Быть бардом непросто - Мяхар Ольга Леонидовна - Страница 5

– Я добыл дрова. Ты бы хоть воды в котелок набрал, – говорит светлый, поднимая бровь.

Его посылают. Пожав плечами, эльф подхватывает котелок и отправляется к пруду сам. На лице его играет задумчивая полуулыбка.

Глава 3

Все думают, что быть творческой личностью легко. Знай себе сиди да бренчи весь день на гитаре или слова рифмуй по часу в день. И у тебя будет все: деньги, почести, слава, бабы… Ну это, конечно, взгляд непросвещенного селянина, который очень и очень далек от истины. Быть творцом – все равно что каждый день закатывать на огромную гору тяжеленный каменный шар. Шар уворачивается, стремится назад, выскальзывает из рук. Ты сотню раз на дню готов проклясть все и вся, бросить, наконец, этот камень, уйти в ближайшую таверну и залить горе вином. (Как правило, при этом рядом оказываются «правильные» друзья, которые помогают превратить неудачную попойку в продолжительный, порой пожизненный, запой.) Ну и, конечно, над тобой потешаются все кому не лень.

Да… именно так часто и происходит. Семья, друзья, просто знакомые – все удивляются, все просят прекратить заниматься ерундой. Все в один голос талдычат о том, что камень на гору катить не стоит, так как:

1. Гора слишком высокая – сил банально не хватит, а передохнуть негде.

2. Лучше бы делом занялся. Вон, все твои друзья уже белку в прыжке разделывают, а ты все с камнем носишься.

3. Даже если закатишь камень на вершину – он скатится с другой стороны горы.

4. Ты дурак? А зачем тебе камень? И зачем тащить его на гору?

5. А без камня забраться не пробовал? Я вот пробовал. Вчера два раза.

6. Если не прекратишь – перестанем кормить. И ешь тогда свой камень.

– Отстаньте от него, он просто больной чудак.

На этом последнем аргументе от тебя отворачиваются все. А ты все катишь и катишь этот камень. Каждый день.

Возвращаешься, находишь его, вновь поднимаешь на вершину. А камень снова срывается. День за днем, год за годом… иногда всю жизнь.

Но если вдруг… Если очень захотеть, если желание окажется таким сильным, что руки сводит… Если все же суметь однажды достичь вершины и прочно установить там камень… тогда ты становишься королем мира. Пусть ненадолго. А может быть, и навсегда. Но королем этого мира.

Потому как если к камню привязать динамит, поджечь запал и пустить в нужную сторону, а главное, донести эту мысль до окружающих… Мм. «Как прекрасен этот мир, посмотри-и…» И вот у тебя уже куча подношений, на горе строят первые дома твоего будущего города. Люди выясняют секрет закатывания камня на гору, отдавая за знания украшения и деньги. Появляется охрана, готовая защищать тебя и камень только ради того, чтобы диктовать окружающим свои условия. Появляются люди, заинтересованные в твоем продвижении. Вокруг много тех, кто не хочет, чтобы камень упал на их крыши.

Все это сложно, но в итоге ты получаешь все. И сам решаешь, как именно распорядиться в дальнейшем жизнью и богатством.

А пока… у тебя есть камень. И гора. И улыбки окружающих, уверенных в том, что ты чокнулся.

…Изучаю стоящий колом розовый ирокез в отражении воды. Русалки восхищенно причмокивают, плавая в глубине и пытаясь заглянуть мне в глаза. Так… где моя подводка? А, вот она. Рисуем контур вокруг глаз… Изящнее, еще изящнее. Вид у барда должен быть слегка болезненным, чтобы слушатели понимали душевные терзания исполнителя. Во! В самый раз. Подобные глаза не заметить сложно. Даже при очень большом желании. Выразительные такие. А что у нас с лаком? Так и знал. Опять потрескался.

Дую на ногти. Шепчу специальное заклинание, подслушанное у девчонок. И – вуаля! Ногти чистые, лака нет. Достаю из кармана пузырек с ярко-алой, страшно вонючей жидкостью. Откручиваю крышку зубами.

А теперь аккура-атненько.

– Ты что, ногти красишь?!

Инстинкты темного заставляют резко развернуться, врезать ногой в лоб с разворота, одновременно достать нож из сапога и приложить его лезвием к горлу нападающего.

Сижу на груди светлого эльфа, шипя и едва удерживаясь от того, чтобы не перерезать сонную артерию.

