Кострецкие истории (СИ) - Матузова Елена Валерьвна - Страница 3

- Ты сынок, гляди, жисть-то обманчива бывает. Гляди, живи правно и честно, кабы люди, не корили память о нас, – испустив дух, умерла Пелагея Афанасьевна Лентина, (в девичестве – Палина).

Дом Валика находился на окраине, за высоченным забором, а во дворе, подле будки, лежал рыжий, лохматый пес Куря, из-за сбившейся шерсти, глаз почти не было видно, зато розовый, длинный язык, словно атласная лента болтался, вывалившись из зубастой пасти. Куря, был сыном соседского волкодава Палкана и дворовой собачонки, мелкой рыжей. Пес Куря уже старый, он поди позабыл-то, как лаять надобно, но его устрашающий, огромно-грязно-лохматый вид, вселял страх, и душа в пятки убегала, когда шел к портняжке посетитель (клиент).

-Ну да ладно, шут с ним, с Курой-то. Пора поведать о главном, и самом интересном, - подмигнув нам глазом, сказала баб Груня.

Как вы уже знаете, Валентину стукнуло тридцать три годка, пора и жениться-то. Он, в одночасье справил себе свадебный фрак (из синих занавесок), стильно заузив брюки – трубочки. Отгладив стрелки, наш Амурный стрелок намылился свататься к дочери соседа, Любаве Терентьевне Заболоцкой.

Терентий Власович Заболоцкий слыл местным купцом, имевшим большое хозяйство (5 коров, быки, лошади, и прочая скотина, к тому же, богат был земельным наделом). А матушка Любавы, жена Терентия Власовича - Павлина Семённа Заболоцкая (в девичестве Стацкая), была знатной певуньей. В общем, целил наш портняжка, попасть в масло купцово, яко сыр. Любава, дивчина двадцати пяти годов, славилась пышным телом, крутым нравом и красивым лицом. С семнадцати годов ходили к ней свататься все парни округи, но, увы, получали отказ. «Не того помола зёрна!»- сказывал отец. «Не звонкого ума соловушки!» - возмущалась Павлина Семенна. А старые люди хихикали им вслед: «Кому лады да приборы, а кому лапти да оборы!». Сколько лет уж минуло, поди двадцать пять, а девка красна одна в окошке сидит, да ветру клонится, прося милого дружка с далек краёв для неё сыскать.

-Видать не сыщет ветер друга сердечного, и маменька с тятенькой не примут выбора моего, им подавай, статного и богатого и умом, и златом - серебром. Никто не ведает, как кручинит моё сердечко в объятьях одиночества – роняя слезинки величиной с горошину, тосковала по своей судьбинушке Любава.

А тем временем, наш Валентин, собирался в сватную дорогу с радостной уверенностью в душе. Ведь он с шестнадцати годов был тайно и страстно влюблен в деву Заболоцкую.

Не раз его сердце горело красным заревом, когда на пасху их семьи стояли подле друг друга, соблюдая заповедь: «Перед Богом все равны, не гнушаясь на сословия и достаток!». Тогда, в юношеские лета, они поглядывали из-за родителя друг на дружку, и краснели от прилива юношеского счастья. Вот и теперь, при одной мысли о Любаве, Валик дружку, и краснели от прилива юношеского счастья. Вот и теперь, при одной мысли о Любаве, Валик загорался яко искорка, его сердце выпрыгивало из груди, а ноги сами бежали на встречу с любимой.

- Ах, какая красивая история!- восторженно произнесла Маруся. Ей в прошлом годе стукнуло шестнадцать, поэтому она была « в розовом соку молодости», так сказывал дед Архип.

- Фу-уу! – скривились мы, мальчишки.

- Любовь – мойковь! Ха! Все явно Валику не видать Любавы! Батька её, ижобъет, а потом ижгонит его. Вот поглядите!- громко сказал Тарас.

- Это мы ещё поглядим! А ну-ка цыц, мошкара мелкая! – грозно, насупив брови, прошептала баб Груня.

- Сидите смирно, да слухайте, коль пришли, а то я быстро вас выпровожу! - ворчливо добавила она.

- Мы больше не будем, продолжайте, пожалуйста – попросил я за всех.

- Ладно! Так на чем я остановилась? – уже улыбаясь, спросила она.

- На том, как чувства Валика разгорались к Любаве, – Маруся торопливо выпалила.

- Ах, да! Так вот – продолжала наша рассказчица.

Наш портной, отгладил пиджак и принялся надевать брюки – дудочки с наведенными стрелками. Но вот напасть-то, ноги не пролазят в калошины брюк, уж больно узки.

-Что делать? Что-то явно надо предпринимать! – сидя на маленькой табуретке, думал Валик.

-Перешивать? Нет, ткани не осталось. Худеть? Да куда уж там, и так прозрачный почти, - ломал голову влюбленный. И тут пришла идея, как быстро решить сложившуюся проблему.

