Ветер сквозь замочную скважину - Кинг Стивен - Страница 46

Жители Фагонарда решили, что он стрелок.

Тим на мгновение остолбенел. Он смотрел на них с кочки, где сражался за свою жизнь (и все еще мог ее потерять); они тоже смотрели на него, стоя на коленях среди высокой травы и вязкого ила и прижимая ко лбам кулаки.

Когда прошло первое потрясение и к Тиму вернулась способность думать и рассуждать, он понял, что надо воспользоваться их верой, пока не поздно. Он попытался припомнить какую-нибудь подходящую историю из тех, что ему рассказывали папа с мамой, или тех, что вдова Смэк читала ученикам в своих ценных книгах. Но ничего подходящего не находилось, пока Тим не вспомнил фрагмент одной старой легенды, которую слышал от Гарри по прозвищу Щепка, чудаковатого старика, работавшего на лесопильне неполный день. Старина Гарри был малость с придурью: имел привычку наставлять на людей указательный палец и делать вид, что стреляет из револьвера, и постоянно бормотал себе под нос какую-то ахинею, утверждая, что изъясняется Высоким Слогом. Больше всего на свете он любил говорить о суровых мужчинах из Гилеада, которые носят на поясе револьверы и пускаются в странствия на поиски приключений.

Ох, Гарри, надеюсь, что я оказался в тот день поблизости и услышал, что ты говорил, по воле и промыслу ка.

– Хайл, вассалы! – выкрикнул он, обращаясь к болотным жителям на берегу. – Вижу вас очень хорошо! Встаньте! Встаньте в любви и служении!

Поначалу ничего не случилось. А потом они начали медленно подниматься, глядя на Тима запавшими, бесконечно усталыми глазами. Все как один смотрели на него, изумленно разинув рты, так что подбородки едва не касались впалой груди. Тим заметил, что у некоторых из них были примитивные луки, а у некоторых – дубины, прикрепленные к сплетенным из лозы ремням, перекинутым через плечо.

И что мне теперь говорить?

Иногда лучше всего сказать грубую правду, рассудил Тим.

– Заберите меня с этой гребаной кочки!

Сперва болотные жители просто молча таращились на него. Потом сбились в кучку и принялись совещаться на языке, представлявшем собой смесь мычания, щелчков и беспорядочных рыкающих звуков. Тим уже начал думать, что их совещание вообще никогда не закончится, но тут несколько представителей болотного племени отделились от группы и умчались прочь. Еще один житель болот, самый высокий из всех, повернулся к Тиму и протянул к нему руки, выставив ладони вперед. Да, именно руки, хотя пальцев на них было больше, чем нужно, а ладони сплошь заросли чем-то зеленым и очень похожим на мох. Но жест был понятен и ясен: Подожди! Не уходи!

Тим кивнул, уселся на кочке (как юная леди Ранетка, присев на свою табуретку, подумал он) и принялся доедать остатки буханки. Он то и дело поглядывал по сторонам – не возвращаются ли плавучие чудовища – и держал пистолет наготове. Мухи и мелкие мошки вились вокруг, садились на открытые участки кожи, тыкались хоботками, пили его пот. Тим подумал, что если в ближайшее время ничего не произойдет, ему, наверное, придется лезть в воду, чтобы спастись от докучливой мошкары, которую даже и не прихлопнешь – уж слишком проворная. Только кто его знает, что может скрываться в этой мутной болотной жиже?

Тим проглотил последний кусок хлеба и вдруг услышал какие-то ритмичные удары, всколыхнувшие тишину над туманным болотом и вспугнувшие еще несколько птиц. Некоторые из этих птиц были на удивление крупными, с розовым оперением и длинными тонкими лапами, чиркавшими по воде на взлете. Их пронзительные, резкие крики были похожи на подвывающий смех безумных детей.

Кто-то колотит по полому бревну, какого мне так не хватало совсем недавно. При этой мысли Тим устало улыбнулся.

Удары звучали еще минут пять, а потом стихли. Болотные жители на берегу смотрели в ту сторону, откуда пришел Тим – тот, другой Тим, который был гораздо моложе, и глупо смеялся, прыгая с кочки на кочку, и бездумно шел следом за недоброй феей по имени Арманита. Жители болот щурились и прикрывали глаза от солнца, которое уже поднялось высоко в небо и ярко светило сквозь завесу листвы, выжигая утренний туман и предвещая еще один не по сезону жаркий день.

