Сокол и Ласточка - Акунин Борис - Страница 66

А между тем фрегат понемногу возвращался к жизни. Над нашими головами раздавался топот — это протрезвевшие матросы готовили корабль к отплытию. Причалила шлюпка, доставившая вторую смену: донеслись бессвязные крики и нестройное пение. Наконец, зазвенела якорная цепь.

Несколько раз я деликатно пробовал обратить внимание голубков на происходящее. Я подавал голос, вежливо дёргал Летицию клювом за пряжку башмака и за край панталон. Девочка не обращала на меня внимания.

Лишь когда «Ласточка» накренилась и заскрипела рангоутом, делая разворот, врач и его пациент встрепенулись.

— Боже, мы уходим в море! — вскричала Летиция.

А я тебе о чём битый час толкую?!

— Теперь мы не сможем сойти на берег. Это я виновата!

Она кинулась к двери и принялась молотить в неё со всей силы.

— Эй, в трюме! Откройте, это я, Эпин!

Но никто не откликался. Половина команды валялась на палубе пьяная, остальные управляли парусами.

Миновало не менее четверти часа, прежде чем засов открылся.

— Скотина, я вырву тебе глаза! — зарычала Летиция, давно уже перешедшая от отчаяния к ярости.

Но вместо Ерша в проёме стоял Дезэссар, собственной персоной.

— Это я распорядился не выпускать вас, мсье Эпин, пока мы не выйдем в море, — сказал он. — Такой совет дал мне Логан. Извольте следовать за мной. Мы со штурманом хотим с вами поговорить.

— А господин Грей?

— Он останется здесь, под охраной. Если снова не даст честное слово, что отказывается от мыслей о побеге. Даёте слово, сударь?

Пленник пожал плечами: как-де вам могла прийти в голову подобная нелепица?

— Ну и сидите в пыльном ящике. А вы, Эпин, марш за мной!

Поведение Дезэссара переменилось таким загадочным образом, что Летиция не решилась спорить. Думаю, ею, как и мной, овладело любопытство.

Я сел девочке на плечо, и мы отправились за капитаном, а у двери карцера встал угрюмый Ёрш с перевязанной головой и распухшим ртом. На Летицию он глядел с ненавистью и опаской.

В кают-компании нас ждал Гарри. Он был само добродушие.

— А вы парень не промах, мой дорогой Эпин! — воскликнул штурман со смехом. — Я догадался, откуда вы обо всём узнали. Тряхнули как следует раненого, и он вам рассказал. Браво, юноша, вы далеко пойдёте. Что старый славный Тыква?

— Умер, — мрачно ответила Летиция, оглянувшись на капитана, который стоял у неё за спиной, словно загораживал выход.

— Не моя вина. Я только увернулся от выстрела. — Ирландец подмигнул. — А может, вы помогли Тыкве побыстрее покинуть этот мир? Своими расспросами, а? — Он расхохотался. — Зря старались. Я и так бы всё вам рассказал. Утром, когда матросы проспятся, капитан объяснит им, куда мы плывём и зачем.

— Выходит, экипаж ничего не знает?

Дезэссар усмехнулся:

— Конечно, нет. Иначе во всех кабаках Форт-Рояля уже болтали бы, что «Ласточка» охотится за сокровищем Джереми Пратта. Вот вы на меня дуетесь, Эпин, а на самом деле вам невероятно повезло. Вы, как все остальные, получите свою долю от самого большого клада, когда-либо существовавшего в этих морях. Богатство всего в двух днях пути отсюда. А если направление ветра не переменится, мы можем оказаться на траверзе Сент-Морица и раньше.

— Сент-Морица?

— Так называется остров, где мы с Праттом спрятали богатства. — Логан расправил плечи. — Один я на всём белом свете знаю точное место.

— Всё будет проделано в полном соответствии с законами его величества, — сказал Дезэссар. — Мы не какие-нибудь пираты. Королевский писец пересчитает и зарегистрирует добычу до последнего су. Это не корсарский трофей, поэтому арматор ничего не получает. По условиям контракта, если капитан злонамеренно не выполнил наказ судовладельца и произвольно изменил курс, это карается штрафом в сорок тысяч ливров. Что ж, я выплачу мсье Лефевру эти деньги, можете не сомневаться! — Капитан расхохотался. — Пускай он лопнет от злости. Треть сокровища достанется мне и моему компаньону. — Дезэссар кивнул на Гарри. Треть — команде, треть — казне.