- Нужно намылить ноги, и тогда они со свистом войдут в калошины! – радостно заулыбался Валик. Он помчался в чулан, где лежали помывочные принадлежности – балейка*(ванночка), ночовки*(тазы), мочало и мыло. Схватив его(мыло), наш герой пулей принялся намыливать свои худенькие, кривенькие ножки, но мыло норовисто сопротивлялось ему. Оно то и дело, что выпрыгивало из рук, да скакало по полу.

- Неумёха! Ха-ха-ха!- мы звонким, ярким смехом громыхнули.

- Это ж надо, мыло в юбках не удержать! Ха-ха-ха! - качаясь по полу от смеха, сказал Тарас.

- Ага! Ха-ха! А как он в брюки-то попадет? Ха-ха-ха! – захлебываясь гоготом, сказал Демид.

- А вот как! – спрыгнув со скамейки, Павлуша изобразил Валика, растопырив пальцы на ногах, он пытался влезть в валенки, стоящие в углу. И тут мы все, так и покатились по полу, держась за животы, аж слезы выступили с глаз от смеха. Только маленькая Дуняшка недоумевала и удивленно глядела на нас широко раскрытыми голубыми глазенками, изобразив нечто вроде улыбки на личике.

-А ну шпана, цыц! Я продолжаю – громко сказала баба Груня. И все успокоились, изредка поглядывая друг на друга, тихонько хихикали.

И всё - таки, намылив кое-как свои ноги, Валик пошел надевать брюки. Как ни странно, но это у него очень быстро получилось. Ноги, словно гвоздики намасленные, просто въехали в узкие калошины брюк. Надев пиджак и котелок (сшитый из тех самых занавесок), он с облегчением выдохнул.

- Фу-у! Ну, слава Богу! Теперь пора в путь! – счастливый и искрящийся любовью, словно свечка, Лентин Валентин Потапыч, вооружившись букетом полевых ромашек, которые он намедни собирал на душистом лугу, смело шагнул за порог, приказав Куре охранять подворье.

- Гав-гав!- с пониманием ответил хозяину пёс, вываливаясь из будки, словно мешок с мукой. Гордо голову подняв, важный жених пошагал по мостовой к улице Кировской, к дому № 11, где ждала в окошке румяная невеста.

Терентий Власович (отец Любавушки), сидя на деревянной, ажурной террасе, в кресле-качалке, наслаждался ароматным травным чаем, который старательно заваривала их служка Глаша. Ещё жарким, летним июлем, она собирала на лугу чабрец, ромашку, зверобой, ижицу и прочие травы для чайного напитка. Так вот, Терентий Власович мирно попивал чаёк и в мыслях мечтал о диковинных странах, где только солнце и море, солнце и море, и НИКАКОЙ ЗИМЫ! А Павлина Семенна, в очередной раз примеряла шляпку, подаренную её сестрой Дарьей, которая приехала с Парижу, где отдыхала с мужем Георгием Чеславовичем Вронским. Павлина Семённа с дрожью в коленках ждала поездки на бал, в честь Князя Андрона, который состоится, как обычно во дворце княжеском.

Князь Ян Андрон.

Сын великой Руси, ветвь прекрасной Калуги, 1769 года рождения, был назначен Господом, нести и соблюдать законы человека и духа. Он был поздним и долгожданным ребенком. С одной стороны это дар, а с другой – ноша тяжкая. Очень рано, в возрасте 8 лет, Яник (так называла его маменька), потерял отца (князь Павел Андрон, пересекая реку верхом на лошади, сорвался в воду и утоп), а в 1777 году, из-за суровой болезни (чахотка), умирает в муках матушка Барбара Збигневна Кустинска, полька по национальности. Ян достиг 18 лет, и принял в свои руки бразды правления Русской стези. Дорога выпала трудная и жестокая, в связи со смертью Петра великого, Русь потерялась в интригах и дрязгах, тем самым потопляя свет и веру в честь и чистоту. На каждый кусочек общего пирога Русского, находились химерные люди, сметающие с пути всё и всех, засыпая землю пеплом раздора. Такая смрадная погода пришла и в Калугу, касаясь уже окраин города, и 18 летний Ян решился на жесткие меры преломления надвигающейся жизни. Он собрал своих подданных и вместе, сообща они выводят результат, который по нраву всем Калужанам и близ лежащим селениям. Результат был таков, в каждом Калужском, духовном доме, горожане и все желающие сохраняют мощи и вещи верования, потому что реформы Москвы и Санкт-Петербурга включали в себя полное искоренение духовности, мерой подавления свободы и истины. И когда посыльные доложили во дворец вести о переменах, свеча веры зажглась в каждом сердце любящих свою родину людей. Тряска и дыбное (слово произошло от агрегата пыток «дыба») состояние длилось четыре с половиной года, истощая народ русский страхом и болью. Но они выстояли и вынесли на своих плечах тяготы жизни, при этом сохранив веру в сердцах и душах. Сердечно чтили слово Божие, неся в душах запал мощи и силу духа. При этом, на долгие лета увековечив титульное имя князя Яна Андрона.