Убийца, мой приятель (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан - Страница 19

– Вон дом, – сказал он.

Сомневаться не приходилось: сурового вида сооружение из серого камня, со множеством маленьких сверкающих окошек. Перед домом располагалась с большим вкусом устроенная лужайка; до некоторой степени она смягчала мрачный, чтобы не сказать тюремный, вид постройки. Ни снаружи, ни в окнах никого не было видно. Мы стали держать военный совет по поводу того, что нам предпринять дальше.

– Не можем же мы просто подойти к дому под каким-нибудь благовидным предлогом, верно ведь? – так определил наше положение Боб.

– Несомненно, то было бы весьма рискованно, – согласился я. – Они могут сделать с нами всё, что угодно. Похоже, это совершенно необузданные люди.

– И в придачу такой путь уж точно не оставит нам ни малейшего шанса перекинуться парочкой слов с юной леди, – добавил мой товарищ, и тут он тоже был прав.

– Положение наше выглядит дьявольски романтично, – заметил я в свою очередь.

– Да уж, хотел бы я знать, что подумал бы о нас Пендлтон, увидя нас здесь!

– Славный скромняга Пендлтон! Думаю, он посчитал бы нас сумасшедшими.

– Жаль, что он так отстал от жизни, – отозвался Боб. – Но скажи на милость, Джек, что ты собираешься сказать юной леди, если всё-таки её увидишь?

– Ну, сразу же скажу ей о своей любви и предложу ей бежать вместе со мною. Только всё нужно сделать сегодня же. Я ни за что не приду сюда второй раз. И вообще, думаю, романтическую девушку не так уж трудно будет увлечь подобным coup de main[12].

– Но это же в точности мой план! – проговорил Боб жалобно.

– Да чёрта с два! – Я аж задохнулся от возмущения при виде такого нахальства, но тут же не менее жалобно простонал: – О боже! Вот она!

Последнее восклицание невольно вырвалось у меня при появлении на ступеньках дома элегантно одетой юной дамы. Черт лица её на таком расстоянии нельзя было разобрать, но прямая осанка и плавные, грациозные линии её фигуры недвусмысленно указывали, что молва нисколько не преувеличила её очарования. Она обернулась, собираясь заговорить с идущей следом пожилой женщиной, должно быть своей матерью. Та, насколько мы могли судить, кажется, плакала, – во всяком случае, она всё время подносила к глазам платок. Девушка обняла её одной рукой за плечи, словно желая утешить. Последнее ей, похоже, удалось, так как старшая вернулась в дом, а младшая, скакнув сразу через три ступеньки вниз, поспешила широким упругим шагом по тропинке, ведущей куда-то в кусты.

– Надо идти за ней! – вскричал я.

– Постой, – осадил меня Боб. – Прежде нам нужно прийти к какому-то соглашению. Согласись, выйдет ведь полная нелепость, если мы сразу набросимся на неё вдвоём с двумя объяснениями в любви!

– Да, она может испугаться, – согласился я. – Особенно если принять во внимание, что ни одного из нас она прежде в глаза не видывала.

– Так у кого же преимущественное право? – возопил Боб.

– У меня, как у старшего! – ответствовал я.

– Но зато я раньше вышел из гостиницы, – возразил Эллиот.

– Ладно! – говорю. – Если бросить монетку?

– Ничего другого, видать, не остаётся, – мрачно согласился Боб, извлекая из кармана пенни и подбрасывая его вверх. – Орёл!.. Так… решка! Что ж, так тому и быть. Такая уж, видно, моя доля. Разумеется, если юная леди сочтёт за благо тебе отказать, я волен поступать, как сочту нужным. По рукам?

– Конечно, – отвечал я, и мы устремились сквозь кусты, сразу почувствовав в себе уверенность, ибо наконец появилась какая-то определённость.

– Вот она! – шепнул Боб, когда мы заметили, как впереди между деревьями мелькает розовое платье.

– Да, но с ней разговаривает мужчина! – вырвалось у меня.

– Не может быть!

– Да вот он!

