Кот - Покровский Александр Михайлович - Страница 2

Я закрываю глаза и слушаю ночь.

Она – как зверек. Точнее, как его шерсть. Я люблю шерсть. Ее можно перебирать, пропускать между пальцами. Она между ними течет.

А потом ночь сама тебя пробует. Она прикасается к тебе, прилипает, приникает, и ты становишься её частью, становишься, как она. Но она не уничтожает тебя. Нет.

Если тебе захочется, выйдешь из нее и снова станешь собой.

Это здорово.

В ночи живут звуки. Они живут сами по себе. Они здесь обитают. Здесь их дом. Они здесь рождаются и умирают. То затаиваются, то возникают. Ночь – их прибежище. Ветер, ручей, шелест листвы, топот ежа, стрекот цикад – все это звуки.

Люблю, чтобы было лето. Если его нет, его можно вызвать.

Мысленно.

И добавить в него запахи – травы, воды.

Можно земляники. Она щекочет ноздри. А ягоды лезут в уши.

– Эй!

Это меня. Бросок – и я растворяюсь.

Я умею это делать. Надо только понять, что ночь тебе не враг, и тогда в нужное время ты в ней пропадешь. Легко, как крылья совы.

Ночь – моя. Я ее не отдам.

Пускай день отойдет им, а ночь – мне. Чуть стемнело – утекаю за дверь. С некоторых пор умею течь – движения плавные, любое препятствие словно оглаживается. В это время у меня не бывает костей.

Никто никогда не видел, как я исчезаю.

Хотя однажды их старший столкнулся со мной в дверях. Он сейчас же осклабился:

– Счастливой охоты!

У меня дрогнули губы. Кажется, и я улыбнулся в ответ. Во всяком случае, я посчитал, что улыбаюсь, но он отпрянул, пробормотал:

– Чокнутый, вот чокнутый…

Как-то услышал, что рычу. Кто-то подходил со стороны оврага. Он наступил на сучок, и я услышал свое ворчанье. Оно совсем тихое и идет от груди.

Они теперь часто приходят.

Иногда нахожу записку: «Выходи один».

Это они мне. Больше некому.

Они – людоеды. Людоеды никогда не приходят одни. Я всегда выхожу им навстречу.

И убиваю всех.

Они меня никогда не видели.

И не увидят.

Они даже не понимают, что происходит. Что-то прилетело и ударило в грудь. Совсем тихо. Он только ойкнул.

Мало ли что умеет летать.

Может быть, это были карандаши?

Конечно. Это карандаши. Много карандашей. По два в секунду.

Я бросаю их на звук.

Людоеды громко дышат.

Так нельзя.

Если хочешь жить, нужно научиться вообще не дышать.

Карандаши я делаю из электродов. Заостряю оба конца.

И еще я делаю летучую мышь. Мастерю ее из обложек книг.

На развалинах встречаются книги.

Картонки затачиваются по краям. Они становятся острее бритвы. Кусочек железа сажается на клей. Центр тяжести должен быть смещен. Такая мышь может отрезать голову.

Меня Серега научил.

Его положили под кинжальный огонь. Наших всех положили.

Тот, из штаба.

Я смотрел ему в глаза. Я знал, что все погибнут. Все, кроме меня. На мне – ни царапины, а били плотно с двух сторон, и хотелось превратиться в спичечный коробок, завалиться в расщелину.

Тот, из штаба, знал, что мы умрем. Я чувствовал, что он знает. Людей чувствую издалека: свой – чужой, плюс – минус.

Я тогда сутки пролежал под листьями.

Потом подошли волки…

А людоеды живут семьями. У них есть женщины, дети. Из детей вырастут новые людоеды, поэтому я убиваю всех.

Главное, чтобы никто меня не видел.

Я стреляю из рогатки. Шариками от шарикоподшипников.

На двадцать шагов пробиваю железный лист и височную кость.

Мы с Серегой тренировались: играли в невидимок. Мешки делали сами. Снаружи черный, внутри белый. Он закрепляется на руках и ногах. С ним можно прыгать с высоты пяти метров. Нужно только распластаться в воздухе, как белка.

И воздух держит.

А у земли следует сгруппироваться – автомат за спину.

Серега говорил: если полюбить автомат, он будет, как брат. Своему я сам сделал глушитель.

На охоте сначала нюхаю воздух. Он не должен пахнуть смазкой мин.

Иду медленно. Не оставляю следов.

Те, с кем я сейчас, долго не могли понять, как я это делаю. Я показал. Они совсем ничего не умеют. Даже не чуют мин.

А я – как на стену натыкаюсь.

Тропу в темноте нахожу легко.

И ставлю на ней самострелы. Задел – кол в бок. Самое простое – садовые грабли. Бросаешь их в снег, а на ручке – шип. Так не убьешь, конечно, но человек вскрикнет.

На крик выйду я.

А из подвалов я их добываю горелой ветошью. Сами на пулю лезут.

Когда я только появился в их взводе, меня захотели покачать. Напали впятером, ночью. Я успел бросить три ножа. Теперь у нас мир…