Небо войны - Покрышкин Александр Иванович - Страница 20

Все. Конец. Отсюда не удастся выбраться.

И в это мгновение вдруг взревел мотор, самолет рванул вперед. Нет, это был не рев! Это была самая чудесная песня. Гул мотора, его сила звучали музыкой радости. Сколько длилось его молчание, я не знаю. Почему отказал мотор и почему сам заработал — это оставалось пока загадкой. Да я тотчас и забыл о ней. Внимание было сосредоточено на другом. Я увидел, что на большое пшеничное поле, которое я выбрал для своей посадки, опускался СУ-2, тот, кого атаковал «мессер».

«Моя доля досталась им», — подумал я о тех двоих, которые взбивали пыль колесами своего самолета посреди золотистого поля. Им я уже ничем не могу помочь. Вдали я увидел мою тройку СУ-2. Пристраиваясь к ней, вспоминал о тех, что пошли прямо на юг, вдоль Днестра. С ними были МИГ и один И-16, значит там все в порядке. Одного бомбардировщика мы все же не уберегли от «мессершмит-тов». Он на нашей совести и на совести командиров звеньев, рассыпавших строй.

Самолеты Дьяченко и Лукашевича идут рядом, я вижу своих друзей в кабинах, представляю, как сосредоточенны их лица. Нет, когда возвращаешься домой после боя, близость самолета друга по одну и по другую стороны не вызывает чувства связанности.

На обратном маршруте я чувствовал что-то неладное с моим самолетом. Глазами увидеть повреждения я не мог;

они, если есть, могут быть внизу, однако они по-своему напоминали о себе. Когда СУ-2, уже собравшиеся группой, взяли направление на свой аэродром, я повел свою машину на посадку в Котовск.

Только прикоснулся колесами к земле, мой самолет повело вправо. Значит, повреждена правая «нога». Сильно накреняясь, самолет развернулся и остановился посреди аэродрома.

Чужой МИГ, перевалившийся набок, застывший на взлетной дорожке, сразу привлек внимание: подъезжают машины, торопятся сюда люди.

Низко над аэродромом проносятся два МИГа. Узнаю машины Дьяченко и Лукашевича. Помахал им, чтобы летели домой, — они взяли курс на Маяки.

Командир части, увидев меня нераненого, приказывает «убрать с поля» самолет и уезжает. Я тащусь за своим МИГом, взятым на буксир грузовиком, присматриваюсь к повреждениям, пытаюсь установить, что же произошло со мной в воздухе. Становится понятной исключительная, неповторимая, еще одна боевая ситуация.

Осколки зенитного снаряда попали в воздухозаборный коллектор, газы от взрыва всосал мотор и задохнулся на несколько секунд. Да, это было мгновение, а мне оно показалось таким долгим — столько за эти секунды я успел увидеть кругом и вспомнить.

Повреждение было пустяковое — все осколки пошли в колесо шасси, не задев мотора.

Техники с удивлением поглядывали на меня и на мой самолет.

— Да! Повезло же тебе! Видно, ты в рубашке родился.

— Иди отдыхай! Завтра все дырки заделаем, — сказал инженер.

Я пошел на КП и попросил командира части сообщить в наш полк о результатах боевого вылета и о причине моей вынужденной посадки в Котовске. В частности, я хотел доложить, что потерял два СУ-2.

— Один, — поправил меня командир бомбардировочного полка.

— Нет, два, — возразил я. — Сам видел: один, сбитый зениткой, упал, второй сел на пшеничном поле у самых дорог.

— Те, что сели в пшеницу, прилетели, — весело отозвался офицер штаба.

— Как же они вырвались оттуда? — удивился я.

— Смелость и находчивость их выручили, — пояснил с улыбкой командир полка. — Как только сели, сразу бросились к мотору — выяснить, почему он остановился. Оказалось, что пуля перебила трубку и в мотор перестал поступать бензин. Летчики достали из бортовой сумки кусок дюрита, обернули им трубку, закрепили проволокой и, пока бежали к ним немцы, успели взлететь. Запасливый штурман спас. Вот так-то.

Я живо представил себе пшеничное поле, людей у поврежденного самолета, бегущих фашистов. Каким мужеством, какой волей должен был обладать экипаж, чтобы под носом у врага лечить свою раненую машину, а потом дерзко вырваться из лап смерти.

