Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки - Острецов Виктор Митрофанович - Страница 15

«Каждый день я даю аудиенцию, передо мной прошло уже более 300 отцов семейств, — пишет декабрист Никита Муравьев своей матери. — Я начал актами милости и приказал выпустить 5 крестьян, посаженных в исправительный дом за непослушание и неплатеж оброка. Остальное время ушло на проверку счетов и на усилия вытребовать крестьянские деньги — от их должников... ты смеялась бы до слез, присутствуя при моих проповедях к крестьянам. Иногда я громлю их, иногда забавляю их шуткою и заставляю их смеяться, минуту спустя я действую на их чувствительность... плачут старики, тогда как молодежь остается твердокаменной». Наступает кульминация: «Через каждые четверть часа какой-нибудь крестьянин отделяется от всей группы и подходит положить на стол некоторую сумму денег, соглашаясь со справедливостью высказанных мною суждений». Академик Дружинин по этому поводу замечает: « ..Н. Муравьев подходит с точки зрения ожидаемого дохода... в его рассуждениях проскальзывает иногда моральная точка зрения (жаль, что академик не уточняет — моральная или аморальная. — В.О.),но не ей принадлежит последнее, решающее слово». Видимо, все-таки «моральная» навевает академику мысли о чем-то не очень моральном. Впрочем, лексика в смысле сокрытия морально-аморального поистине обладает волшебными качествами делать невидимками подобного рода проблемы. Дело в том, что «идеология Н. Муравьева складывалась под влиянием новых, капиталистических отношений». Вопрос о моральности снят. Заметим попутно, что образование свое Никита Михайлович Муравьев получал не только от домашних гувернеров, но и в масонской ложе «Трех добродетелей», где он быстро, в течение одного года, достиг звания мастера и стал официалом ложи, произнося поучительные для братьев «циркуля и наугольника» речи.

Русский интеллигент, заметил кто-то, как бы все время пытается что-то вспомнить. Это мучительное состояние что-то вспомнить, эта попытка совместить многопопечительную Марфу с Марией, которой «единое есть на потребу», рождают страдальческие вздохи и равны попытке решить квадратуру круга. Приняв как безусловную истину учение о всякого рода неизбежных закономерностях, он никак не может понять, что же делать ему самому, что же зависит от него-то, бедолаги. «Закономерности» кончаются уже в течение жизни одного поколения, и о их существовании интеллигент узнавал из французских или немецких брошюр. Их, эти «закономерности» общественного развития, браво отменяют те, кто их же и организует, но в следующее поколение уже рождается следующая мифическая «закономерность», единственное предназначение которой — снять ответственность за свои поступки с вершителей судеб человеческих. Приученный жить по указке со стороны, петь по чужой погудке, верить в газетные ценности и обсуждать только то, что в них обсуждается, интеллигент — вольтерьянец еще на заре своего младенчества, при самом первом своем появлении на сцене русской жизни, уже утратил всякую способность мыслить критически и стоять твердо на позициях трезвого разума, утратил именно в той мере, в какой приобрел лоск вольтерьянского скептицизма. Среди разного рода ходячих мнений о психологии русского народа имеются и как бы ставшие общим местом рассуждения о его рабских чертах, вызванных будто бы деспотической формой правления времен Московской Руси и далее от Петра к нашему времени[6].

Это мнение родилось не сегодня, и его поддерживали либеральные историки, такие, как Милюков. Факты не подтверждают ни наличия деспотического правления в прошлом, в том числе в Московской Руси, равно как и во времена российских самодержцев, поставленных охранять «устои благочестия», как о том говорится в основных законах Российской империи. «Император, яко христианский государь, есть верховный защитник и хранитель догматов веры и блюститель правоверия и всякого в церкви святой благочиния», — гласил Свод законов Российской империи (СПб., 1832, т. 1, ч. 1, ст. 42, 40). Правления Петра, бироновщины было достаточно, чтобы разрушить прежнюю систему правления страной и создать зачатки нового, чиновничьего сословия, но было недостаточно, чтобы навязать стране какую-либо административную диктатуру. А тем более какую-либо идеологию, единую для всей страны. Скорее наоборот, открылось новое поприще для вольнодумцев, не желающих ни во что верить, кроме карьеры и наград, этих путеводных звезд чиновничества. Нетрудно понять, что из-под палки государство, ведущее в тяжелейших условиях бесконечные войны с крайним напряжением всех своих сил — и военных, и духовных, и трудовых, — не способно было простоять и одного дня. Только осознанием каждым русским дела государева как своего, а государем дела земли как близкое и родное, только когда каждый знает свое место и свое дело, только при наличии общей всему населению религии, духовной культуры русская нация могла осуществить себя в истории. Так становилась на ноги и крепла Московская Русь. Деспотизм слишком дорого стоит, и трудного дела с ним не сделаешь, государства на нем крепкого не построишь. Царствование Ивана Грозного тому пример. Пока царь делал общее всей земле дело, народ шел за ним и следовали победа за победой, нужные и полезные стране. Но как только начался дикий произвол и последовала опричнина — победы прекратились. Страна потеряла завоеванные земли, и впереди замаячило Смутное время.