Ирландец комично развёл руками:

— Не буду от вас скрывать, дорогой доктор, я предлагал господину капитану наплевать на казну, и забрать весь куш себе. Однако мсье Дезэссар — честный человек и верный подданный его величества короля Людовика.

— Я хочу дожить свой век не беглым разбойником, который скитается по морям, а почтенным членом общества, у себя дома, в кругу семьи. — Капитан покосился на зеркало, перед которым они с Летицией учились изящным телодвижениям. — К тому же за столь весомый вклад в казну его величество обычно награждает дворянской грамотой. Я стану благородным господином Дэз Эссаром!

— Капитан, вы бы лучше сказали доктору, какова будет его доля, — прервал Гарри мечтания будущего дворянина. — Разве вы не видите, как хмуро он на нас смотрит.

— Вы останетесь довольны. — Дезэссар сделал величественный жест. — Во-первых, я верну все деньги, которые вы потратили на снаряжение судна. Во-вторых, как лекарю вам положен пай, равный трём матросским долям.

Летиция по-прежнему молчала, и Логан истолковал это по-своему:

— Он хочет знать, в какую это выльется сумму. Извольте, я расскажу. Жители города Сан-Диего заплатили Джереми Пратту выкуп за три дворца, сорок богатых домов, двести пятьдесят средних и тысячу триста скромных. Прибавьте к этому компенсацию за сохранность собора и одиннадцати церквей. Плюс портовые склады, пригородные поместья и прочую недвижимость. Всего, по счёту писцов британского адмиралтейства, добыча золотом, серебром и драгоценными камнями равнялась 250 тысячам испанских дублонов, именуемых во Франции «четвертными пистолями».

— Это десять миллионов ливров! — подхватил Дезэссар. — Только вообразите! Мы с Логаном получим по одной шестой. Доля простого матроса составит тридцать с лишним тысяч! А ваша почти сто. Ну как, вы довольны?

Я покосился на Летицию. Её молчание меня озадачивало.

— Вы ошарашены, — констатировал капитан. — Ещё бы! Только пообещайте, что будете держать язык за зубами. Я хочу полюбоваться на физиономии моих ребят, когда я сообщу им эту новость.

— Хорошо. Я никому не скажу.

Девочка повернулась и вышла из кают-компании.

«Что у тебя на уме? Что? Что? Что?» — спросил я.

Она рассеянно погладила меня по спине.

Фрегат уже вышел в открытое море и резво бежал к горизонту, покачиваясь на крутой волне. На вантах и реях остались с полдюжины марсовых, выполнявших приказы лейтенанта Гоша. Остальные матросы сгрудились вокруг деревянной клетки, разглядывая рабынь. Неукротимая Марта совсем осипла от брани. Она всё так же крыла слушателей и грозила им костлявыми кулаками, но её слова перекрывал шум ветра.

Летиция встала за спинами мужчин и с непонятным мне интересом стала наблюдать эту малоприятную сцену. Моряки переговаривались, обсуждая стати пленниц. Многие, если не все, в порту наведались в публичный дом и утолили телесный голод, поэтому дискуссия носила не плотоядный, а умозрительный характер, будто ценители ваяния разглядывают выставку скульптур. За главных знатоков считались боцман Выдра и плотник Хорёк.

— Такие злюки бывают очень страстными, — говорил Выдра, показывая на ярящуюся Марту. — Что тоща, это даже неплохо. Когда на женщине много мяса, в ней мало жару, а подвижности и того меньше.

Хорёк с этой точки зрения соглашался, но ему больше было по нраву «чёрное дерево»: негритянки-де нежней и благодарней. Я прямо-таки заслушался, когда он, проявив недюжинные способности к поэтической аллегории, принялся описывать молодым матросам науку обращения с женщиной. Сначала, мол, по ней нужно пройтись «топориком», чтобы придать «полешку» нужную форму. Потом проехаться «фуганком», убирая сучки и заусенцы. Наконец, продрать «наждачком» — и баба станет вся гладкая, покорная, хоть лаком покрывай. Каждую метафору плотник объяснял при помощи жестов, чтоб у публики не осталось сомнений, что он имеет в виду.