Сокол и Ласточка - Акунин Борис - Страница 68

План побега рассыпался в прах — это было очевидно и мне, и Летиции.

— …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?

Часовой захихикал и прижался ухом к двери.

— А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Всё болбочет чего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.

Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мы тоже приложились к створке — Летиция наверху, я внизу.

— …Я не сделаю вам дурного, мисс, — услышал я. — Слово джентльмена. Напротив, я так благодарен вам за то, что вы явились из ниоткуда скрасить моё одиночество. Доверьтесь мне. Вот моя рука. Я не злоупотреблю вашим доверием. Мы с вами в этом мрачном мире одни, так давайте держаться друг друга…

Я прижимался к ноге Летиции и вдруг почувствовал, что девочка дрожит. Неужели в самом деле продрогла? Это в плаще-то? Да и ночь совсем не холодная.

— Мне нужно осмотреть пленника, — сказала моя питомица, отодвигаясь от двери. — Капитан волнуется. Из-за выкупа.

Добродушный Мякиш без лишних слов отодвинул засов.

В слабом свете подвешенной к потолку лампы нам предстало необычное зрелище.

Лорд Руперт стоял на одном колене и, учтиво приложив руку к груди, вёл беседу с небольшой крысой, которая сидела на канатной бухте и зачарованно внимала ласковым речам. Уж не знаю, как капитан Грей определил пол зверька, но, полагаю, в таких вопросах его светлости можно доверять.

Увидев Летицию, крыса сердито фыркнула, ощерила зубки и выскочила наружу.

Смущённый лорд Руперт поднялся на ноги.

— Она проскочила в дверь, когда вы уходили. Надеялась полакомиться пенькой. А вместо этого стала объектом моих домогательств. Думаю, ещё минута-другая, и она подала бы мне лапку.

Я-то в этом не сомневаюсь. У Грея большой опыт завоевания женских сердец. Не устояла бы перед ним и остромордая мисс.

Летиция закрыла дверь.

— Я вытащу вас отсюда, — тихо сказала она. — Я дала слово, и я его исполню. Вот пистолет. Когда откроется дверь, оглушите часового. К корме привязан баркас. Мы уплывём в Форт-Рояль или куда пожелаете!

Он взвесил в руке оружие и вернул его обратно.

— Я очень признателен вам. Но у меня принцип: я не причиняю зла людям, которые не сделали мне дурного.

Девочка рассердилась, хотя только что сама не смогла напасть на дядю Мякиша.

— Не говорите глупостей! Он стоит на пути к вашей свободе!

Лорд Руперт рассудительно заметил:

— Если начнёшь истреблять всех, кто стоит на твоём пути, в конце концов останешься на свете один.

— Тогда поступите иначе. Пообещайте Дезэссару, что не попытаетесь сбежать. Всё равно среди моря некуда. А потом снова возьмите слово обратно. Это по крайней мере избавит вас от кандалов на время плавания.

Но невозможный человек отверг и это предложение:

— Такой шаг вступил бы в противоречие с другим моим принципом. Я не даю честное слово, когда твёрдо знаю, что возьму его обратно. В прошлый раз я думал, что больше не смогу двигаться, только поэтому и пообещал.

У Летиции сжались кулаки, а на глазах выступили злые слёзы.

— Человек, у которого слишком много принципов, на этом свете не выживет!

— Напротив, — улыбнулся он. — Твёрдые правила очень упрощают жизнь. Не приходится ломать голову, как следует поступить в трудной ситуации.

— Ну и сидите тут в цепях, несчастный идиот!

Топнув ногой, она вышла вон. На прощанье я сочувственно покивал Грею, который задумчиво смотрел вслед девочке.

Когда Мякиш запирал, засов никак не желал задвигаться. Часовой сопел и кряхтел, согнувшись в три погибели и повернувшись к нам спиной. Я видел, как рука Летиции скользнула под плащ, и зажмурился.

Но ничего не произошло.

Мы поднялись наверх, где шумел ветер и в темноте над головой хлопали паруса.

Летиция всхлипывала.

— Я не настоящая женщина, — говорила она, придерживая меня рукой. — Настоящая женщина ради любимого совершит что угодно и не сочтёт это за грех. А я предательница. Сначала я предала отца. Теперь любимого. Ах, Клара, я слабая и скверная!