— Пойдем с нами ужинать, гость, — предложил командир полка.

— Вынужденный гость.

— Бывает. Мы соседи! — В голосе командира чувствовалось удовлетворение тем, что бомбардировщики выполнили свое задание.

Я был рад за этот вылет, за бомбардировщиков, за свое звено и такой удачный разрыв зенитного снаряда подо мной.

Как ни хорошо в гостях, а дома лучше. И угостили меня, и дали постель, и покормили утром, когда я поднялся вместе со всеми летчиками, чтобы отправиться на аэродром, — все было как положено. Но мне очень хотелось в родной полк. Там друзья, там своя, не похожая какими-то чертами на здешнюю жизнь.

Да, не похожая. Мне интересно было отмечать про себя отличие их порядков от наших. Когда мы с командиром полка вошли в столовую, там находилось уже много людей. Одни вставали, другие садились. Летчики сидели перед неубранной посудой и ждали, когда к ним подойдет официантка. Командир прошел к своему столу, и этого никто как будто не заметил. В столовой стоял шум голосов и звон посуды.

У нас ужин проходит совсем иначе — как в настоящем фронтовом полку. Вечером авиаторы собираются в столовой не только для того, чтобы поесть. Они встречаются после напряженной боевой работы. Кое-кто приходит раненым, кое-кто в лучах новой, только что завоеванной славы. А иных здесь уже больше не увидишь.

Нет, это не просто ужин. Наш командир и комиссар эту встречу за столами умеют всегда делать значительной, приятной для всех. У нас каждая эскадрилья имеет общий стол, составленный из небольших столиков. Все летчики занимают свои места одновременно. Ужин начинается кратким словом Виктора Петровича. Он говорит о павших в боях, отмечает героев дня. Музыка хоть и не всегда импонирует настроению летчиков, но все-таки помогает им на время отвлечься, забыть о тяготах войны.

На второй день я с утра начал хлопотать о своем самолете. Но ведомственные преграды и во время войны оказываются подчас сильнее законных и благородных стремлений. К вечеру мой самолет был совершенно исправным, готовым к полету, но стоял без колеса. Я бегу на КП, умоляю инженера поставить колесо.

— Ничем не могу помочь, — отвечает он.

— Но я же бездельничаю, самолет простаивает. Мне воевать надо.

— Пойми, не я отказываю — командир БАО. Он считает, что ты не нашего полка, и он не имеет права дать тебе, чужому, колесо. Звони в свой полк, проси, чтобы привезли.

Звоню в полк, прошу привезти колесо. Обещают на рассвете доставить. Что ж, придется еще раз поужинать под тарахтенье тарелок и ложек.

Утром рядом с моим неподвижным МИГом пробегают самолеты, уходящие на боевое задание. Где-то там, севернее Котовска, в небе идут жаркие бои, а я «загораю» на аэродроме. Солнце уже стоит в зените, а нашего У-2 нет и нет. Уже вечер, а его все нет. Что могло помешать?

Жду.

Летит! Радостно увидеть над землей знакомый силуэт трудяги У-2, который летит тебе на выручку.

Вот оно, собранное, накачанное воздухом колесо! Катится к моим ногам.

Доставивший его молодой летчик смотрит на мои хлопоты как-то равнодушно.

Спрашиваю:

— Что нового в полку?

— Воюют… — односложно отвечает он.

— Почему рано утром не вылетел?

— Самолет чинили… «Мессеры» крыло пробили.

— Был налет?

— Это и задержало. Одного ихнего тоже свалили. Прямо на аэродром шлепнулся.

— Кто сбил?

— Один оружейник из самодельной зенитки.

— Пулеметом на подъемнике?

— Да.

Мне не терпится быстрее вернуться в полк. Всего двое суток не был там, а сколько новостей! Передав колесо техникам, я возвращаюсь к У-2. Хочу расспросить лейтенанта обо всем поподробнее, но он торопится лететь.

— Проверни винт, — просит летчик.

— Подожди, проверну. Из наших никто не погиб?

— Вчера один… Сегодня ездили хоронить.

— Кто?

— Не запомнил фамилию.

— Во время налета?

— Нет. «Хеншель» появился над аэродромом. Разведчик, наверно. За ним погнались наши, двое. Один такой черный, с бакенбардами.