Тим услышал плеск, и вскоре из редеющего тумана выплыла странная, вся какая-то перекошенная лодка, грубо сколоченная из древесных отходов, подобранных боги знают где. Сидя очень низко в воде, она плыла сквозь болотную жижу, а за ней по пятам тянулись длинные спутанные клубки «бороды» из водорослей. В лодке была даже мачта, хотя и без паруса; вместо впередсмотрящего на верхушке мачты красовалась кабанья голова, вокруг которой вились тучи мух. Четверо болотных жителей, сидевших в лодке, гребли веслами из какого-то ярко-оранжевого дерева, которого Тим не знал. Пятый – в черной шелковой шляпе-цилиндре с красной лентой, свисавшей на голое плечо – стоял на носу. Глядя прямо перед собой, он иногда взмахивал левой рукой, иногда – правой. Гребцы следовали его указаниям с легкостью и сноровкой, говорившей о долгой практике. Лодка скользила вперед, аккуратно огибая кочки, которые привели Тима в его теперешнее затруднительное положение.

Когда лодка приблизилась к участку черной стоячей воды, где спала дракониха, кормчий нагнулся и тут же выпрямился, кряхтя от натуги. В руках он держал огромный кусок мясной туши, сочащейся свежей кровью. Тим подумал, что это, наверное, и есть кабан, чья голова украшает мачту. Кормчий держал мясо так, словно баюкал ребенка, не обращая внимания на кровь, пятнавшую его волосатую грудь и руки. Глядя на черную воду, он издал резкий, гортанный крик и несколько раз быстро щелкнул языком. Гребцы подняли весла. Лодка проплыла сама по себе еще несколько футов в сторону кочки, где сидел Тим, но кормчий не обратил на это внимания; он по-прежнему напряженно вглядывался в темную воду.

И вдруг из воды поднялась огромная лапа с загнутыми когтями – поднялась тихо, почти беззвучно, и это было страшнее, чем даже самый громкий всплеск. Сэй кормчий вложил кусок туши в требовательно протянутую ладонь – нежно и бережно, словно мать, которая укладывает в колыбельку спящее дитя. Когти сомкнулись вокруг мяса, выдавив капли густой крови. А потом – так же бесшумно, как и появилась – лапа скрылась под водой, забрав подношение.

Теперь ты знаешь, как умилостивить дракониху, подумал Тим. Ему вдруг пришло в голову, что у него собирается потрясающий набор историй, которые сразят наповал не только старого Гарри Щепку, но и всю Древесную деревню. Главное, вернуться в деревню живым, чтобы их рассказать.

Плоскодонка ударилась носом в кочку. Гребцы и кормчий склонили головы и поднесли кулаки ко лбам. Потом кормчий выпрямился и жестом пригласил Тима сесть в лодку. С его тощей, костлявой руки свисали длинные нити каких-то буро-зеленых стеблей. Такие же стебли росли у него на щеках и на подбородке. И даже ноздри, кажется, были забиты тонкими стебельками растительности, так что ему приходилось дышать ртом.

Это люди-растения, подумал Тим, забираясь в лодку. Мутанты, ставшие частью болота, в котором живут.

– Я говорю вам спасибо, – сказал Тим, обращаясь к кормчему, и тоже поднес кулак ко лбу.

– Хайл! – ответил кормчий и растянул губы в улыбке, открывшей редкие зубы зеленого цвета. Впрочем, улыбку это совсем не испортило.

– Мы встретились в добрый час, – сказал Тим.

– Хайл, – отозвался кормчий, и все остальные, кто был в лодке, подняли головы и огласили болото звенящим криком: Хайл! Хайл! Хайл!

На берегу (если землю, которая дрожит и сочится водой при каждом шаге, можно назвать берегом) племя болотных жителей сгрудилось вокруг Тима. От них густо пахло влажной землей. Тим так и держал пистолет в руке: не потому, что собирался стрелять в этих людей или даже им угрожать, а потому, что им явно хотелось рассмотреть это диво поближе. Если бы кто-то из них попытался дотронуться до пистолета, Тим убрал бы его в мешок. Но никто не пытался. Они мычали, махали руками, издавали звуки, похожие на птичье чириканье, но никто из них не произнес ни единого слова – за исключением все того же «хайл», – которое было бы понятно Тиму. И все же мальчик не сомневался: когда он говорит, его понимают.