Я протестующе заверещал: «Ты не скверная, просто у тебя благородное сердце! И перестань называть лорда Руперта „любимым“, это нас до добра не доведёт». Но она, конечно, ничего не поняла.

Палубу качнуло, девочку отшвырнуло к борту. Она устояла на ногах лишь потому, что схватилась за вант. Фок-мачта натужно заскрипела под напором ветра.

— Чтоб ты за борт вывалился, ублюдок! Чтоб тебя там акулы сожрали! — донёсся откуда-то сиплый голос.

Это проснулась в своей деревянной клетке бешеная Марта. Три её товарки лежали, прижавшись друг к дружке. А бунтарка сидела на палубе и грозила нам кулаком.

Летиция приблизилась к загону.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила она участливо. — Еды, или воды, или укрыться от холода?

— Мне нужно, чтоб с норд-оста налетел хороший шквал и швырнул эту поганую лохань на рифы Адского Мыса! — Глаза Марты блеснули свирепым фосфоресцирующим блеском. — Там такие острые скалы! Никто не спасётся!

Моя девочка удивилась.

— Вы говорите так, будто знаете морское дело.

Что-то в лице Марты изменилось. По-моему, она узнала того, кто давеча заступился за женщин.

— Папаша у меня был рыбак. Я с ним всегда в море ходила…

Впервые фурия произнесла нечто внятное, к тому же безо всякой брани.

— А что случилось потом?

— Старый дурак потом и оставил нас одних. Чтоб не продавать дом, мамаша продала меня. Я ей говорю: «Сдохну, а шлюхой не буду. Последнее дело — кобелиться за деньги». А она говорит: «Ну и сдохни. Твоё дело. Мне малышей поднимать». Сука!

Летиция встала возле самой решётки, просунула руку, отвела с лица Марты спутанные волосы.

— Сколько тебе лет?

— Скоро семнадцать.

Я не поверил ушам. Выходит, она совсем девочка, а выглядит, будто заезженная портовая кляча.

— Значит, ты умеешь ходить под парусом? — спросила моя питомица, оглядываясь на квартердек. Но его в темноте было совсем не видно.

Трудней всего было спустить в баркас чёрных девушек. Они не привыкли к морю, к качке и замирали от ужаса, когда с верхушек волн срывалась белая пена. Но ещё больше они боялись своей неистовой товарки. Шипя на них, раздавая затрещины, ругаясь страшными словами, Марта заставила-таки бедняжек перебраться в лодку. Для этого пришлось каждую обвязать верёвкой.

— Ничего, потом спасибо скажут, — хрипло сказала рыбацкая дочь, когда непростая операция завершилась.

Хоть всё это происходило вблизи от квартердека, на котором стояли вахтенный и рулевой, темнота и шум ветра обеспечили надёжное прикрытие.

Вот у борта осталась одна Марта. Она взялась за верёвку, но замешкалась.

— Это… Как это… — Странно было видеть её смущённой. — Ты вот что, парень… Тебя хоть как звать-то?

— Люсьен, — ответила моя девочка, посматривая в сторону мостика, где Друа как раз крикнул: «Полрумба влево!»

— Ага… — Марта почесала затылок. — Хочешь по-быстрому? Я вот так встану, а ты давай… Эти подождут… Я от чистого сердца, правда…

Оно и видно было, что от чистого. Рыбачка предлагала единственное, чем владела и что так неистово обороняла, не жалея жизни.

— Спасибо. Но у меня есть… невеста.

В голосе Летиции я ощутил тень улыбки. А ничего смешного тут, на мой взгляд, не было. Со мной такое случалось неоднократно: предлагаешь кому-то самое дорогое, а человеку это совсем не нужно — отмахивается, да ещё сдерживая смех…

— Ну и чёрт с тобой!

Марта отпихнула Летицию, перелезла через борт и скрылась во мраке. Минуту спустя моя питомица обрезала натянутый канат и перекрестила висящую в воздухе водяную пыль.

Я слышал, как девочка прошептала:

— Хоть этим свободу… Храни их Боже.

Сам я сидел возле кормового фонаря и провожал взглядом чёрный контур баркаса. Вот на нём шевельнулось и раскрылось что-то белое — это поднялся парус. Лодка косо пошла поперёк ветра.

— А-а-а, вот вы где, дружище! Заглянул в каюту — там один капеллан. Очень хорошо, наконец-то поговорим без помех!