– Вот поэтому детей и не выпускают из дома, – хрипит он в ответ, косится на нож и старается не шевелиться.

Сижу, пытаюсь успокоиться и начать мыслить спокойно. Н-да. Инстинкты – вещь серьезная. Даже для пацифиста. Молча изучаю палец, накрашенный аж до локтя.

– Ножик убери.

Хмуро на него смотрю. Папа прирезал бы. Если бы его оторвали… к примеру, от охоты. Да так внезапно. Для профилактики и поддержания авторитета, так сказать. Но я не папа.

Встаю, сажусь у воды, снова колдую, счищая лак. Жалко. Кровь хищной игуаны достать сложно, а у меня остался всего один пузырек.

– Спасибо, – доносится из-за спины.

– За что?

– За то, что не убил. Видел бы ты свои глаза. Я думал, не остановишься.

– Ну ты уже старик, – отвечаю со вздохом. – А стариков убивать нельзя.

Наслаждаюсь слегка ошарашенным видом собеседника.

– Кто старик? А кому тут тысяча сто двадцать?

– Я пошутил.

– Я так и понял. Ну так сколько? – вопрошает светлый, выгнув дугой бровь.

– Пять.

– Не придуривайся. Если тебе пять, то мне десять.

– Поздравляю.

– Фтор.

– Что?

– Не груби старшим.

Кошусь на него. Лежит, закинув руки за голову, греется на солнышке и довольно продолжает перепалку. Странный он. Все светлые вроде как презирают темных. А этот разговаривает так спокойно, с издевкой, словно общение с темными для него вообще норма жизни.

– Кстати, я решил дальше путешествовать с тобой.

Кисточка с лаком заехала на палец. Хмуро изучил брак, попытался не паниковать.

– С чего бы это вдруг?

– Ты мне нравишься.

Паника медленно, но верно переросла в ужас. Слыхал я о таких светлых. После определенного возраста обычные удовольствия им приедаются, и они начинают извращаться. Так отец мне говорил: находят красивого мальчика, зверски развращают его и бросают бедолагу умирать от стыда и ужаса. Правда, потом папа прибавлял, что где-то я такого эльфа уже встретил. И мне понравилось. За что я всегда вызывал родителя на бой и неизменно был бит.

– Я понял. Ты – извращенец. – Прижимаю уши к голове и стараюсь незаметно отодвинуться как можно дальше.

На меня удивленно смотрят голубыми как небо глазами.

– А?

– Небось хочешь насладиться моим невинным телом.

– Невинным, – повторяет задумчиво. – И это в возрасте тысяча ста двадцати лет. Все настолько плохо? – Участие в его голосе оказывается таким неподдельным, что мне почему-то становится себя очень жалко. Появляется желание срочно что-нибудь добавить. Мгновение спустя приходит осознание того, что надо мной нагло издеваются.

– Не родилась еще та… зараза… которая насильно вырвет мой поцелуй!

– Я убит горем.

Подозрительно на него кошусь.

– Опять издеваешься?

– Да нет. Я так! – Задумчивый взгляд, хитрая улыбка. – Ты, главное, не переживай. Я тебя нашел и теперь всегда буду рядом. Позабочусь, обласкаю…

– Стоп. – Встаю, плюнув на лак. У меня уже все руки перемазаны. Позже докрашу. – Я. С тобой. Никуда. Не пойду! Понял?! Ищи другого идиота.

И, бросив на светлого взгляд, полный презрения, подхожу к Молнии, быстро седлаю и поспешно отъезжаю, показывая напоследок еще лежащему на траве эльфу мизинец[1].

Глава 4

Поля, вдали лес шумит листвою. У обочины то и дело мелькают в траве мелкие пичуги, перекрикиваются и выискивают червячков пожирнее. Мимо уха, гудя, пролетают три мухи, спешащие на свой мушиный банкет. Изучаю карту, покачиваясь в седле и чувствуя, как ветер пригибает ирокез.

Так, следующее село у нас стоит на болоте. И чтобы подобраться к нему, придется сделать крюк от основного тракта. Задумчиво изучаю недалекую кромку леса, прикидываю, насколько сильно мне хочется туда соваться. Тракт идет аккурат вдоль леса, солнце слепит глаза и заставляет насекомых стрекотать с неслыханной силой. Да и жара порядком допекает, подталкивает упасть в тень разлапистых крон и отдохнуть у корней деревьев.