На суше и на море - Подгурский Игорь Анатольевич - Страница 14

На противоположном берегу с интересом и некоторой опаской следил за развивающимися событиями конный казачий разъезд регулярных русских частей во главе с каким-то офицером.

Француз, а следом и Скуратов вылетели на зеркальный лед спасительной речки и тут же забуксовали.

Впрочем, забуксовали не только они. Последний из гренадеров, скатившись на лед, тотчас поскользнулся и упал. Трое мужиков с ломами тут же занялись расширением лунки для подледного лова.

И когда Малюта оглянулся в третий, и последний, раз, гренадера уже не было, а рукотворная полынья подернулась тонким льдом.

– Я есть французский капитан Артаньян. Сдаемся! – упал под ноги конного разъезда парижанин. – Возьмите меня в плен, сударь! Вот моя шпага.

– Я есть русский капитан Вельский. Сдаемся! – подтвердил Скуратов, в изнеможении падая на снег. – Саблю не дам, казенная.

Конный офицер с сомнением покосился на мундир Малюты, а потом резво развернул и пришпорил коня.

– Я есть гвардии поручик Ржевский, – откозырял всадник. – Я что, действительно так похож на идиота, как меня всегда рекомендует генерал Тучков?

Разъезд, поднимая из-под копыт снежную пыль, умчался к уже видневшемуся за холмами городку.

– Где кокошник? – просипел Скуратов, обнажая саблю и намереваясь продать жизнь подороже.

– Какой кокошник? – изумился Артаньян, вытаскивая шпагу. – Что есть «ко-ко-шник»?

Скуратов, вставая лицом к неминуемо надвигающейся по льду смерти, приставил растопыренную пятерню ко лбу и вильнул бедрами.

Француз осторожно отодвинулся от сошедшего с ума приятеля по несчастью, но тут же все понял и просиял:

– Ко-ко-шник… Эта та белая на голову? С камешком? А откуда вы…

– Где кокошник, мон шер? – умоляюще застонал Скуратов. – Чисто из спортивного интереса! И это, к слову, наш последний шанс!

– В музее, – пожал плечами Артаньян, пожимая плечами. – Я зашел отдать честь отважному старику, пальнувшему в нас на площади из своей пушечки. А он сослепу решил, что я не салютую, а хочу его зарубить… И он стукнулся головой и расколотил витрину. А я вытер ему лоб этим, как его, ко-ко-шником. А он пришел в себя и заорал. А я выскочил в окно. А он… Впрочем, не знаю. Надеюсь, жив. Славный старикан. Патриот. Вешать таких надо.

– И где же кокошник? – обреченно повторил Скуратов.

– Бросил в воз, – засмеялся французский офицер. – Воз там стоял какой-то. И я… Пардон, сударь, я вспомнил, где вас видел… Вы дрались, как лев.

– Капитан Вельский, – с шиком отсалютовал саблей Скуратов французу и набегающим партизанам.

– Капитан Артаньян, – представился в свою очередь недавний противник, поворачиваясь лицом к настигшей их толпе.

Первый натиск они отразили успешно – ватага партизан накатила и схлынула. Повторная волна нанесла им, однако, куда более существенный урон: Артаньяну распороли саблей правый рукав, а Скуратову отдавили ногу.

– Стойте! – возмущенно завопил Малюта. – Свой я! Нашенский!

– Ишь ты, вражина! – возмутился, орудуя вырванным с корнем дубком, какой-то здоровяк, напоминающий Поддубного в лучшие годы его спортивной карьеры. – Язык выучил, ехидна шпионская.

– Я ехидна? – возмутился Скуратов, оскорбленный в лучших чувствах. – Ну, погоди же…

Скуратов со злостью перехватил саблю другой рукой и вытащил из кармана свое любимое оружие – парочку свинцовых гирек на тонкой пеньковой веревке.

– Кажись, и впрямь свой, – удивился партизан, продолжая методично охаживать француза. – У меня свояк с такой вот штукой на тракте промышлял, пока не повесили. Тонкая работа – ба-альшого мастерства требует.

– Ну так стой, если я свой! – заорал Малюта.

– Не могу без приказа, – виновато признался мужик. – Мы, чай, порядок знаем. Вот старшой придет – тады шабаш.

– Зови старшого, – с трудом уворачиваясь от выпада в упор, отразил саблей чей-то палаш Малюта. – Зови, мать твою!

– Маменька дома остались, – с нежностью ответствовал двойник Поддубного, мощным ударом опрокидывая француза на землю. – Водичкой шаромыжников поит. Мышьячку от крыс разведет в ковшике и поит. Добить, что ли?

– Не надо, – раздался громовой голос, и в расступившемся проходе показался высокий статный мужчина в новом овчинном тулупе. – Личность, кажись, мне знакомая. Садко Акимыч, гляньте-ка!

Сквозь толпу к поверженному на землю французу с лыжной палкой в руках протиснулся вспотевший Новогородский. Для холопа – что требовалось от него легендой прикрытия – одет он был, прямо скажем, неподобающе. Можно даже сказать роскошно, в дорогое дворянское платье.

– Точно он, – без энтузиазма удивился Садко. – А второй где? Я ж три раза стрелял, шапку сшиб.

Предводитель партизан, холоп Новогородский и все остальные подняли глаза на Скуратова.

– Этот наш, – благодушно представил противника двойник Поддубного. – У него крутилка с гирьками, как у моего свояка. Свояк на тракте…

– Слышали уже, – грубо оборвал сослуживца Сусанин. – Ну, здравствуй, что ли, Малюта Лукьяныч… Не чаял уж и свидеться.

Герой Смутного времени неожиданно расчувствовался, промокнул толстым рукавом крокодильи слезы, отшвырнул в сторону вилы и полез обниматься. Скуратов объятия принял достойно, но сдержанно. Торопливость, с которой Сусанин расстался с вилами, ему пришлась очень не по душе.

Малюта слегка повел бровью, и схватывающий все на лету Сусанин мгновенно очистил поле битвы от посторонних. По всему чувствовалось, что дисциплина в его отряде была на высоте. К оглушенному Артаньяну подскочил партизанский лекарь, остальные, почтительно сняв шапки, откланялись и направились в лес.

– Будет жить, – с некоторым сожалением констатировал мужичий доктор. – Наверное. Я бы сделал на всякий случай трепанацию, но, думаю, и так очухается, если не помрет. Я могу идти?

– Ступай, – приказал Сусанин. – Кудеяру передай, чтобы подводу подослал и командование принял. Я – в город. И напомни всем нашим: вход к нам ворогу – рубль, а выход…

– Заказан, – заученно, но исключительно бодрым басом закончил лекарь. – На том стояла и стоять будет земля рузская!

– Молодец! – похвалил Сусанин подручного и повернулся к Скуратову. – За неточность цитаты извиняюсь, Малюта Лукьянович. Что-то с памятью моей стало…