Крылья истребителя - Покрышкин Александр Иванович - Страница 18

Дзусов был доволен действиями патруля. Это был коренастый осетин с широкими плечами и умным, иронически улыбающимся взглядом. Старый лётчик, он понимал цену творчества и всячески поощрял поиски нового в тактике воздушного боя.

Кубанское воздушное сражение длилось примерно семь недель. В единоборстве с сильным и хитрым противником наши лётчики удачно использовали самые различные формы борьбы. Тут широко было представлено и индивидуальное мастерство отдельных лётчиков и коллективный, групповой воздушный бой.

Сражение отчётливо показывало: война в воздухе вступает в такой этап, когда боевая выучка лётчика должна подчиняться каким-то новым законам. Всё поведение пилота, поднявшегося в воздух, должно строго отвечать требованиям этих законов, основанных не просто на взаимной выручке, как это было раньше, а на совместном, хорошо организованном и хорошо управляемом воздушном бое большой группы самолётов. То, что теперь в небо стали выходить массы самолётов, порождало новые понятия о тактике группового боя, построении боевых порядков истребителей, руководстве ими при поиске, обнаружении и самой борьбе с противником.

На Кубани мы летали с зари до зари. От большого физического напряжения, постоянного пребывания на больших высотах, полётов на повышенных скоростях многие пилоты ходили с красными глазами, буквально шатаясь от усталости. Но, несмотря на необыкновенную интенсивность боевой работы, острая, творчески направленная мысль наших лётчиков настойчиво искала и успешно находила новые приёмы борьбы. Быстро развиваясь, эти приёмы создавали нам преимущество над врагом, вели к новым успехам.

Один из впервые тогда применённых нами боевых порядков Дзусов метко назвал «этажеркой». Это было ступенчатое, эшелонированное в высоту и достаточно широкое по фронту построение значительной группы самолётов. Каждая ступенька «этажерки» выполняла свою, строго определённую роль. В целом же она являла собой грозное для противника боевое построение советских истребителей. Если вражеским самолётам и удавалось уйти из-под удара одной ступеньки «этажерки», они немедленно подпадали под убийственный огонь другой, затем третьей.

В строю боевой «этажерки» вместе со мной часто летал молодой лётчик Островский. Ему было девятнадцать лет, когда он пришёл в нашу часть. Стройный юноша, живой, стремительный. Он нравился нам своей горячностью и тем, что всегда рвался в бой. Судя по тому, как он держался в бою, из этого юноши мог выйти хороший истребитель. Мы внимательно следили за его ростом. Всегда весёлый, услужливый, готовый на всё ради товарищей, он был самым молодым среди нас. Мы прозвали его: «Сынок».

В один из дней я встретил его хмурого, грустного; он одиноко бродил в степи за аэродромом.

– Что с тобою, Сынок?

Он протянул измятое письмо. Ему писали с родины, что его отец растерзан гитлеровцами. Я обнял его и сказал, что мы вместе будем мстить немцам за страдания, которые они принесли нашей Родине!

Горе и ненависть ожесточили юного лётчика, он бился яростно, отдавая всего себя борьбе с врагом. После каждого удачного воздушного боя Сынок оживал, улыбался и, блестя глазами, говорил:

– Дал я им сегодня.

Весь полк радовался его успехам, любил его. Сбивая очередной немецкий самолёт, мы говорили Островскому:

– Это за твоего отца…

В одном из боёв мы потеряли Сынка. Он сбил «мессера», но сам был подожжён и выбросился из горящего самолёта на парашюте. Я продолжал драться, полагая, что Сынок благополучно приземлится. Вдруг послышался голос Дзусова со станции наведения:

– Покрышкин! Сынок в опасности.

Три «мессера» кружили над ним и подло, по-волчьи, с немецкой жестокостью стреляли в беззащитного человека, повисшего на стропах парашюта. Я бросился в атаку. Но Сынок, уже мёртвый, падал на землю.

На заре мы похоронили отважного юношу. Речей было мало. Разве можно словами передать то, что происходило в душе каждого из нас? Островский стоял перед нами, как живой, все помнили его манеру прощаться с товарищами перед взлётом: – взмах руки и возглас:

– До скорого!

Здесь, у могилы молодого советского лётчика, который отдал свою жизнь за счастье народа, наша формула воздушного боя: – высота – скорость – манёвр – огонь, осветилась величием священной миссии, возложенной на плечи нашего поколения, – непримиримой борьбы с врагами социалистической Отчизны. В выношенной нами формуле незримо стал жить решающий элемент победы – жгучая ненависть к врагу.

Борьба в небе Кубани разгоралась всё с большей силой. Дзусов целыми днями пропадал на высоком холме неподалёку от станции Крымской, где в кустарнике была замаскирована радиостанция наведения. Ясные солнечные дни позволяли вести бои на всех высотах – от земли до «потолка» самолётов, где можно было драться, только предварительно одев кислородные маски. С каждым днём сражения крепло боевое мастерство наших лётчиков. Тут родилась блестящая воинская слава братьев Глинка, лётчика Крюкова, Речкалова и многих других советских асов. Приезжавшие с радиостанции наведения офицеры рассказывали, да и сам я иной раз улавливал это в эфире, что как только в небе появлялись наши эскадрильи, немецкие авианаводчики, Нервничая, торопились передать своим пилотам тревожный сигнал.

Было приятно и радостно сознавать, что воинский труд, в который я вкладывал всю свою энергию советского человека, члена коммунистической партии, приносит реальные, ощутимые результаты, вносит определённую долю в напряжённые усилия советских воздушных воинов, завоёвывающих господство в воздухе.

Наши лётчики неустанно совершенствовали своё тактическое мастерство. Этому во многом способствовала острая творческая мысль наших старших авиационных начальников. Они хорошо планировали и организовывали боевую службу наших истребителей. На самых ответственных участках фронта истребительные группы действовали с передовых аэродромов, уничтожая противника в «зонах истребления». В то же время другие истребители несли службу патрулирования над линией фронта или сопровождали своих штурмовиков и бомбардировщиков.