Земля по призыву патриарха Гермогена собралась, когда уже не только палки, но и никакой власти не было, и, не имея никакого правительства, выгнала интервентов и восстановила свою государственность, восстановила Земским собором царскую власть и начала шествие на Восток, осваивая Сибирь, и на Запад, освобождая православное население от гнета католической Польши и евреев-арендаторов (см.: Грец. История евреев. Одесса, 1906).

С Петра начинается подлинный плюрализм верований и мнений, чаще всего враждебный и православной церкви, и самой царской власти: идет проповедь всякого рода деизма-пантеизма, то есть каббалистических доктрин, и обсуждение форм политической власти в духе убогого рационализма «общественного договора» и «естественной религии» — этого обветшалого достояния античной языческой мудрости, подновленной современным французским языком язвительных острот и метафорических софизмов.

«Зарево всякого рода антирелигиозных идей и увлечений слишком ярко горело на умственном горизонте того времени, чтобы не бросить зловещих лучей на тех, кто слишком близко подходил к этому горизонту», — пишет о времени Екатерины II исследователь того времени. (Маккавеев И. Екатерина II и церковь. — «Странник». 1904, с. 787).

Это зарево, однако, загорелось намного раньше, едва ли не с первых шагов юного Петра. В дальнейшем это зарево разгоралось все ярче и ярче, пока не привело к гибели миллионов людей только за свою принадлежность к церкви и русскому народу. Пред тем были бомбы, подложенные под чудотворные иконы, глумление над крестными ходами, попрание креста и икон в 1904-1905 годах, когда попытки защитить религию от поругания стали называться черносотенством и шовинизмом. Зарево неверия и зловерия в царство Князя Мира сего особенно ярко разгорелось после 1917 года. В качестве примера: 6 января 1919 года архиепископ Тихон (Никаноров) Воронежский повешен на царских вратах в церкви монастыря святого Митрофана; вместе с ним было замучено еще 160 иереев. 19 января 1919 года были замучены пресвитер Андрей Зимин, его мать Доминика, жена Лидия, дочери Мария и еще две — 13 и 17 лет, села Чернигова Никольско-Уссурийского края, при этом матушку и детей истязали и затем пристрелили, а самого батюшку раздавили положив дверь на грудь и живот... Архиепископ Петр (Зверев) Воронежский заморожен и скончался, таким образом приняв мученический венец, на Соловках 15 января 1928 года, в самом начале 18-го года епископ Дионий (Сосновский) Измаильский был изрублен шашками на станции Вятка. В начале 1920 года протоиерей Владимир Цидринский, благочинный г. Липсинска Семиреченской области был привязан к хвосту необъезженной лошади и пущен в поле. От него остались одни кости. Митрополит Одесский и Херсонский Анатолий (Грисюк) подвергся длительному издевательству в заключении, где и погиб. Зимой 1918 года убит на мельнице протоиерей отец Павел (г. Елабуга), а до этого были расстреляны трое его сыновей. Погибли многие и многие тысячи. Называют цифру — 320 тысяч замученных, проколотых штыками, замороженных, раздавленных, расстрелянных, изрубленных шашками уже к 1919 году. Это еще до Соловков. Вот зрелый плод петровских реформ, екатерининского «просвещения» и заигрывания верховной власти с масонством и его позднего детища — кадетами... Верховная власть в России совершала грех апостасии все 200 лет — от Петра I до последнего самодержца и вела Россию к революции.