ядерную реакцию.

Я отстранился от — нереальной — жары.

Альберт, снова в настроении лектора, указал на меня черенком трубки.

— Все, что осталось от всех звезд и галактик, теперь стекается друг к другу. Черные дыры сливаются, фотоны передвинулись в ультрафиолетовую область и дальше, температура достигает миллионов градусов — Himmelgott! [12] — закричал он, и я закричал тоже, потому что вся сцена сморщилась, превратилась в одну невыносимо яркую точку.

И исчезла.

Виндсерферы по-прежнему плавали на Таппановом море. Легкий ветерок шевелил листья азалий. Зрение постепенно возвращалось ко мне.

Альберт вытер глаза.

— Наверно, в конце нужно было чуть замедлить, — задумчиво сказал он. — Можно пустить заново — нет, конечно, нет. Но вы поняли главное.

— Да, — потрясенно ответил я. — А что теперь?

— А теперь все сначала, Робин. Вселенная взрывается, снова загораются звезды, но теперь — по-другому! — Он с удивлением оглянулся на приятную сцену. Потом снова повернулся ко мне. — Знаете, — сказал он, — я бы тоже немного выпил. Может, темного пива, швейцарского или немецкого?

Я серьезно ответил:

— Ты никогда не перестанешь удивлять меня, Альберт.

— Я хлопнул в ладоши. Конечно, в этом не было необходимости. Тут же появилась прислуга с высокой керамической пивной кружкой, через край ее переливалась золотистая пена.