Если этот человек и был там, то он, видать, быстренько скрылся, заслышав наши шаги, ибо, когда мы подошли достаточно близко, чтобы видеть её фигуру целиком, девушка оказалась одна. Вздрогнув от неожиданности, она обернулась к нам, и какой-то миг у неё, кажется, было желание бежать от нас, но потом, взяв себя в руки, она всё-таки направилась прямо к нам. Пока она шла нам навстречу, я успел разглядеть, что это, верно, одна из самых очаровательных девушек, каких мне только доводилось видеть на своём веку. Не какая-то там кукольная красавица, как я воображал себе на основе скудных сведений, сложившихся у меня о её воспитании, а восхитительная, прекрасно сложённая юная дама с чётко очерченным и тонко вылепленным подбородком – черты лица, возможно, даже показались бы почти мужскими, если б их не смягчал взгляд пары задумчивых голубых глаз и милый чувствительный ротик.

И почему, едва только её твёрдый взгляд обратился на меня, все гладко отшлифованные и заранее отрепетированные в уме речи куда-то запропастились, так что в памяти не осталось ничего, кроме беспомощной пустоты! Любовный галоп, с которым мы рванулись к девушке, вдруг перешёл в какую-то нелепую рысцу, и когда я наконец оказался в нескольких метрах перед ней, то был точно так же не способен вымолвить хоть словечко в объяснение, как и не способен отыскать свою потерянную шляпу или скрыть дыры на наряде.

– Вы, наверное, заблудились? – сказала незнакомка приятным низким голосом без малейших признаков того, что наше внезапное появление и расхристанный вид как-то её удивили.

Я почувствовал, что Боб толкает меня сзади и что-то там шепчет по поводу того, что, дескать, «давай валяй, жми, не тяни», но собственные мои побуждения под взглядом этих спокойных, невозмутимых глаз сводились лишь к желанию убежать куда подальше.

– Дом вон туда, – сообщила она, показывая за деревья. – Вы, надо полагать, бейлифы?[13]

– Бейлифы?! – ахнул я.

– Извините, если я вас неправильно называю, – продолжила она с печальной улыбкой. – Нам в первый раз приходится иметь дело с представителями закона, и мы плохо знаем, как к ним следует обращаться. Мы ждём вас уже два дня.

Мы с Бобом могли только смотреть на неё в безмолвном замешательстве.

– Об одном я хотела бы вас попросить, – продолжала она, приближаясь к нам и сложив на груди руки с прекрасным молящим выражением на лице. – Хотя мы с мамой теперь почти что нищенки, но помните, что она – леди, деликатно воспитанная и чувствительная. А главное, помните, что некому защитить её, некому за неё постоять. Поэтому, прошу вас, обойдитесь с ней мягко и, исполняя свой долг, не раньте её чувства больше, чем это необходимо.

– Боб, – прошептал я, оттаскивая своего товарища в сторону, хотя он и продолжал по-идиотски таращиться на юную леди через моё плечо, – ты понимаешь? Они ждут судебных исполнителей, приставов. О деньгах тут не может быть и речи! Что будем делать?

– Она ангел! – только и нашёлся что ответить Боб.

– Ангел-то ангел, но у неё вообще нет денег!

– Так ты что, отступаешься? – обрадовался он.

– Да, – сказал я, ощущая какую-то сентиментальную дрожь в сердце. Что поделаешь! чувствительность – моё всегдашнее уязвимое место.

– Ты не будешь делать своё предложение? – спрашивает Боб с волнением.

– Говорю тебе, нет. Женитьба – дорогое, знаешь ли, удовольствие. И потом…

– Да что потом?

– Я уверен, она мне откажет.

– Тогда, клянусь Богом, это сделаю я! – выкрикнул Боб, разворачиваясь с выражением решимости на измазанном грязью лице.

Мисс Клермонт, пока мы торопливо совещались, стояла с видом не на шутку удивлённым и даже слегка испуганным. Когда же Боб решительно двинулся к ней, выбросив обе руки перед собой в красноречивой мольбе, словно живой семафор, она аж на несколько шагов отступила.

– Юная леди! – начал он. – Я не бейлиф. Нет, я принадлежу к иной, и более высокой, области юриспруденции. Я лондонец и джентльмен!

Боб на минуту замолчал, дабы позволить этому успокоительному заявлению проникнуть в сознание слушательницы. Но мисс Клермонт выглядела скорее изумлённой, нежели потрясённой, хотя, судя по тому, как она отпрянула, было видно, что она порядочно удивлена.